С этими словами Нивор исчез.
Лорд Керован разорвал мои объятия. Не для того, чтобы оттолкнуть меня, как я боялась, – нет, он сам обнял меня.
– Джойсан…
Он произнес только имя, но этого было достаточно. И мы с ним слились воедино, обретя то, чего не стоили все богатства мира.
19Керован
Я держал Джойсан в объятиях. Я – Керован, конечно, Керован. И все же…
Потому что воспоминание о другом, о том, кто в течение некоторого времени носил мое тело, как я носил кольчугу, цеплялось за мой разум, так же как я цеплялся за Джойсан, которая была человеком, которая жила, как человек, а не…
Ко мне вернулось полное понимание того, кем и чем я был в роли Керована. Я осторожно отпустил ее. Встав, я поднял ее на ноги. Затем я осознал, что выражение счастья на ее лице тает и она смотрит на меня встревоженными глазами.
– Ты… ты уходишь! – Джойсан схватила мои руки, не позволяя отойти. – Я чувствую – ты хочешь уйти! – Теперь ее голос наполнился гневом.
Я вспомнил нашу первую встречу и то, как она смотрела на меня тогда…
– Я не Древний. Я действительно Керован, рожденный таким, какой есть. – Я отошел подальше, чтобы она хорошенько рассмотрела копыта, чтобы показать ей все, что могло причинить ей боль, внушить отвращение ко мне. – Я был рожден колдовством, чтобы стать орудием Темных Сил. Ты видела, как мать пыталась уничтожить свое создание и погибла сама.
Джойсан взглянула туда, где свирепствовало черное пламя.
– Я был дважды проклят – по линии отца и по желанию матери. Ты понимаешь? Я не могу быть мужем ни одной женщине. Как я сказал, Керован мертв. Это такая же правда, как и то, что Ульмсдейл уничтожен, а с ним и весь род Ульма…
– Ты мой суженый, мой муж, называй себя как хочешь.
Как мог я уничтожить те узы, которые связывали нас? Половина меня (но не больше чем половина) хотела быть как остальные люди, хотела простого человеческого счастья.
Но тот факт, что я служил сосудом, в который было налито нечто… Даже если оно теперь ушло, как я мог быть уверен, что оно не вернется с Силой, достаточной, чтобы дотянуться до Джойсан? Я – испорченный, про́клятый, уродливый – не могу быть мужем для нее…
Я отступил еще дальше. Если бы рука Джойсан снова коснулась меня, я не мог бы противиться своему желанию – человеческому желанию. С другой стороны, нельзя же уйти и оставить ее одну в Пустыне… Но если я пойду с ней к ее людям, смогу ли я сохранить свою решимость?
– Разве ты не слышал, что сказал Нивор? – Джойсан стояла, прижав руки к груди, где висел талисман. В голосе слышался гнев, как будто она возмущалась моей глупостью. – Он назвал тебя родственником. Значит, ты представляешь собой больше, чем хочешь думать. Ты есть ты, а не чье-то орудие, Керован. И ты мой дорогой господин. Если ты скажешь мне «нет», то увидишь, что у меня нет гордости. Потому что я пойду за тобой куда угодно. Я объявлю тебя мужем перед всеми. Веришь?
Я верил и теперь уже совсем растерялся.
– Да.
– Хорошо. А если ты когда-нибудь снова захочешь уйти от меня, то сделать это тебе будет нелегко. – Слова эти прозвучали просто и естественно: не предупреждение и не угроза, а констатация факта.
Теперь, когда все решилось, Джойсан снова взглянула на стену:
– Нивор говорил о двери и о ключе, который находится у меня. Когда-нибудь мы сюда придем.
– Когда-нибудь?
– Да. Мы… мы не готовы сейчас… я думаю… чувствую… – Джойсан умолкла. – Есть еще кое-что, что мы должны сделать вместе, Керован. Вместе, понимаешь?
– Так куда же мы? К твоему народу? – У меня теперь не было корней в долинах, и решение я предоставил Джойсан. Она одна оставалась у меня.
– Да, – ответила моя госпожа. – Я обещала привести их туда, где жить безопасно. Потом мы с тобой будем свободны!
Джойсан широко раскинула руки, словно почувствовала вкус приволья. Вот только будет ли это свободой, если она сохранит все прежние родственные связи? Сейчас я должен идти с ней, у меня не было иного выбора. Но я никогда не позволю ей быть изгнанницей только потому, что она видит во мне Керована, с которым связана клятвой.
20Джойсан
Мой бедный лорд, как, должно быть, горько жилось ему в прошлом! С какой радостью я стерла бы из его памяти воспоминания о тех годах, одно за другим. Его называли чудовищем, монстром, пока он сам не стал верить в это…
Но если бы он мог взглянуть на себя моими глазами!..
Мы пойдем вместе, и я буду для него зеркалом, в котором он увидит себя таким, какой он есть. Полностью чистым от той грязи, которую хотели влить в него Темные. Да, мы вернемся к моему народу – хотя теперь он уже не мой, так как я чувствую, что должна идти другой дорогой. Мы убедимся, что люди благополучно достигли Норсдейла. А потом…
Мудрость иногда приходит не с годами и опытом, она может прийти и внезапно, как удар стрелы. Рукой я ласкала грифона – свадебный подарок, который сначала стал моим проклятием, а затем – спасением.
Другую руку я вложила в руку Керована, и мы двинулись в путь, уходя от двери, которую сулил нам Нивор. В глубине души мы знали, что когда-нибудь вернемся и откроем ее… Но какая разница, что находится за дверью, если идти туда вместе?
Грифон торжествующий
Сьюзен, Энн, Марион, Синтии, Кэролайн и Лизе, сплетающим собственные чары на многих ткацких станках
1Джойсан
Рассвет едва теплился, горные хребты резко чернели на сером небе. Я, как всякий, кто хочет действовать втайне, выбрала для отъезда этот час теней. Я считала, что достаточно укрепилась духом, но все же дрожала под кольчугой и кожаной одеждой, словно тело просило развернуть скатанный у седла плащ.
– Госпожа Джойсан.
Я вздрогнула, заслышав голос из темной глубины ворот аббатства. И, оборачиваясь, невольно потянулась к рукояти оттянувшего пояс меча.
– Госпожа…
Это была Налда, ставшая моей правой, а порой и левой рукой, когда захватчики выгнали нас из Итдейла и мы наугад брели к западу по незнакомым местам. Этой ночью я ей не приказывала, а открывала душу.
Я сказала, что наши люди – те, кто выжил, – теперь в безопасности в Норсдейле, что в аббатстве им дадут убежище и работу – как и всем беженцам, добравшимся в такую даль, так что им нечего опасаться за будущее.
– А ты? – сказала она, как видно, расслышав что-то в моем голосе. – Ты говоришь так, будто тебя здесь не будет.
– Не будет… какое-то время. Никто не знает, что лежит между сегодняшним и завтрашним рассветом. Я в пути была вам и госпожой, и, можно сказать, господином. Теперь мне пора подумать о собственных делах.
– Ты хочешь отыскать его, госпожа? Лорда Янтаря?
– Он не Янтарь, – резковато вырвалось у меня. Это имя мы ему дали, когда при первой встрече сочли за одного из Древних, из прихоти вздумавшего нам помочь. – Ты знаешь, он мой нареченный – лорд Керован. Да, я должна его найти – или хотя бы искать. Должна, Налда!
Я запнулась, не решаясь открыть своих чувств даже Налде, чья душа всегда была мне верна. Но она кивнула:
– Я все пять дней, с тех пор как лорд уехал, ждала, что ты последуешь за ним, госпожа. Вас связывают узы, которые не дадут о себе забыть. Да и ты не из тех, кто терпеливо сидит за толстыми стенами в ожидании вестей. Ты не умеешь бездействовать – мы видели это еще при попытке отстоять Итдейл.
Голос ее сорвался. Она, верно, вспомнила своих, узы с которыми порвались в тот кровавый день, когда мы бежали от смерти, дорогой ценой покупая спасение.
Я заговорила резче, отбрасывая воспоминания, как тяжкую ношу, чтобы прошлое не омрачило настоящего.
– Тебе я вручила бы ключи, если бы они еще висели у меня на поясе. Я оставляю тебя главной над своими людьми. Знаю, ты о них позаботишься…
Она торопливо перебила:
– Госпожа, у тебя здесь родичи. Я не из домочадцев замка и не сродни вашему роду. Что скажет на это госпожа Ислога? Она пришла в себя, мысли ее больше не блуждают, а женщина она гордая.
– Она, хоть и тетя мне, сама не из Итдейла, – решительно возразила я. – Это наше дело, ее оно не касается. Я сказала госпоже аббатисе, что оставляю тебя вместо себя. Нет, – покачала я головой, видя вопрос на ее круглом загорелом лице. – Аббатиса не знает моих намерений. Я говорила как бы на тот случай, если заболею или что-то со мной случится. Она подтвердит твое право.
Я только одной женщине здесь, кроме Налды, открыла свои мысли и сердце, и именно благодаря ей (почитаемой всеми бывшей аббатисе Малвинне) получила доспехи из незнакомой стали и кожи и ехала на крепкой кобыле горных кровей. Вернее, ехала бы, если бы меня не задержала Налда.
Она подошла вплотную, понизила голос до шепота. Видно, так же, как и я, не хотела привлекать внимания. И ее бледная в рассветных сумерках рука вскинулась, словно хотела перехватить поводья, которые я подобрала, вскочив в седло.
– Госпожа, не дело тебе ехать одной, – настойчиво проговорила она. – Тревога тяготит меня с той минуты, как ты сказала мне, что́ задумала. Земли за краем этой долины могут обернуться ловушкой – там кишмя кишат опасности!
– Тем больше причин мне ехать одной, Налда. Одинокий путник, если остережется, сумеет проскользнуть между тенями. – Я накрыла ладонью висевший на груди амулет – хрустальный шар с заключенным в нем серебряным грифоном, дар моего нареченного, тот самый, что… что? Я пока не знала, но, может быть, пришла пора открыть, что за Силу я носила на груди и однажды использовала, не понимая как. – Я многое видела, Налда. Да, я повидала такое, что Гончие Ализона бежали бы, поджав хвосты, с пеной на губах от страха. Я еду одна, а вернусь с мужем – или вовсе не вернусь!
Она встала, касаясь плечом седельного вьюка, и, обратив ко мне пристальный, испытующий взгляд, коротко кивнула – я не раз видела такой кивок, когда в наших странствиях она находила решение трудной задачи.