Сулькарцы – эти отважные торговцы-авантюристы – принесли вести о второй войне, развернувшейся за морем и нарушившей планы Ализона. Сулькарцев, никогда не чуравшихся боя, попросили по мере возможности атаковать побережье, тревожа захваченные ализонцами порты. Никто не знал, что́ выйдет из этого союза, но все возлагали на него большие надежды.
Но все понимали, что бить Гончих придется в долинах и что мы сами должны отстоять свою свободу. Того требовала не только суровая гордость долин, но и отсутствие иных союзников – мы всегда были одиноким народом и мало общались с другими.
Одиноким ли? Шевельнувшийся во мне вопрос заставил оглянуться на запад. Когда-то, много поколений назад, люди пришли в долины с юга. Мы любим легенды, и наши сказители рады любую стычку превратить в эпическое сражение. Странно, что при этом мы не сохранили преданий о более древних временах – до нашего прихода в Высший Холлак. Между тем наши предки возводили здесь укрепленные замки, как видно, сохранив в памяти прежние беды и войны.
Мы не знаем, отчего они бежали. По натуре своей мы не кочевники. Каждый лорд обустраивал свой замок-крепость и непременно обучал сыновей военному делу. А ведь до прихода ализонцев мы не сталкивались с угрозами серьезнее разбойничьих налетов и междоусобиц между долинами.
Однако наши предки заселили страну призраков. Древние (нам уже не узнать, сколько рас и народов они составляли) к тому времени ушли. Они оставили после себя множество мест, чуждых человеческому роду. В иные из этих мест человек решался войти только под смертельной угрозой, потому что они несли опасность для души. Другие считались гостеприимными, приносили покой, исцеление. Люди нашей крови бились над малыми тайнами этих мест, но сделанные ими открытия, бывало, сводили с ума.
И все же, хотя что-то вынудило Древних покинуть побережье и долины, мы твердо знали, что они не совсем оставили наш мир. На западе лежала Пустыня: огромный буфер между нами и еще более неизвестной землей, полной признаков Силы, могущественных мест. Мы точно знали, что в Пустыне есть жизнь – помимо людей-разбойников – и что оттуда за нами следят, быть может, с полным равнодушием, потому что дела и желания тех существ лежали далеко за пределами наших представлений.
Среди Древних бывали и воинственные – нам попадались следы ужасных войн древности. Старатели приносили из Пустыни глыбы металла, слипшиеся и оплавленные, словно они побывали под воздействием огромной мощи.
Может быть, когда-то люди помнили, что в долинах их только терпят, но долгие спокойные годы убаюкали нас, отучив бояться кого-либо, кроме собственных соплеменников. А все же… Что, если захватчики, ничего не знающие об этих землях и о тех, кто населяет Пустыню, сметут нас? Куда они направят удар после этого? Остановят ли их призраки и легенды?
Мы ведь даже не знали причин, отчего с такой яростью накинулись на нас ализонцы, пересекшие море ради земель, по всем сведениям куда менее плодородных и богатых, чем их собственная страна. Я слышал, что один высокопоставленный пленник, захваченный при победе над их бронированным чудовищем, рассказал, будто те, кто снабжал их этим невероятным оружием, надеялись найти здесь тайну Великой Силы – такой, что сделает их повелителями мира. Такой власти алкали их правители.
Если где и могла скрываться такая Сила, так только в Пустыне или в лежавших за нею землях. Если Гончие накинулись на нас ради нее… Нельзя ли тогда убедить обитателей Пустыни, что это и их война тоже?
Всякий, кто что-то понимает, знал, что в Пустыне ализонцы встретят мощное сопротивление. Но нельзя ли уговорить тех, кто способен дать им такой отпор, уже теперь прийти на помощь долинам?
Я надкусил эту мысль, и вкус ее мне понравился. Самим ввязываться в дела Сил, как пытались моя мать с Роджером, – полное безумие. А вот привлечь на свою сторону тех, кто приручил их могущество, – дело другое. Не эта ли мысль пришла в голову и лорду Имгри?
Цокнув языком, я послал лошадь вперед, заторопившись вдруг увидеть конец пути, который и показался к ночи.
В последний раз я встречался с вождем южан в хижине лесничего, ничуть не подобающей этому статному воину с холодными зелеными глазами. Теперь же меня усадили на табурет в главном зале маленького замка.
Имгри занял кресло с высокой спинкой, которое, даже снятое с трапезного помоста, возвышало его над собеседниками. Власть облекала этого человека невидимой броней, хотя обычные доспехи он сейчас снял, оставшись в простой кожаной одежде, какую лорды носили на охоте. Правда, охота, о которой он завел речь, была еще впереди. Я ожидал, что при виде моих копыт он изменится в лице, – в прошлую нашу встречу я был в сапогах. Однако, судя по всему, он бы не моргнув глазом принял и человека-грифона из моего ночного видения, лишь бы тот служил его целям.
Имгри жил только ради дела и чести. Каждое его слово, мысль, действие были направлены к одной цели – свершению сжигавших его замыслов, вытеснивших все прочее.
Он разложил на скамье между нами помятый и грязный лист пергамента. На нем были сделаны отметки по моим последним донесениям, но бо́льшая часть оставалась пустой, и это пустое пространство он накрыл ладонью.
– Решение здесь.
Такая откровенность заставила меня насторожиться. Не в его обычае было открывать другим хоть узкий краешек своих планов. И убеждать было не в его натуре – он приказывал.
– Прошу тебя объясниться, господин.
Прежде я послушно исполнял его приказания, но с тех пор добыл себе свободу – дорогой ценой. И не собирался перед ним дрожать.
– Мы многого достигли. – Он не хвастал, а объяснял положение дел. – Наши кузнецы работают с доставленным из Пустыни металлом – несмотря на опасность. У нас появилось оружие, какого мы еще не видели. И мы собираем людей – хотя многих и потеряли.
Его ладонь, лежащая на пергаменте, сжалась в кулак.
– А корабли пришельцев доставляют им свежие войска. Правда, на время те перестали нас теснить. Но это не наша заслуга. Нам пока удается только тревожить их с флангов, наносить мелкие уколы то там, то здесь. Хотя, – не без удовлетворения добавил он, – они узнали, как глупо соваться за нами вглубь земель, которые нам знакомы куда лучше, чем им. А теперь… – Он чуть подался вперед. – Мы узнали кое-что новое…
Он замолчал, дожидаясь моего вопроса.
– Правда ли, что они ищут тайную Силу?
Он метнул на меня острый пронзительный взгляд – словно дротик из висевшего у него на поясе дротикомета.
– Об этом уже говорят открыто?
Я пожал плечами:
– Я слышал об этом еще до отъезда на север. Должна же быть причина, чтобы ализонцы оккупировали землю, по рассказам торговцев далеко уступающую их земле. Мы не богаты, не владеем сокровищами.
Я говорил с ним как равный с равным. Да, Имгри был силой, и, может быть, долинам стоило радоваться, что эта сила на их стороне. Но на меня она больше не действовала. Я отгородился от него внутренней стеной.
Он, прищурившись, изучал меня. Думаю, он вдруг увидел во мне мыслящее существо, а не покорное его руке орудие. Он даже сдержал нетерпение, сквозившее до сих пор во всей его повадке. Увидел меня по-новому – не мальчиком, уезжавшим не так давно в Ульмсдейл, а новым игроком, с которым приходилось считаться.
– Твоя ладонь, – продолжал я, – лежит на карте Пустыни. Ты нацелился туда? Не ради сокровищ – ради Силы…
Он не изменился в лице, но я ощутил, что передо мной – чистый холод. Жар гнева был не для него, его ярость походила на дыхание Ледяного Дракона. Я не шевелился, противопоставив этому льду стянутую в узел веру в себя. Какое мне дело до этого лорда с его честолюбивыми замыслами – свершить, если позволит судьба, великие дела? Я ему не родня.
– Да, там Пустыня – и, может быть, то, что она скрывает. – Он решился принимать меня, какой я есть. – Что это – нам неизвестно. Но об этом говорил не один пленник: Гончие хотят что-то найти там или подчинить. Они на своей земле столкнулись со старинным врагом – и не прочь проглотить его наравне с землями долин. Тот враг, судя по всему, сродни нашим Древним. Ализонцев, в свою очередь, вооружает кто-то, способный совладать с тем, чего они ищут, но не имеющий для этого достаточно людской силы. Знание скрыто здесь!
Он согнул пальцы, проскреб по карте ногтями, похожими на когти захватившего добычу коршуна.
3Джойсан
Туман повис, как занавеси в огромном зале, укрыв костер, согревающий этих двоих. Теперь с ними была и я – на диво спокойная, какой не была с той минуты, когда Керован отвернулся от меня и уехал из Норсдейла. Я смотрела ему вслед сухими глазами, хотя сердце мое плакало. То горе, тот страх принадлежали мне одной, я никому их не поверяла. Но здесь… Здесь я оказалась словно в кругу семьи. Удивительное чувство.
– Я Элис, – сказала женщина, не добавив к имени ни рода, ни титула. Хотя я не сомневалась, что ей в любом собрании место за верхним столом.
– А это… – Она приподняла руку, как будто намереваясь дотронуться до его плеча (и я снова ощутила связь между ними и жадно позавидовала). – Это Джервон.
– Я Джойсан. – Я, как и они, не упомянула ни титула, ни владения.
– Джойсан, – повторила она, склонив голову так, словно ловила эхо из тумана.
Ее настороженное движение разрушило охватившее меня сонливое довольство, и я поспешно обернулась. За спиной стояли только лошади.
– Но ты еще и… – Элис шевельнула пальцами, словно они сами просились начертить знак Силы. Но тут же изменила тон и повторила предостережение, которое я прежде слышала от Налды: – Эти места опасны для одинокого путника, Джойсан.
Я ответила ей так же, как тогда, в Норсдейле:
– Если путник осторожен, одному может быть безопаснее.
И удивилась, услышав смешок Джервона.
– Она права. – Он через мою голову обратился к Элис: – Разве мы сами тому не свидетельство? Главное – держаться подальше от некоторых… мест.
Он особо выделил последнее слово.