Вопросов ей я счел лучшим не задавать. За время совместного путешествия усвоил, что она в этом случае снисходила до меня, всем своим видом показывая, что обладает знаниями, которых мне никогда не постичь. Просто догадался, что она совершает некий ритуал, благодаря которому мы себя обезопасим. Что было странно: мне казалось, в этой зеленой долине нам ничто не угрожает. Я решил, что она лишний раз хочет показать мне, как я слеп: спокойно хожу среди расставленных ловушек.
Надвигалась ночь. Я смотрел, как солнце опускается за горы. Их острые вершины четко выделялись на безоблачном небе.
Так как Гафия молчала, я тоже не говорил ни слова, хотя и вскрикнул, когда к нам откуда ни возьмись прыгнул Груу, заняв место возле костра.
Я заранее нарезал и остругал палочки, на которые нанизал куски мяса и пристроил их жариться над костром. Сок капал на пламя. У меня текли слюнки от запаха жареного мяса, и я нетерпеливо ждал, когда оно равномерно со всех сторон обжарится и можно будет приступить к еде. В голове моей бродили неясные воспоминания об охоте, в которой я участвовал еще до нашего переселения.
Наконец я подал своей спутнице палочку со скворчащим мясом, взял другую и немного помахал ею в воздухе, чтобы остудить. Гафия же сидела, держа в руках свою порцию с таким видом, будто вовсе не интересовалась едой.
Сначала я подумал, что она любуется отдаленными горами, а потом заметил, что взгляд ее сосредоточен в точке, находящейся поблизости. Я же, кроме оленей, на которых охотился Груу, не видел в этой долине никого. Даже ни одна птица по вечернему небу не пролетала. Так что я ни о чем Гафию не спросил, а занялся едой с тем удовольствием, какое испытываешь после многих дней воздержания. Груу раскинулся с другой стороны костра, глаза его почти закрылись, хотя время от времени он лизал лапу. Если что-то и двигалось в ночи, интереса он не проявлял.
Как только солнце исчезло, на небо набежали темные облака и накатила темнота. Возможно, подумал я, будет буря. Не лучше ли нам поискать укрытие? Хотя бы под деревьями, где собирали валежник. Я уже готов был предложить это Гафии, как вдруг увидел, что тело ее напряглось. В тот же момент Груу вскинул голову, широко раскрыв глаза, повернулся на запад и уставился в темноту.
В этот раз не было ни пения, ни мелькания серебряных теней. Тот, кто явился, шел легкими стопами, если у него вообще были ноги. У Груу шерсть на спине встала дыбом. Он уже не лежал, привольно раскинувшись. Напротив, подобрал под себя лапы, как бы готовясь к прыжку. Губы его сморщились, но рычания почти не было слышно.
Не знаю, что́ видели мои спутники, но я видел какие-то обрывки колеблющихся теней. Некоторые отрывались от земли. Казалось, они прыгают и приземляются снова, не в силах удержаться в воздухе. В сумерках они выглядели как темные точки. Было ясно, что привлек их сюда наш костер. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным и безоружным.
По правде говоря, меч я вытащил, хотя какая от него здесь может быть польза? Как бороться с этими бесформенными существами, которые, казалось, были порождением этой заросшей травой почвы? Движение мое на этот раз заставило Гафию заговорить:
– Прекрасно. Холодное оружие иногда является средством защиты, даже если им невозможно воспользоваться. Я не знаю, что это такое. Знаю лишь, что это не порождение Света…
По тому, как она произнесла слово «Свет», стало ясно, что говорит она не о зрении, а о чувстве, о правде, противостоящей лжи.
Гафия протянула руку и взялась за прут, воткнутый в землю, но не стала пока его выдергивать. Она выжидала, как ждал и я, сжимая рукоятку меча. Стало очень темно. В этой темноте я не мог разглядеть ничего движущегося. Только каким-то странным образом, новым для меня и пугающим, я почувствовал, что в наш круг со звездой что-то старается прорваться, но это ему не удается.
То, что пыталось атаковать нас, испытывало чувство сродни голоду, подкрепляемое уверенностью в своих силах. Так, вероятно, чувствовал себя Груу во время охоты. Встретив сопротивление, оно испытало нетерпение, затем удивление, которое перешло в гнев из-за того, что кто-то пытался противостоять ему. Я знал, что оно здесь, я мог повернуть голову в любой момент, чтобы посмотреть на него или на них. И все же я не имел представления о том, как выглядит наш противник и насколько он силен.
Я вздрогнул, когда с другой стороны костра мелькнула на мгновение рука – а может, клешня? – сморщенная, желтоватая плоть, плотно обтягивающая кость. Мелькнула и скрылась. Я ощутил инстинктивный страх, так как сам вид ее, в отличие от вчерашних серебряных певиц, говорил о зле, которое к тому же совсем рядом.
Гафия одним легким движением вытянула прут из земли. Кончиком прута она коснулась вершины звезды, там, куда она брызгала кровью и сыпала сушеную траву. В то же время она тоном приказа говорила что-то. Обращалась она не ко мне и произносила слова, которых я не понимал.
В том месте, куда она ткнула прутом, образовалось какое-то движение. Мне казалось, земля начала вращаться, из нее полетели вверх пыльные фонтаны. Гафия стала петь, все громче и быстрее, земля тоже вращалась быстрее, а пыль в фонтанах становилась все гуще.
Затем в вершине звезды возникла фигура, напоминавшая скорчившегося человека. Во всяком случае, у нее были две руки, две ноги и туловище с нахлобученным на него круглым шаром. Так ребенок мог бы слепить из глины голову. Когда фигура выпрямилась, Гафия резко хлопнула своим прутом по земле и издала громкое односложное восклицание.
Существо мелкими шагами двинулось вперед на своих неуклюжих, безобразных ногах. Оно, однако, способно было держаться прямо и двигаться со скоростью, которой я от него не ожидал.
– Быстрей! – Гафия впервые взглянула на меня. – Твой нож – холодное оружие, преградить путь. – Рукой она указала место, куда должен опуститься нож.
Я расчехлил нож. Все еще удерживая другую руку на рукоятке меча, я кинул нож – коротким лезвием вперед, как будто играл в ножички. Он попал точно в цель и стоял, покачиваясь, в том самом месте, которое только что покинула зловещая фигура.
Гафия сидела, прислушиваясь, я – тоже. Даже дыхание затаил, чтобы лучше слышать. Ничто не нарушало тишину, даже птицы не пели. Но я чувствовал: то, что пыталось прорвать нашу оборону, если и ушло, то ненадолго.
Гафия не успокоилась, я тоже был в напряжении. А кот зевнул и заморгал. Но если кот и чувствовал удовлетворение, то моя спутница – нет.
– Пока еще нет… – Она сама не до конца верила в успех своего колдовства.
– То, что ты сделала, – я чувствовал, что не могу больше удержаться от вопросов, которые мучили меня, – выгнало их отсюда?
Она кивнула:
– Временно это может стать для них добычей, но ненадолго. Послушай!
Возможно, именно этого она и ждала. В тишине ночи гулким эхом, как будто мы находились не на открытой местности, а в глубокой пещере, прокатился крик, полный такой злобы, что я тут же вскочил на ноги, с оголенным мечом в руке, готовый немедленно вступить в бой, хотя и не видел противника.
– Ради собственной жизни не выходи из круга, – сказала девушка. – Он вернется. Один раз его одурачили, значит в следующий раз он будет намного опаснее.
– А что это такое? – спросил я.
– Это не то, что можно поразить мечом, хотя сталь и является его проклятием. Меч здесь можно использовать только как защиту, а не как нападение. Не думаю, что теперь его можно одурачить и послать на бесполезную охоту. А как это называется, не знаю. Я даже и не знала, что оно существует. Я приняла меры предосторожности просто потому, что мы находимся в незнакомой стране и пролили кровь. Кровь – это жизнь, она привлекает к себе Темные Силы.
– Ты ее использовала для того, чтобы спрятать нас.
– Как я и сказала, кровь – это жизнь. С ее помощью можно защититься. Но Темные Силы не ходят днем, они оживают в темноте. Вот…
Она подняла прут. Эти существа, крадучись, вернулись. Они двигались взад-вперед. Мы их не видели, лишь ощущали их присутствие. Дважды клешнеобразные руки появлялись возле вершины звезды – там, где стоял мой кинжал, – и сразу же отдергивались. Они не могли пройти. В душе у меня закипал гнев, но эту эмоцию охлаждал темный и безобразный голод, исходящий от невидимого противника. Он изливался на нас как грозное предупреждение, напоминание о том, что может с нами произойти, если они войдут в круг.
Груу поднялся, откинул назад голову и издал такой рык, что в голове у меня зазвенело. Сначала я подумал, что это эхо того крика, что я слышал раньше, пока он не повторился. Я и раньше слышал подобные звуки, но никогда еще они не были так полнозвучны, а мелодия так выдержанна. Так звучит горн старшего егеря, подающего сигнал-предупреждение на меже, отделяющей поле его господина от земли соседа.
Издали в темноте ночи раздался еще один сигнал. В нем слышалась готовность к бою.
8
В третий раз прозвучал призывный звук. К нему присоединился другой – что-то среднее между лаем и визгом, было ясно, что его издало животное. Груу тут же откликнулся. Он стукнул по земле сначала одной когтистой лапой, потом другой, как будто его связали и он хотел вырваться. Ему хотелось освободиться и броситься в темноте в бой. Гафия шагнула к нему и положила руку на голову. Он поднял на нее глаза и высунул язык, обнажив зубы в страшной улыбке.
Рог больше не звучал. В темноте я увидел вспышку, раздался треск, словно кто-то оседлал молнию, превратив ее в оружие. Так как было очень темно, а молния моментально пропала, я не успел разглядеть ничего вокруг. Молния ударяла еще и еще, а шум, похожий на шум охоты, приближался.
Я не мог видеть, но мог ощущать. То, что осаждало нас, находилось совсем рядом с кругом, сжимало плотным кольцом. Натравливало на нас своих «охотничьих собак», запускало в небо языки пламени. Так продолжалось, пока Гафия не взяла в руку свой прут. Она подняла его и стала чертить им в воздухе какие-то фигуры.