Таковы предшествующие события. Они стоят несколько особняком по отношению к истории Великой Войны, но по праву связаны с ней, так как помогли приблизить решающую победу.
События, о которых пойдет речь далее, начались в Зеленой Долине – в этом светлом благодатном краю. Ее обитатели издавна пользовались знаками, которые охраняли Долину от злых сил, и каждый, кто попадал сюда, обретал покой и радость. Я встречал эти знаки в рукописях Лормта и верил в их чудодейственную силу.
Но как ни приятна была жизнь в Долине, нам не пришлось долго наслаждаться покоем – весь Эскор вокруг пришел в движение. В давние времена эту страну потрясали войны, не менее опустошительные, чем та, что ныне истощала нашу родину на западе. Здесь, в Эскоре, люди, стремившиеся овладеть знанием, преступили границу благоразумия. Иные рвались к власти ради самой власти, и, как всегда бывает при этом, над землей нависла Тень чернее ночи. Страну раздирали на куски, и часть Древней расы ушла за горную цепь, воздвигнув за собой непреодолимый барьер, отрекаясь от прошлого.
Оставшиеся продолжали ужасную беспощадную войну, сметая все на своем пути. Некоторые – например, зеленые, не отступившие от законов, – перебрались в необитаемые земли. К ним присоединились и другие люди, не потерявшие здравого смысла: часть из тех, на ком проводили опыты невежды, рвавшиеся к тайному знанию, еще не успели стать орудием зла.
Но таких было мало, и никто не мог противостоять Великим, опьяненным властью над непостижимыми силами. Приходилось выжидать, пока буря промчится и стихнет. А Темные уничтожали друг друга в сокрушительных схватках. Большинство из них ушло, открыв Ворота в другое время и миры, вроде тех, через которые появился в Эсткарпе мой отец. Но, уходя, они оставляли за собой средоточия древнего зла и к тому же отпущенных или забытых слуг – быть может, готовых при случае, если их призовут, снова служить злу.
Когда мы попали в Эскор, Каттея в безвыходной ситуации прибегла к своим колдовским познаниям. При этом она нарушила неустойчивое равновесие, которое так долго здесь царило. Темные силы проснулись и пришли в движение, в стране вновь стало неспокойно, и зеленые поняли, что вот-вот разразится новая война, но на этот раз необходимо сражаться, чтобы не быть стертыми в порошок между жерновами Тьмы.
Все представители Светлых сил собрались, чтобы обсудить план отпора грозящему злу. Совет этот созвал Этутур, и присутствующие являли собой весьма пестрое сборище странных существ – не то людей, не то животных.
Этутур выступал от имени зеленых. Справа от него я увидел одного из рентанов, которые могли перевозить на спине всадников и разговаривали человеческим голосом. Это был Шапурн, предводитель опытных воинов. Возле него на большом камне сидела покрытая радужной чешуей ящерица. Когтистыми пальцами она держала шнурок, унизанный серебряными шариками, и перебирала их, словно каждый служил напоминанием о каком-то вопросе, который необходимо было затронуть при обсуждении.
Рядом сидел человек в шлеме, а справа и слева от него – мужчина и женщина в торжественном церемониальном облачении. Это были Хорван, Крисвита и командующий их войском Годгар. Возле них расположились Дагона, Килан и Каттея. А по соседству, на другом камне – фланнан Фарфар, с покрытым перьями человеческим телом, крыльями птицы и когтистыми лапами вместо ног. Его присутствие на совете было скорее вопросом престижа: я знал, что фланнаны слишком рассредоточены, чтобы составить настоящее войско, но они отличные гонцы.
Напротив разместились вновь прибывшие. Среди них выделялось существо с телом птицы и головой зубастой ящерицы, красноватая чешуя на его узкой голове резко контрастировала с сизым оперением тела. Существо то и дело беспокойно хлопало крыльями и вертело головой, оценивающе разглядывая окружающих. Это был предводитель врангов, обитателей горных вершин. Дагона церемонно раскланялась с ним: «Привет тебе, крылатый Ворлонг».
А четверо его соседей имели человеческий облик. Как нам сказали до их прибытия, это были потомки Древней расы, которые бежали когда-то в горы. Главным среди них был высокий смуглолицый человек, чьи черты свидетельствовали о чистокровном происхождении. Он был молод на вид, но о возрасте представителей этого народа судить всегда трудно: признаки старения проявляются у них только за несколько недель до смерти – если они доживают до старости, что в последнее время случается редко. У него была привлекательная внешность и хорошие манеры.
А я вдруг почувствовал, что ненавижу его.
Будучи тесно связанными между собой, мы с братом и сестрой в прошлом привыкли не искать большой компании. Когда Каттею отняли у нас, я довольствовался привязанностью к Килану. При этом к кому-то из товарищей по оружию я мог относиться с симпатией, к кому-то – с неприязнью, однако никогда раньше не пронзала меня такая сильная ненависть – разве что в бою с карстенцами во время их очередного набега. Но в те минуты я испытывал ненависть скорее к врагу вообще, чем к определенному человеку. А этого горца Динзиля я ненавидел отчаянно, нестерпимо и сам не понимал за что. Это было так неожиданно, что, когда Дагона представила нас друг другу, я даже не сразу смог пробормотать приветствия.
И мне показалось, Динзиль угадал мое состояние, и это позабавило его, как забавляет взрослого поведение ребенка. «Но я не ребенок, – промелькнуло у меня в голове, – и, пожалуй, Динзилю скоро представится случай в этом убедиться».
Представится случай… Глядя в его спокойное, красивое лицо, я понял, что меня одолевает не только ненависть, но и мрачное предчувствие… как будто появление этого хозяина гор вот-вот навлечет какую-то беду на всех нас. Однако я рассудил, что если зеленые пригласили его, значит они видят в нем друга и его прибытие для них – добрый знак. Им ли не знать, откуда может грозить опасность, и, конечно, они не стали бы открывать Ворота тому, кто отмечен печатью зла.
Когда мы втроем впервые пересекали поля и леса Эскора, Каттея шутя сказала, что всегда носом чует враждебную колдовскую Силу. К сожалению, мой нос ничего не говорил мне о Динзиле, и тем не менее какой-то внутренний страж предупреждал меня об опасности.
Динзиль очень толково говорил на совете и выказал немалые познания в военном деле. Его спутники время от времени тоже вставляли слово-другое, упоминая о старых заслугах Динзиля перед своими соплеменниками.
Этутур достал карты местности, искусно изготовленные из сухих листьев, прожилки и расцветка которых служили условными обозначениями. Карты переходили из рук в руки, и все обменивались замечаниями. Ворлонг, всполошенно и невнятно квакая, сообщил, что холм, на котором расположены три круга менгиров, таит в себе такую угрозу, что даже пролетать над ним – смертельный риск. Мы отметили опасное место на карте, и она еще раз прошла по кругу.
Я разворачивал очередную карту, когда меня вдруг словно что-то толкнуло, и я перевел взгляд на свою покалеченную правую руку (она давно перестала болеть, и я уже почти забыл о ней, приспособившись пользоваться ею). Некоторое время я в замешательстве разглядывал свою руку, а потом поднял глаза…
Динзиль! Он смотрел на мои изуродованные пальцы, смотрел и едва заметно улыбался, но от этой улыбки я сразу вспыхнул, почувствовав желание отдернуть руку и спрятать ее за спину. Но почему? Ведь я получил ранение в честном бою, в этом не было ничего зазорного. И все-таки Динзиль так смотрел на мои рубцы, что мне стало не по себе. На его лице было написано, что любое уродство – презренно и его должно скрывать от людей.
Потом он поднял глаза, наши взгляды встретились, и снова я прочитал по его лицу, что он всего лишь забавляется, – так иных людей веселит зрелище чужого несчастья. Он заметил, что я все понял, – и это явно еще больше развлекло его.
«Нужно предупредить их, – лихорадочно думал я, – предупредить Килана и Каттею. Они прочтут мои мысли, разделят мои предчувствия и смутные подозрения и будут начеку. Но чего же именно следует опасаться? И почему?» Ответа на эти вопросы у меня не было.
Я снова взглянул на карту и стал демонстративно разглаживать ее двумя негнущимися пальцами покалеченной руки. Во мне клокотал яростный гнев.
Наконец Этутур сказал:
– Необходимо послать представителей к кроганам и фасам.
– Не стоит слишком рассчитывать на них, – заговорил Динзиль. – Раз они до сих пор сохраняют нейтралитет, не исключено, что и в дальнейшем предпочтут занимать такую же позицию.
Его нетерпеливо прервала Дагона:
– Ну, если они считают, что даже сейчас, когда объявлена война, их нейтралитет может сохраняться, то они просто глупцы!
– Возможно. С нашей точки зрения, – ответил Динзиль. – Их интересы вряд ли противоречат нашим, но они не потерпят никакого нажима. Нам, горцам, доводилось иметь дело с кроганами, и мы знаем – если на них давить, они начнут огрызаться. Поэтому вступить с ними в контакт, безусловно, нужно, но без нажима и очень аккуратно. После передачи меча-предупреждения дайте им время провести свой собственный совет. И не следует выражать недовольство, если они сперва ответят отказом. Борьба только начинается, она будет долгой, и тот, кто на первых порах останется в стороне, может под конец оказаться ее участником. Раз уж мы хотим, чтобы они встали под наши знамена, надо дать им возможность самим сделать выбор, когда придет время.
Этутур кивнул в знак согласия, остальные вслед за ним тоже закивали. Я не мог затевать с ними спор: это их земля – им и решать. Но я понимал, что очень недальновидно начинать войну, когда кто-то не определил свою позицию, а значит, в любой момент может стать врагом и ударить в слабое место.
– Итак, мы посылаем меч-предупреждение кроганам и фасам, обитателям торфяных болот, – подвел итог Этутур.
– Если только нам удастся их найти! – иронически заметила Дагона. – От них всего можно ожидать. Зато на тех, кто присутствует здесь, мы можем рассчитывать полностью. Верно, господин Динзиль?