Неужели поток развернет нас и будет нести, как беспомощных пленников, в одну из тех башен? Или, может быть, отцу все же удастся противостоять ему? Я лежала на крыше, вцепившись в лестницу, и звенья цепи болезненно впивались в мое тело, а машина подо мной металась и боролась. Течение пыталось развернуть ее вправо, что для нас было равносильно гибели. Я не могла понять, продвинулись ли мы хоть немного вперед, к противоположной стороне, или продолжаем раскачиваться на одном месте.
Мы уже были снесены течением довольно далеко от той точки, где начали свой путь. А что произойдет, если какая-нибудь летающая машина понесется сейчас из башни навстречу нам? Я столь живо представила себе последствия подобного столкновения, что, кажется, от страха потеряла сознание и поэтому не помню, как произошел переломный момент этой нашей битвы.
Неожиданно я осознала, что отец мой больше не лежит неподвижно рядом со мной, но стоит на коленях, освобождая мешки с припасами. Затем он сильно швырнул их влево от себя, и, приподняв голову, я увидела, как они упали на землю по ту сторону дороги. Отец крепко сжал мое плечо.
– Отпусти цепь! – крикнул он. – Как только я прикажу, прыгай!
Я не надеялась, что все это может закончиться благополучно, но доверилась отцу и, замирая от страха, оторвала онемевшие, непослушные пальцы от цепи и встала на колени. Затем, повинуясь взмаху отцовской руки, я поднялась на ноги, мельком заметив, что Айлия стоит между моей матерью и Илэриэном, недоуменно оглядываясь, словно только что проснулась.
– Прыгайте!
Я с трудом заставила свое безвольное тело сделать это, отгоняя мысли о том, что должно случиться в следующее мгновение. К счастью, мне удалось приземлиться прямо на холмик мягкого, пушистого пепла, я почти утонула в нем, но совсем не ударилась и выбралась довольно быстро, сплевывая попавший в рот песок, прочищая нос и протирая запорошенные глаза.
Закончив с этим, я смогла спокойно осмотреться вокруг и отыскала глазами другие запорошенные песком фигуры, кажется, все приземлились удачно, на мягкое. Я, спотыкаясь, направилась к ним. Вскоре мы убедились, что сильных повреждений нет ни у кого: все отделались незначительными синяками, кашлем от попавшего в горло песка и запорошенными глазами.
Тем временем танк уже полностью развернуло течением и быстро тащило от нас, а вскоре он совсем пропал из виду, унесенный к воротам одной из башен.
Приведя себя в порядок, мы тщательно обследовали дюны и после недолгих поисков нашли и откопали мешок со съестными припасами. Илэриэн достал жезл, который был спрятан в складках туники, повертел его в руках и решительно показал вперед:
– Сюда! – Конец жезла смотрел, казалось, в самую середину песчаной пустыни.
Айлия шла сама, хотя за ней приходилось следить, и я, поняв, что мать постоянно поддерживает с ней мысленный контакт, присоединилась к ней, зная, как это нелегко.
Идти по зыбучим пескам, когда ноги постоянно проваливаются в мягкое, было очень тяжело. Иногда мы почти по колено погружались в эту смесь, похожую на пепел и песок одновременно. Все холмы выглядели одинаково, так что, если бы не колдовской жезл Илэриэна, мы сразу бы заблудились, оставив позади черную дорогу.
Вдалеке неясно вырисовывалось что-то высокое, и, приглядевшись пристальнее, я поняла, что это одна из металлических колонн, которые мы видели, пройдя в этот мир через Ворота. Увидев колонну, я почувствовала себя уверенней, и беспокоило меня только одно: сможет ли действительно Илэриэн узнать, что мы достигли Ворот? Ведь я помнила, что с этой стороны не было никакой пометки, никакого знака, по которому их можно было бы опознать.
Казалось, однако, что наш проводник не испытывает никаких сомнений, – он твердо шел вперед, доверясь своему жезлу. Наконец мы остановились у одной из таких выщербленных колонн, хотя я не могла с уверенностью сказать, что это то самое место, где мы с Айлией появились, пройдя через Ворота, потому что местность вокруг была удивительно однообразной.
– Здесь. – В отличие от меня Илэриэн не колебался, однако то, на что он указывал, на мой взгляд, ничем не отличалось от всего остального – обычная пыльная земля, к тому же поднялся ветер и в воздухе кружились вихри едкого песка.
– Нет никаких отметок, – произнес отец.
Но мать, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, напряженно всматривалась в это место, а затем перевела взгляд на заклинателя.
– Где-то здесь, – согласилась она. – Очень трудно…
Илэриэн, казалось, не слышал ее. Он быстрыми, резкими взмахами поднимал и опускал свой жезл, словно художник, рисующий картину; он водил его концом, точно кистью, вверх, вниз, в стороны, как бы прорисовывая в воздухе портал.
И, словно повинуясь жезлу, пыль, поднятая ветром (а была ли пыль? Не уверена!), оставляла слабые, едва различимые линии – перед нами в воздухе появились очертания прямоугольника, пересеченного крест-накрест двумя линиями, каждая из которых шла из верхнего угла в противоположный нижний. В четырех секциях этого перекрещенного прямоугольника появились изображения символов; два из них были мне знакомы, во всяком случае я уже встречала нечто похожее.
Два других я видела впервые, однако они были нарисованы крупнее и перекрывали остальные изображения. Когда Илэриэн опустил наконец свой жезл, мы смогли как следует разглядеть то, что он сделал, – смутный, неясный и едва различимый портал все же стоял крепко и прочно, несмотря на поднявшийся ветер и вихрь песка.
Тогда он начал снова, проходя жезлом вторично по всем линиям возникшего в воздухе рисунка. На этот раз его движения напоминали отрывистые мазки, после которых изображение начинало насыщаться зеленым цветом, а на наших глазах темнея, он становился ярко-синим – я снова увидела этот спасительный цвет, так хорошо знакомый мне по Эскору. Но и этот цвет держался недолго, и еще прежде, чем заклинатель кончил закрашивать весь рисунок целиком, он потускнел, словно выцвел.
Я видела в этот момент его лицо – на нем была жестокая неумолимость, губы искривлены усмешкой, с какой воины встречают опасность, требующую концентрации всех сил. Он снова, в третий раз, начал очерчивать жезлом рисунок, и цвет вновь стал заполнять изображение, затем хоть и не выцвел, но побледнел.
Тогда шевельнулась моя мать. Она протянула одну руку мне, другую – отцу, и мы вновь объединили все Силы, и эту энергию нашего единства она послала Илэриэну. Он на мгновение оглянулся, пораженный, и, вновь подняв свой жезл, начал вырисовывать заданный узор из линий и символов.
Я почувствовала, как укрепляется моя Сила, вопреки тому, казалось бы, что я должна, наоборот, потерять ее, все отдав заклинателю, как того требовала моя мать. И тут я увидела, что цвет, окрасивший линии, не гаснет, не блекнет, а, напротив, разгорается все ярче зелено-синим огнем. Когда Илэриэн опустил жезл, рисунок переливался и пульсировал над мрачной землей. Вокруг застывшего в воздухе портала больше не дул ветер, хотя совсем рядом, немного в стороне, вовсю кружилась едкая пыльная завеса.
Несколько мгновений Илэриэн придирчиво осматривал свое творение, словно желая убедиться, что намерения его не разошлись с результатом, он создал именно то, что хотел, и здесь нет изъянов. Затем он сделал два шага вперед, не оборачиваясь, говоря при этом: «Мы можем идти… теперь!»
Разомкнув руки, мы с матерью подняли мешки, а отец крепко взял за руку Айлию. Илэриэн коснулся кончиком жезла точки скрещения линий в самом центре портала, словно вставил ключ в замочную скважину. Ворота открылись. Я увидела, как он исчез в них. Я прошла за ним, следом за мной – моя мать, затем отец и Айлия. И вновь меня подхватила болезненная круговерть времени и пространства, и я, упав, покатилась по жестким каменным плитам и наконец остановилась, ослепленная болью от сильного удара головой обо что-то твердое.
Я сидела, прислонившись спиной к спинке кресла – или трона? – возвышающегося в середине зала цитадели. Свечение Ворот было единственным источником света в этом помещении, где само время сгустилось, точно сумерки.
Заметив краем глаза какое-то движение, я слегка повернула голову и увидела Илэриэна с жезлом в руке. Его совсем, казалось, не интересовали Ворота, через которые все мы только что проникли сюда, он с изумлением оглядывался вокруг, рассматривая зал, словно изучая его пядь за пядью. Не знаю, что – или кого? – ожидал он увидеть здесь, может быть, толпу слуг и охранников или своих домочадцев? Так или иначе, но было несомненно, что эта пустота и безлюдье потрясли его до глубины души.
Он приложил руки ко лбу и стоял так, слегка раскачиваясь, возможно пытаясь заглушить тяжелые воспоминания. Затем он направился куда-то в глубину зала, держась ближе к стене, как будто хотел во что бы то ни стало отыскать что-то, без чего не будет ему ни покоя, ни мира.
Когда он ушел, я почувствовала, как тревога понемногу начинает отпускать меня, ибо было ясно, что сейчас ему не до нас, хватает собственных забот. Стоило ли тогда дожидаться более удобного случая, чтобы пуститься в путь?
Преодолев волну головокружения, которая раскачивала меня и не давала оторвать рук от подлокотников кресла, я кое-как встала и огляделась, нетерпеливо отыскивая своих спутников. Отец, оглядываясь, уже стоял на ногах, рядом с ним лежала Айлия. Он перешагнул через ее тело и протянул руки моей матери, помог ей подняться и обнял ее. Они так и застыли, обнявшись, зримо являя собой словно бы единое тело и единую душу.
Они стояли, погруженные в мир, который принадлежал только им двоим, а я смотрела на них. Внезапный порыв холодного ветра пробрал меня, вызвав озноб. Я смотрела и думала, какое это счастье – чувствовать свое единство с другим человеком. Килан, наверное, познал это со своей Дагоной, а Кемок отыскал Орсию. Именно этого бессознательно жаждала и я, когда уходила с Динзилем, а оказалось, что я была ему нужна не как подруга, но просто как колдунья, способная помочь осуществлению его честолюбивой цели. И когда я смотрела на своих родителей и видела мир, которым они владели, то поняла вдруг, что мне мало быть колдунье