Дитя родилось – это был сын, крепкий и крикливый. Пока Мауг занималась хозяйкой, мне выпало принять его на родильную пеленку, и, разглядев, что́ держу в руках, я едва не выронила младенца. Потому что на крепких маленьких ножках вместо ступней были копытца, как у козленка, а когда я стала его пеленать, мальчик открыл глаза, сияющие золотым блеском! Мауг оглянулась на мой крик и протянула руки за ребенком. Но в этот миг раздался звук, перекрывший и ярость бури, и стоны госпожи. Словно крылья ударили по ветру, и мне в самом деле привиделось несказанно огромное крыло, взмахнувшее между мною и Мауг. В то же время мы услышали голос – хотя я и теперь не скажу, говорил ли он вслух или звучал только у меня в голове.
– Сын отмечен моей печатью! – победно провозгласил он, и Мауг попятилась, руками закрыв глаза, а леди испуганно вскрикнула.
На меня же снизошел покой; я поняла, что все хорошо и на руках у меня не отродье демона, а просто ребенок, как и я сама, отмеченный природным клеймом. И я с великой жалостью прижала дитя к груди, не знавшей собственного ребенка.
Ветер стих, и я увидела, как всхлипывают жмущиеся к стене служанки: обе дрожали и крепко жмурились, словно ослепленные вспышкой. Я повернулась, собираясь, как требовал обычай, поднести дитя матери для наречения имени, но тут между нами встала Мауг.
– Демон! – выговорила она и, пожалуй, выхватила бы у меня младенца, но тут леди Тефана закричала в голос и замахала руками, отгоняя меня от себя.
Так оно и вышло. Нас доставили обратно в Ульмсдейл, но леди отказывалась видеть сына, а те, кто нас сопровождал, винили во всем родовое проклятие и чары Древних над местом его рождения.
Мать не желала ни кормить, ни видеть дитя, так что я много дней заботилась о нем, кормя теплым молоком с пальца. Однако мальчик не зачах и, что ни говори о его глазах и копытцах, радовал глаз, так что я его полюбила.
Но лорд Ульрик твердо решил, что, коль скоро у него есть наследник, надо позаботиться о его воспитании. Он вызвал к себе лесничего, с которым они вместе росли и сдружились, как братья. Ему отдали маленького Керована, и лесничий унес его на дальнюю окраину долин. Об уродствах ребенка лорд говорить запретил. Служанок, присутствовавших при его рождении, он отослал вместе с сыном. Что до меня, я обратилась к самому лорду и высказала ему сердечное желание отправиться в аббатство Норстед вслед за моей госпожой. Он потребовал у меня клятвы на сильном амулете, охранявшем замок, что я стану молчать о Кероване, и я охотно поклялась.
Мне немного осталось сказать об этом деле, выпавшем на мою долю. Невидимые перчатки пропали с моих рук, едва я передала младенца приемной матери. Забыть я не забыла, но и говорить была не вольна. А в Норстеде мне хватило других забот, потому что свою госпожу я нашла в чахотке и поняла, что ей недолго осталось жить. Добрые сестры позволили мне за ней ухаживать. И вот в летнюю ночь полнолуния она заговорила – со мной одной, потому что сестра, помогавшая готовить лекарства, вышла за эликсиром от кашля.
– Илас… – Мне пришлось склониться к ее губам, чтобы услышать этот слабый шепот. – Я видела… ты сделала, чего желали от тебя Силы. Он… он… – Она глотала воздух, силясь втянуть хоть немного, чтобы еще на минуту задержаться с нами. – Он… тот, кто родился… наследник… Не демон… как хотели эти две… не демон…
С этими словами она совсем утонула в подушках, и я поняла, что моя госпожа отошла.
Я больше не имела дел с колдовством. Мне поручили заниматься бельем и одеждой. Только в сновидениях я искала Иных мест – но те, маяча передо мной, оставались недоступными. И все же я никогда не забуду того могучего гласа, что приветствовал новорожденного Керована, и слов моей любимой госпожи, предсказавшей его судьбу.