ва ярко блестели, но свечения я не заметила. Не все сохранившиеся в долинах руины населяла неведомая Сила. Многие не отличались от руин человеческих построек, разрушенных войнами. Я решила, что и это место из таких, где бояться нечего. Бураль упорно брела вперед. Стена не прерывалась. Но вдруг горная кобылка фыркнула, вскинула голову, словно что-то учуяла во мгле. И, как я ни старалась ее сдержать, решительно ускорила шаг.
Я вытащила дротикомет, для которого у меня было не так уж много зарядов, и перехватила повод Бураль в левую руку. К мечу я решилась бы прибегнуть лишь в крайнем случае.
Теперь я и сама чуяла запах, пропитавший туманную занавесь, – запах дыма. Где-то недалеко горел костер.
Я не успела остановить Бураль, она громко заржала – и ей ответили! Мне было не сдержать ее жилистой силы, хотя я натянула поводья так, что заставила ее повернуть голову. Брыкаясь и привставая на дыбы, она вынесла меня на открытое место, где стена резко обрывалась.
Красноватое свечение в тумане обозначило костер. Ко мне приближалась полускрытая туманом фигура. Я только успела поднять дротикомет, когда Бураль рванулась и рысью понесла меня к тусклому от тумана огню.
Страшась потерять свою кобылку в этой глуши, я осталась в седле, хотя огонь в таких местах сулил скорее не друзей, а врагов. Беженцы без крайней нужды не забирались в голые холмы.
Тот, кто шел мне навстречу, посторонился, пропустив Бураль и не попытавшись поймать ее болтающийся повод. Он был высок – явно мужчина. И в руках его я увидела обнаженную сталь. Стрелять, не видя толком цели, я не решилась – он вполне мог носить кольчугу.
Я уже видела смерть и сама готова была убивать. Но тогда я защищалась, отстаивала свою жизнь и жизни других. А выстрелить вот так, хладнокровно, оказалось очень непросто.
– Джервон! – гулко прозвучало от костра за спиной мужчины.
Он не повернул головы, а остался стоять, держа меч на виду. Его лицо под шлемом виделось мне лишь светлым пятном, потому что одновременно с ним остановилась и я и застыла в ожидании.
В тумане проступила вторая фигура – ростом почти с мужчину, но тоньше, стройнее. Обе руки подняты вровень с плечами, обращены ладонями наружу в старинном знаке мира. Обходя мужчину, второй незнакомец двинулся ко мне так уверенно, как если бы встречал родню.
Кольчуга на нем непривычно отливала голубым, словно была не из обычной стали. Я медленно опустила дротикомет, но вложить его в петлю на поясе не спешила. Туман уже не скрывал лица, обожженного солнцем, но с тонкими чертами. Передо мной, в таком же воинском наряде, как и я, стояла женщина.
Она опустила руки, но не к оружию, а чтобы начертить в воздухе знак. На три или четыре вдоха вычерченный ее пальцами символ ярко вспыхнул, затем погас. Горел он голубым, отдающим в зеленое светом, и я поняла, что вижу перед собой Силу.
Древние?
Глубоко вздохнув, я убрала дротикомет, потому что против таких, как она, сделанное человеком оружие бессильно. К тому же я знала, что такой чистый цвет свойствен Силе, которая не вредит человеку. Так же светились по ночам в долинах те места, где людям было безопасно.
Она улыбнулась, эта женщина Древних. И кивнула, будто разъяснилась некая загадка. Потом протянула мне правую руку:
– Подойди.
Это был не приказ и не приглашение, а нечто между ними. Я не раздумывая протянула руку, и ее пальцы обхватили мои. Держала она крепко, будто ждала, что я стану вырываться.
Кожа у нее была такая же влажная, озябшая, как у меня, и я не заметила в ней никаких отличий от человека. Зла от нее я больше не боялась. И она улыбалась мне, как долгожданной гостье.
Женщина потянула меня к огню, и я покорилась без сопротивления. Когда мы подошли к мужчине, он пристроился со мной рядом. Меч он успел вложить в ножны. Он был хорош собой, на мужественном лице у губ и вокруг глаз пролегли морщины. Он тоже приветственно улыбался мне, как родной сестре.
Я почти сразу ощутила глубинные узы, связующие этих двоих. Они не заговаривали ни со мной, ни друг с другом, но мы, как старые товарищи, устроились у разгонявшего сырость костра.
По ту сторону костра стояли две крупные грубошерстные лошади из нижних долин – таких высоко ценил мой дядя в те времена, когда еще не уехал на юг навстречу гибели. Третьим там был вьючный пони, и к нему тянулась носом моя Бураль. Три лошади незнакомцев были расседланы, седла и вьюки громоздились у огня. А на выструганных из дерева вертелах жарились, истекая жиром, три горные курочки. У меня слюнки потекли от запаха жареного мяса.
Женщина со смехом указала на вертела:
– Смотри, как Гуннора о тебе позаботилась. Как раз хватит на троих. Отдохни и поешь. Только прежде… – Она обернулась к спутнику, который молча достал маленькую фляжку, зубами вытащил пробку и налил жидкость в чашу из рога, которую держал в другой руке.
Женщина взяла у него чашу и вложила мне в руку, услужая гостье по обычаю долин: прежде вручи путнику чашу гостеприимства, дай промыть запыленную глотку, а уж после расспрашивай, кто он и какое дело его привело.
Старинный обычай – я вспомнила, что надо поклониться по-мужски, и нужные слова сами пришли на язык.
– Подателю пира благодарность, искренняя благодарность. Спасибо за привет у ворот. Хозяину дома доброй судьбы и яркого солнца назавтра.
Я выпила, а женщина усмехнулась, наморщив нос:
– Об исполнении последнего пожелания впору молить все Силы, что помогают путникам. Если только это… – Она подняла длинный палец как перо, чтобы писать им в воздухе, и прикусила кончик. – Если только этот туман не послан нам неспроста.
Я заметила, что ее спутник чуть нахмурился, словно от неприятного воспоминания. Теперь, при свете изучая обоих, я подумала, что мужчину вроде этого легко найти в войске любой долины, хотя по рангу место ему за верхним столом. Однако на его вороненом шлеме (его доспехи не блестели, как у женщины) я не увидела значка лорда. Лицо его показалось мне честным, открытым, с сильной складкой губ и твердым подбородком, как и пристало мужчине, и держался он уверенно.
Что до госпожи… Я была уверена, что она не из долин, а здесь, в Высшем Холлаке, это могло означать только кровь Древних. На ней тоже был шлем, но она, видно, надвинула его второпях, и прядь волос спадала из-под него на щеку. Прядь эта была совсем темной, и черты лица тоньше и резче обычного, и глаза огромные. Я не встречала похожих на нее ни в одной долине.
Когда я выпила чашу гостьи, оба, скрестив ноги, удобно устроились по сторонам от меня. Я задумалась, что сказать им после того, как назову свое имя, – того требовала вежливость. Они, конечно, захотят знать, что завело меня одну в эти холмы, но глупо было бы доверять незнакомцам цель моих странствий.
2Керован
В такой земле, как наша, люди издревле боятся снов еще и потому, что иной раз во сне наше внутреннее «я» принимает предостережения и приказы… Правда, в явь мы приносим из сновидений только терзающие душу осколки. Бывает ли, чтобы сны сводили с ума? Иногда я боялся, что да. Сны терзали меня… Но каждое утро несло надежду на пробуждение от тени, навеянной новым сном и забывавшейся наяву.
Я был как бы в плену – только не знал у кого или у чего.
В прошлый раз я побывал в Пустыне, исполняя свой долг перед Джойсан. Да, долг, и только долг. И больше ничего. Какие бы надежды я ни лелеял мальчишкой, но должен был признать, что она – не то, что я – наполовину человек, наполовину… что? Теперь я хотя бы набрался храбрости признать себя тем, кто я есть, и не скрывать этого. Стоит только взглянуть на мои босые ноги, которые я столько лет прятал в сапогах, стоит увидеть мои копыта…
Входил я в Пустыню еще Керованом из Ульмсдейла – хотя бы отчасти. А кем вышел? Не знаю. Может быть, никогда и не узнаю, и, может быть, это к лучшему для меня. Но одиночество мучило меня и подгоняло, как упершееся в спину острие меча.
Джойсан… Нет, не стану думать о Джойсан. Я твердо решил выбросить ее из головы. Стоит только вспомнить, как смотрели на меня в Норсдейле, куда я доставил ее – целой и невредимой, свободно владеющей собой. Тогда я порвал узы брака, я вернул ей брачные обеты, которые она сама не решалась взять назад.
Та женщина… бывшая аббатиса. Нет, и о ней не стану думать. Их мир – не мой мир. По правде сказать, я не чувствовал себя связанным с долинами, хоть лорд Имгри и призвал меня снова на службу. Я отозвался на призыв потому, что мне теперь было все равно.
Но эти сны не выбросишь из больной головы – это не значок лорда, который можно сорвать, отказываясь от службы. Я ненавижу спать – вот если бы провалиться в темноту и больше не просыпаться…
Мой отряд собрался у костра в стороне от меня. Люди – каким и я был раньше или каким казался. Они сторонятся меня и давно бы бросили, если бы не приказ Имгри.
Когда-то я был очарован тайнами Древних. Я вместе с мудрым Ривалом изучал Пустыню. Мы с ним проехали по Дороге Изгнания. Нет… не стану вспоминать!
Волосы – как отблеск осенней листвы, быстрые шаги, ее голос… Память слишком сильна, эта рана никогда не заживет. Не стану вспоминать! Я уже не тот Керован…
Брожу по ночам вокруг лагеря, чтобы не заснуть. Тело ломит от усталости. Люди косятся на меня, перешептываются. Не позволяю себе о них думать, а то…
Но нельзя же совсем не спать. И снова мне снится сон.
То был один из Древних. Нивор – я запомнил имя. Кто он и что он такое – не знаю. Раз… нет, дважды он пришел мне на помощь. Друг? Нет, у таких, как я, не бывает друзей. Проснувшись, я, чтобы занять мысли, думаю об Имгри. Чего он от меня хочет? Холодный человек – его гордость питается свершениями, воля сильна, он ясно видит цель.
Мы в долинах (когда-то и я был человеком долин) никогда не давали клятв никому из повелителей. Когда захватчики вслед за множеством шпионов хлынули на нашу землю, это стало главной нашей слабостью. Лорды сражались каждый за себя, защищали только свои владения, и их быстро раздавили поодиночке.