Зато что-то засветилось в ответ на камне, с которого я отскреб остатки гнезда. Я вытащил из-за голенища сапога маленький нож, отковырял от скалы кусочек того же голубоватого металла, из какого был сделан браслет, и спрятал его в кошель.
Крыши надо мной не было, и между стоячими камнями имелся всего один проход. Камни чуть клонились внутрь, нависая над тесным пространством. Я навалил в проходе седла и вьюки, перегородил щель. В эту ночь мне пришлось пожалеть о своем одиночестве – будь со мной товарищи, мы бы сторожили поочередно. А так пришлось положиться на воинскую выучку – умение мгновенно просыпаться при малейшей перемене вокруг. Меч я опять оставил под рукой – вытащил из ножен и положил рядом – и попытался уснуть.
Если кругом и было что-то опасное, к моему укрытию оно не приближалось. Однако на рассвете меня разбудило пронзительное ржание – так же кричали мои лошади, впервые учуяв ветер Пустыни. Выбравшись наружу, я увидел, что кони отчаянно натягивают привязь, встают на дыбы, бьют камень копытами.
Всего моего умения не хватило, чтобы их унять. Оседлать и навьючить их я сумел, но они упрямо тянули к вчерашней впадине, и я волей-неволей уступил, решив, что им необходимы вода и трава. Пока они паслись, я тоже поел.
Через час после восхода мы снова двинулись к дальним высотам. Местность мало-помалу менялась. Камень и песок сменились буровато-серой почвой, на которой прорастала обожженная солнцем трава. Мои лошади на ходу срывали пучки – с их длинными шеями это было не так уж трудно. Дальше появились кусты, а там и деревья, которых мои животные опасливо сторонились.
Я доверился их чутью: они лучше меня знали местность. К полудню я впервые увидел движение. Нам как раз пришлось огибать густые заросли кустарника, и с поворота мне открылась прогалина.
По ней ехал всадник. Даже издали видно было, как блестят на нем доспехи. Лошадь под ним была не похожа на моих – шея не длиннее обычной.
Ехал он спокойно и уверенно, как по хорошо знакомой дороге. Едва ли это был один из старателей – хотя мог оказаться разбойником. Или… может быть, это один из тех, к кому меня посылали! Я шевельнул меч в ножнах и выехал на открытое место, рискнув показать себя.
Конь под ним, несомненно, был лучше моих пустынных кляч – шел, казалось бы, легкой рысью, но от меня уходил все дальше. А всадник словно не замечал меня за спиной.
Впереди и не слишком далеко виднелась полоса леса. Мне хотелось догнать незнакомца, пока тот не скрылся в его тени. Если встреча окажется недоброй, лучше столкнуться на открытом месте. Поэтому я все сильнее погонял коня, который в ответ фыркал и злобно натягивал поводья.
Незнакомец уже вступал под сень деревьев, когда мой строптивец окончательно взбунтовался. Снова издав тот же вопль, он встал на дыбы, колотя воздух передними копытами. Два других воспользовались этим, чтобы натянуть повода, и мне поневоле пришлось остановиться.
Мой конь продолжал вставать на дыбы и лягаться, норовя напасть на своих же товарищей. Мне хватало заботы управиться с этими тремя, и тут сквозь шум их копыт пробился уверенный и властный свист.
Кони мои мигом вросли в землю не хуже деревьев недалекого уже леса. Они еще закатывали глаза и роняли пену на взрытую землю, но с места не сходили.
Я, потуже натянув поводья, взглянул вперед.
Всадник, за которым я гнался, наконец-то развернулся и направлялся теперь ко мне легким, плавным галопом. Да, конь под ним был и вправду другой породы. Ростом не уступал выращенным на равнинах жеребцам и был невиданной окраски – серые и коричневые пестрины сливались на его шкуре в подобие ускользающего узора.
Попона под седлом была не тканая – шкура какого-то зверя, серебристо-серая и тоже пятнистая. Когда незнакомец приблизился, я распознал мех снежного кота – эти звери изредка забредали в долины с гор и считались коварными и смертельно опасными.
Доспехи на всаднике были такими же серебристо-серыми, как этот мех. Шлем, полумаской закрывавший лицо, венчался искусно вырезанной фигуркой готового к нападению кота той же породы. В глаза на кошачьей морде были вставлены желтые камни, которые, отблескивая на солнце, создавали впечатление, будто животное, устроившись на высоком насесте, с любопытством посматривает на меня.
Подъехав поближе, незнакомец остановил своего необыкновенного скакуна. Мои, как обуянные ужасом, потели и дико таращили глаза. Между тем всадник, сколько я мог видеть, и не думал о нападении. Меч его покоился в ножнах, показывая навершие рукояти, тоже сделанное в виде кошачьей головы. Ножны держались на меховом поясе с пряжкой в виде оскаленной кошачьей морды. Эти кошачьи головы хорошо были видны мне даже на расстоянии. Они выделялись, как наши гербы кланов.
Некоторое время мы с установленного им расстояния разглядывали друг друга. Теперь я видел его лицо. Он казался молодым – примерно ровесник мне. Лицо гладкое, что меня не удивило: и в долинах тоже у многих мужчин борода пробивалась не ранее средних лет жизни.
Кожа у него была смуглая, и удлиненные глаза немного скошены под ровными бровями. Чем дольше я в него всматривался, тем сильнее уверялся, что нашел того, кто зовет своим домом Пустыню или какую-то ее часть. Наверняка он был не бродягой из долин. Слишком тонкой работы было все его снаряжение, слишком великолепен конь. К тому же, хотя сам всадник в полной мере выглядел человеком, я и без подсказки нагревшегося на запястье браслета сказал бы, что он наделен некой Силой.
Он смотрел на меня с таким же пристальным вниманием. И не мог не заметить копыт, вдетых в изобретенные мною особые стремена. Знакомы ли ему такие, как я? И бывают ли у таких, как я, родичи, или я просто уродливый полукровка, в глазах здешних жителей такая же ошибка природы, каким считался в долинах?
Мне не требовалось предупреждения, чтобы не пытаться подъехать ближе, потому что на моих лошадей он явно наводил ужас. Они дрожали, в уголках их губ по-прежнему белела пена.
Словно по наитию, я уронил поводья и ладонью наружу поднял руку. Тонкий, как шелк, манжет кольчуги отвернулся, и солнце загорелось на голубой ленте браслета.
Послужит ли он пропуском в эти места, даст ли мне признание? Мне оставалось только ждать ответа незнакомца.
5Джойсан
Когда свет стал ярче, мои спутники проснулись. Туман растаял, и защитная звезда с наступлением дня погасла. Джервон отмерил коням немного зерна, потом, пока мы доставали из вьюков еду для себя, отвел их к ручейку на склоне.
Оседлав коней и навьючив пони, мы поехали прочь от стены по едва намеченной тропе. Эта тень дороги сохранилась, должно быть, со времен, забытых даже окрестными холмами.
Ехавший впереди Джервон держал к западу через предгорья, где не было ни следа путников, кроме двух обвалившихся лачуг, – такие строили для себя пастухи на летнем выпасе. Прошли те дни, когда здесь мирно паслись стада. И ничего живого нам не попадалось, кроме пары глупых горных курочек, с кудахтаньем улепетнувших из-под самых копыт, да снежного кота, надменно взглянувшего на нас с казавшегося совершенно недоступным уступа.
Ночь мы провели на открытом месте и костра разводить не стали. Мои спутники, явно опытные разведчики, не забывали об осторожности. Мы жались друг к другу – не столько ради тепла, сколько для компании. Я спросила, случалось ли им прежде бывать в Пустыне.
– Только на краю, – ответил Джервон. – Мы были в разведывательной партии, посланной к северу выяснить, не появлялись ли в тех краях захватчики. Мы хорошо прочесали местность, но следа Гончих не обнаружили. И видели начало Дороги Изгнания.
Дорога Изгнания… Ее упоминал Керован в те дни, когда мы вели мой бедный народ в безопасную пристань Норсдейла. Он когда-то проезжал по ней, хотя подробностей не рассказывал. Даже такой малостью своего прошлого не захотел со мной поделиться.
– Знает кто-нибудь, куда она ведет? – спросила я.
– Не слыхал. Мы и не пытались по ней проехать. А о других дорогах в этих местах я не слышал.
Днем я не выбрала времени обсудить с Элис то, что надумала перед рассветом. Почему-то не хотелось при Джервоне выдавать желание овладеть Силой. Нет, я не боялась, что он воспротивится. Ради Элис он принял такое, о чем люди долин даже думать боялись. Скорее я стеснялась при нем просить о помощи и не могла подобрать слов.
Не выпало мне удачного случая и в следующие четыре дня. Земли были совершенно пустынны, и мы, даже соблюдая все предосторожности, за день покрывали немалое расстояние. На пятый день Джервон указал на запад – там на облака ложился желтоватый отсвет, не похожий на привычные мне закаты.
– Пустыня.
Мы все это время усердно искали оставленные старателями следы, но ничего похожего на тропу не обнаружили. И сейчас, хотя мы уже развьючили пони и Элис собрала сухого хвороста, пояснив, что огонь от такого не будет слишком заметен, Джервон все не сходил с коня. Объяснил, что хочет проехать по дуге, еще поискать следов.
Когда померкло свечение в небе, мы с Элис насадили на прутики горных курочек – самое лакомое блюдо за прошедшие дни. И тут я поспешно, пока не возвратился Джервон, высказала ей свое желание.
Она выслушала и ответила негромко, но очень серьезно:
– Что-то в твоих словах есть. Очень может быть, что сама земля здесь влияет на местных уроженцев, хотя они могут не подозревать о своем Даре, пока судьба не потребует его применить. Обучиться призывать Силы… Да, я могла бы немного поучить тебя, если ты окажешься способной, – так же как меня саму обучали девочкой. Этих знаний не выхватишь из воздуха. Им приходится прилежно учиться. Но это не значит, что ты не сумеешь собственными силами расшевелить то, что в тебе дремлет. Только тут надобно большое терпение.
С той минуты она начала при случае подсказывать мне упражнения, помогавшие дисциплинировать разум, а я поклялась себе, что не упущу ни слова из ее наставлений. И взяла за правило напрягать ум, как воин напрягает и упражняет тело, вбивая боевые навыки в каждый мускул.