Я покивала. Да… предания. О чудовищах, с которыми наши предки сражались мечом и огнем. И о других, которые принимали облик прекрасных мужчин и женщин, заманивая безрассудных: одних навсегда, а других на время, но и те, вернувшись, уже не умели жить людской жизнью, а скитались в мечтах и воспоминаниях, пока не погибали от тоски.
– Применение Силы, – продолжала Элис, – быть может, опаснее всего на свете. Таково наше свойство – а в них оно могло быть вдвойне сильней: чем больше мы узнаём, тем большего ищем. Мне думается, те Древние слишком многое узнали и слишком многого хотели. Единственным движущим стимулом для них стала жажда знаний. И она привела к тому, что их уже не связывали понятия о Добре и Зле – они подчинялись только собственным желаниям и воле.
Я сама видела подтверждение ее словам: когда Роджер навязал мне свою волю, желая превратить в свое орудие, – и если бы мой любимый не догнал его, не осилил… Да, Роджер и родная мать моего мужа – да и другие – играли с Силой, жадно тянули ее к себе. Только она в конечном счете обратилась против них, их же и пожрала. Да, наверное, Сила их и сгубила.
– А можно прибегать к Силе без таких последствий?
Меня теперь одолел новый страх. Что, если и я, от великого желания добиться своего с Керованом, заразилась той же жаждой неведомого? Выезжая из Норсдейла, я точно знала, что делать, теперь же все смешалось. Меня все сильнее глодали сомнения. Что, если Керован… Возможно ли, что он прав? Что, если связующие нас узы, если их не отбросить, будут черпать от Тьмы, а не от Света? Не должна ли я устоять перед теми желаниями своей души, что громко требуют осуществления?
Нет! Я не хотела этому верить. И вновь вспомнила странного человека, явившегося невесть откуда, когда несколько месяцев назад мой нареченный схватился с Тьмой. Нивор… Он сказал, что при мне ключ, который нам суждено использовать вместе. И во благо – конечно, только во благо. Надо гнать закравшиеся сомнения!
К закату воротился Джервон, взволнованный и оживленный. Он нашел следы трех коней, и один, как ему показалось, нес всадника.
– Там был и четвертый, – добавил он. – Трех коней так и оставили пастись. Рядом лежат вьюки – но нет следов лагеря. Сдается мне, кто-то там встретился с другим путником – и дальше следы их идут рядом.
Я была уже на ногах, спешила к Бураль.
– Керован! Он попал в плен?
Я уже вообразила осаждавшие его беды.
– Не думаю. Никаких следов нападения нет. Лошади – на таких ездят старатели в Пустыне – кажутся спокойными. И место хорошо для ночлега. – Он обратился к Элис: – А еще там установлена защита.
– Какого рода? – вздернув брови, резко спросила она.
– Я такой прежде не видел. Четыре очищенных от коры прута воткнуты в землю по углам просторного выпаса. На северном привязан конский волос. На южном клочок меха снежного кота. На восточном орлиное перо, а на западном кабанья щетина. Я их не трогал. И так видно, что установлены они неспроста и лошади не выходят за обозначенную ими границу.
Я вопросительно оглянулась на Элис. Она и сама казалась озадаченной.
– Куда он уехал? Это ведь Керован там был!
Не знаю, откуда взялась во мне такая уверенность, разве что от сильного желания, чтобы это оказалось правдой.
– Следы копыт ведут на запад, в лес. Я хотел пройти по следу, но мой Агран, – он похлопал по шее своего коня, – и близко не подошел. Взбесился от страха, словно рыжего медведя увидел. Ясно, что места там запретные, и Агран это учуял.
– Если лошади откажутся, можно пойти пешком, – настаивала я.
Джервон сурово взглянул на меня:
– Госпожа, я бы туда не сунулся ни пешим, ни конным. Там присутствует Сила, и она меня отвергла. Но мы можем разбить лагерь и ждать там – не рискуя попусту.
Я тогда ему не поверила. Когда мы доехали до странно размеченного лагеря, я только мельком взглянула на мирно пасущихся на огороженном поле лошадей и сразу послала Бураль к лесу.
Она бешено противилась, едва не сбросила меня с седла. Со второй попытки я поняла, что не сумею подчинить ее своей воле – никакими силами мне не завести кобылу в тень деревьев.
Мои спутники действовали по-своему: устраивались на ночлег в лощинке, где пропавший путешественник сложил свое седло и вещи. Джервон на пробу загнал и наших лошадей к трем старательским и убедился, что в этом квадрате их можно не привязывать: они также уважали невидимую границу.
Только у меня не было мочи спокойно ждать, не зная, дождусь ли. Убедившись, что в седле мне в лес не въехать, я твердо решила пешком идти по оставленному копытами следу.
Я зашагала быстрым шагом, а Элис с Джервоном не пытались меня отговорить. Только я недалеко ушла в ту сторону, куда вела меня упрямая решимость, когда заметила, что шаг мой замедлился и к тому же я не в силах ступать прямо по отпечаткам копыт. Меня против воли мотало из стороны в сторону, все дальше от следа.
И еще во мне нарастала безотчетная тревога, как если бы впереди маячила угроза; и как я ни билась, шла с каждым шагом все медленнее.
Не назову то, с чем я столкнулась в лесу, невидимой стеной. Скорее из меня по капле вытекали силы, с каждым шагом нарастала слабость. Пожалуй, меня победил не страх, а твердая уверенность, что я грубо и дерзко вторглась в чужие владения, куда не смела войти без приглашения.
Когда надо мной нависла длинная ветвь высокого дерева, я поняла, что дальше не пройду. Действительно запретная земля! Я поневоле повернула обратно к лагерю. И тут в спину мне словно ударил сильный шквал (притом что ни листва не зашелестела, ни высокая трава не колыхнулась). То, что сторожило лесное убежище, отвергало мою кровь.
6Керован
Я надеялся, что сохраняю видимость спокойствия. Мне не почудилось: когда солнце блеснуло на металлической полоске, у незнакомца округлились глаза. Взгляд его на миг или два задержался на браслете. Потом он тоже отпустил поводья – его пестрый жеребец стоял смирно, словно врос копытами в землю, – и приветственно поднял руку. Хотя бы этот обычай долин был известен и здесь.
Осторожно, опасаясь, не опомнились бы мои лошади, не метнулись бы прочь, – я соскользнул с седла. Убедившись, что лошади стоят, как стояли, я двинулся по высокой траве к человеку под знаком кота.
Выждав, когда я приближусь на длину меча, тот заговорил – мягкой мурлычущей и напевной речью. Может быть, он декламировал старинную формулу приветствия. Я покачал головой и заговорил на языке долин:
– Привет разделившему со мной путь, да пребудет…
Тут я запнулся. Благословение Пламени могло оскорбить того, кто поклоняется иным Силам. Да и сам я, по чести, не мог воззвать к Пламени – мое клеймо не позволяло разделить веру чистокровных людей.
Он нахмурился – первый намек на выражение эмоций на бесстрастном лице. И не померещилась ли мне мелькнувшая тень удивления? Теперь он ответил мне на языке долин, с чуждым выговором, но разборчиво:
– Куда ты едешь, человек?
Слово «человек» прозвучало в его устах как обидная кличка.
– Я ищу… – И опять я запнулся. Не глупо ли оповещать первого встречного о своих намерениях?
– Ищешь?.. – поторопил он. Теперь лицо его стало выразительным, и выражало оно мрачное неодобрение. – Ищешь сокровищ в мусорных ямах, старатель?
Он опустил руки – не к мечу, как мне было подумалось, а подобрать повод. Я понял, что он готов ускакать в лес, куда мой конь за ним не пойдет. Тогда я испугался. Почувствовал, что если сейчас дам ему уехать, то больше не увижу ни его, ни его родичей, к которым был послан.
– Я не охочусь за старым металлом – я не старатель, – поспешно заверил я. – Я привез послание.
– Какое и к кому? – Он не скрыл нетерпения.
– Послание мне известно, но кому его следует доставить – точно не скажу.
– Загадки загадываешь! – презрительно бросил он.
– Не загадки. Я сам не знаю. Я приехал из долин, там третий год идет война.
Он уже готов был повернуть коня, но тут задержался:
– Война… – То же презрение в голосе. – Мелкие хозяйчики дерутся за голый пригорок!
Он не скрывал пренебрежения. В душе я готов был с ним согласиться. Много лет такими и были все наши войны: междоусобицы, в которых, правда, погибали люди, но земли они не опустошали.
– Нет, настоящая война, – поспешно объяснил я. – С захватчиками из-за моря. Мы таких прежде не видели, и у них невиданное, ужасное оружие. – Я решил не уточнять, что бо́льшая часть того оружия по неизвестным нам причинам утратила силу. – Они захватили все побережье и рвутся вглубь. К ним постоянно прибывает подкрепление. Мы гибнем, уже некому заполнить пустые седла, да и лошадей под седло немного осталось.
Он чуть склонился ко мне, прищурился. Игра света или в глубине его глаз загорелись такие же огоньки, какие я прежде заметил в глазах кота на шлеме?
– Что же ты тогда делаешь в Пустыне – ты, носящий кольчугу воина? Сбежал?
Я давно научился использовать как оружие сдержанный или выпущенный на волю гнев. И сейчас не видел нужды поддаваться на издевку.
– Я уже сказал, что везу послание. – Я решил, что только правдой сумею добиться цели. – Мы взяли пленников, и они не молчали. Рассказали, что ищут источник Силы и лежит он на западе. Мы считаем, они в это верят. А значит, их конечная цель – не в долинах, а здесь. – Я повел рукой, обозначив луга, на которых мы стояли. Браслет снова вспыхнул. – Твоя страна, а может быть, и те, кого ты зовешь сородичами.
Он издал гортанный звук, похожий на кошачье урчание. И указал на мой браслет:
– Откуда у тебя это?
– Случайно – нашел в ручье в долине.
Он усмехнулся – так кот скалит клыки, хотя показавшиеся в улыбке зубы не отличались от моих.
– А это у тебя откуда? – На этот раз он указывал на мои копыта.
– Наследство предков – или проклятие. Одни говорят так, другие этак.
Он снова прищурился, осматривая меня. И заговорил уже не так резко:
– Думаю, ты нашел того, кто выслушает твое послание… или найдешь – после того, как я кое с кем посоветуюсь. Твои животные там не пройдут. – Он пренебрежительно покосился на скованных ужасом пустынных лошадей. – Эта порода до смерти боится таких, как я. Я еду к нашему Предводителю. Если он пожелает тебя видеть, я вернусь, человек долин.