– Они сродни защитным наваждениям долины, – задумчиво проговорила Джойсан, подъехав ко мне.
Я оглядел ее в бледном сиянии: тяжелые, отброшенные за спину косы, сияющие глаза. Из-под коротких рукавов кольчуги виднелась расшитая по белому полотну блуза киога. Поняв вдруг, что, может статься, последний раз в жизни смотрю так на жену, я не сумел проглотить вставшего в горле кома.
«Люблю тебя, Джойсан», – подумал я, не пытаясь связать наши мысли воедино. Привычка сдерживать чувства меня не оставила, и я боялся, что, приоткрыв их, не решусь пройти остаток пути. Мне хотелось их высказать – еще как хотелось! – но эти слова остались во мне, и только во мне.
– Нам, мой господин, наверное, придется ехать вслепую, – спокойно продолжала она, не догадываясь, конечно, о чем я думаю. – Лошади, если с ними произойдет то, что было вчера, ничего не заметят.
– А ты не знаешь… тебе видения не показывали, что там, на вершине? – спросил я.
– Нет.
– Гарет! – позвал я, и молодой киога подвел поближе своего вспотевшего жеребца. Венги был сильнее всех наших лошадей, а все же хорошо, что и мальчик, и Джервон были легкого сложения. Воин долин самую крутую часть склона одолел пешком, цепляясь за лошадиный хвост. – Когда доберемся до места, лошадей оставим с тобой. Они, увидев… это, сойдут с ума от страха. Я прошу тебя их стеречь.
Я постарался сказать это самым уверенным и непререкаемым тоном, и Гарет, к моему облегчению, кивнул:
– Слушаюсь, мой господин.
– Идем, – приказал я, поворачивая Некию к последнему участку подъема.
Мы двигались цепочкой, и с каждым шагом все сильнее ощущали на себе морок руин – я уже не сомневался, что впереди развалины могучего замка или крепости. Обвалившиеся стены тянули кверху выкрошившиеся зубцы, луна их почти не освещала – чудилось, будто они поглощают свет и стоят в ночи непроницаемыми тенями.
И еще они менялись. Стоило направить взгляд на что-то, в чем почти точно узнавались стена, крепостной двор, галерея, как камни шли рябью, расползались, таяли на глазах, то перетекая в другой облик, а то и вовсе исчезая. У меня свело живот при виде перегородившей тропу высокой стены, а Некия, и ухом не шевельнув, преспокойно прошла сквозь прочную с виду преграду. У самой вершины я закрыл глаза и больше не открывал, потому что видимость искажалась все сильней и моему помутившемуся зрению представлялась сдвоенная, а то и строенная картина.
Открыв наконец глаза, я увидел, что тропа – она-то оставалась на месте, позволяя счесть ее настоящей, – уходит вправо. Она изгибами протянулась на восток через чащу руин и колонн – подлинных или призрачных. Мне подумалось, что она ведет к Пустыне и дальше в мои родные места, в Высший Холлак. Ступали ли по ней Древние? Может быть, этот Кар Рэ Доган был чем-то вроде сторожевой крепости на горном рубеже между древним Арвоном и молодыми человеческими поселениями?
Не находя ответов на эти вопросы, я развернул Некию, позволив ей осторожно ступать по древней тропе, а сам глядел только в узкие щелочки между веками.
– Все хорошо? – окликнул я спутников.
Мне ответили утвердительным бормотанием. Едва мы, миновав вершину, начали спуск, по сторонам тропы стали подниматься скальные стены – все выше и выше, пока мы не оказались как бы в туннеле, только сверху открытом лунному небу. Во мне откуда-то возникла уверенность, что мы близки к цели.
Пройдя еще один поворот, мы вышли на широкую площадку, где остатки руин теснились к выходу из туннеля. Они тоже колебались и растворялись, тут же складываясь в новые полузнакомые очертания. Впереди стена ограждала большое овальное пространство. Крыши над ним не было. Тропа ныряла под арку и скрывалась за ней. По земле клубился, растекался туман, а ведь ночь была ясная.
Движением коленей остановив Некию, я обернулся к спутникам:
– Вот и поле боя. Гарет, ты с лошадьми останешься здесь.
Я довольно неуклюже слез с седла, и мне показалось, что земля под копытами качнулась. Когда Джойсан спрыгнула с Аррен, я поспешил поддержать жену. В лунном свете, среди бледных отсветов тумана, лицо ее казалось призрачным, осунувшимся, но глаза блестели ярко.
– Они близко, Керован. Я чувствую присутствие Сильви.
– Тогда не будем терять время, – отозвался я. – Как тебе кажется: там, впереди, их логово?
– Нет, – возразила она, сдвинув брови, как если бы ловила ускользающее воспоминание. – Это место Сильви знала. Оно не от Тени. Оно и для нее стояло здесь с незапамятных времен.
Гарета мы оставили у входа и втроем с Джервоном и Джойсан осторожно прошли под арку, заглянули внутрь. Тропа делила овал ровно посередине, а на его стенах по обе стороны виднелись ниши. Устроенные с равномерными промежутками, они на четверть оставались открытыми сверху; и если в каждой был некогда свой обитатель, ему или ей в это окошко был виден всякий проходящий. Перед каждой нишей были начертаны руны, но у дальнего конца очертания их почти стерлись от времени.
Задержавшись у входа, я вдруг понял, вернее, ощутил, что эти два десятка пустых с виду ниш вовсе не были пустыми! Я ахнул и пошатнулся под тяжестью нацеленных на меня взыскующих взглядов!
– Керован! – Ногти Джойсан впились мне в руку повыше браслета. – Они здесь еще живые! И спрашивают, кто я и зачем пришла!
Я облизнул губы.
– Не живые, нет. – Слова шли от вновь шевельнувшихся во мне воспоминаний – нелегко было разобраться в этих клочках и обрывках знания, мелькавших и пропадавших независимо от моей воли. – Это Стражи; колдовство вложило в них подобие жизни, сделало хранителями памяти и мудрости – только не человеческих памяти и мудрости. Их долг – допрашивать каждого вошедшего, но бояться их, думаю, не стоит.
Разглядывая эти ряды ниш, мы почти забыли о мрачной цели нашего путешествия. Я все еще чувствовал на себе оценивающие, измеряющие меня взгляды и гадал, поставлены ли эти Стражи только для допроса, или им дана власть определять, кто вправе пройти этой дорогой. Если тот, кто носится по хребту, проходит здесь еженощно, значит они только наблюдатели, потому что, какими бы чуждыми они ни казались, пятен Тени я на них не ощущал.
Я заметил на нашем конце, ближнем к арке, одну не отгороженную стеной нишу – открытую и не отмеченную знаком. Может быть, последний Страж потерялся? – подумалось мне.
– Рискнем войти? – шепнул Джервон. – Нам нужно искать лучшее место для обороны…
Я прервал его взмахом руки, и он тоже услышал и напрягся. Обнажив меч, я развернулся на глухую дрожь воздуха.
– Джойсан? Это?..
– Нет, – бросила она, – как ты не слышишь? Это барабан!
Звук, переливаясь и усиливаясь, превратился в странную болезненную музыку.
– Ниду! Она здесь! – Я взглянул на остальных. – Ее надо найти. Она барабаном ведет их сюда, чтобы освободить.
– Да, – согласилась Джойсан.
Оглянувшись на руины позади, я увидел, что туман сгущается, сворачивается белой сывороткой и оседает, растекаясь по каменистой земле, как кровь из смертельной раны. Биение воздуха отзывалось в сердце, и я с ужасом заметил, что и туман колеблется в такт барабану шаманки.
– Туман! Она где-то там, в тумане. Ее надо найти!
С мечом наголо я бросился в развалины, но рябь наваждений обманывала взгляд, а странные испарения совсем сбивали с толку. Несколько раз мне померещилась сгорбленная женская фигура в черном, но ее образ тут же сливался со скалами и трещинами мостовой. Один раз я чуть не сломал меч, ударив по камню. Тогда, не полагаясь больше на глаза, я выставил перед собой браслет, рассудив, что его руны предупредят о близости шаманки. А барабанная дробь вздымалась и опадала среди теней, угрожая помутить разум, заставляя забыть о цели и заманивая в дрожащий ритм шаманской песни.
– Керован! – чуть слышно донеслось до меня. Расстелившийся туман, как видно, одни звуки поглощал, а другие усиливал. Я только по сиянию перстня с кошачьей головкой отыскал скорчившуюся у арки жену и Джервона.
– Нашли? – спросил я, увидев их.
– Некогда уже искать, Керован.
Джойсан еще не договорила, когда я услышал жужжащий гул и ощутил дрожь земли. Тот, кто носится по хребту, приближался со стороны предгорий.
Я сразу понял, что видение – одно дело, а это во плоти – совсем другое. Оно вливалось в овальный двор Стражей болезненно-желтым облаком с алыми прожилками. Зудящий вой сводил с ума, глаза мои отказывались на это смотреть: миг-другой – и приходилось опускать их или отводить взгляд.
А смрад! Словно алхимик слил всю Тень в перегонный куб и вскипятил на огне – такая поднялась мерзкая вонь. Я давился, зажимая ладонью рот и нос, до боли щипал себя за ноздри, чтобы хоть так совладать с собой. Стоявшего рядом Джервона вырвало.
Хуже всего была душераздирающая чуждость явления. Все говорило, что оно совершенно не от мира сего: вывернуто наизнанку, отвращено от должного порядка вещей. В голове дико билась мысль: бежать, бежать от этого ужаса! Я, цепляясь за валун, поднялся на ноги, уже обернулся к лошадям…
И тогда увидел Ниду. Шаманка скорчилась по другую сторону проема у одной из ниш, пригнулась, но пальцами продолжала выбивать все тот же призывный ритм. Частая дробь сменилась отрывистыми ударами. И словно в ответ ей, то, что проникло в круг Стражей, стало раскручиваться, толчками расширяясь с каждым оборотом.
Не помню, как вытащил меч, но он снова был у меня в руке. Я выставил свой гнев против страха, по-прежнему толкавшего меня к Некии. «Не побегу! – думал я. – Я дал слово, что больше не стану убегать, и не нарушу клятвы».
При виде Ниду я вспомнил ее насилие над Гаретом, брошенные мне насмешки, жестокость к Элис – но самым оскорбительным, тем, что дало мне силы сделать первый шаг, было воспоминание об издевке над Джойсан. «Твоя прокисшая женушка!»
Я сделал три шага к шаманке, навстречу тому, что носится по хребтам. И тут передо мной встали Джервон и Джойсан.
– Нет!
Джервон перекрикивал барабанный бой, разросшийся теперь до грохота страшнейшей из гроз.