Он указал на север.
– Там ты найдешь воду и хорошее пастбище. Если хочешь, жди там.
Уже развернув коня, он оглянулся через плечо:
– Я Херрел.
Я опешил. Мой народ, знакомый лишь с краешком Силы, твердо верит, что опасно выдавать свое имя чужаку, потому что имя составляет важную часть человека и дает над ним власть. Если так, этот незнакомец оказал мне величайшее доверие. Я не промедлил с ответом:
– Я Керован.
Я не назвал ни титула, ни владения, потому что у меня больше не было ни того ни другого.
Он приветственно взмахнул свободной рукой и больше не оглядывался, а я по его совету отвел вновь ставших покладистыми лошадей к указанному месту.
Ждать пришлось недолго. Херрел вернулся, и с ним еще один, похожий на него, только у этого на шлеме разворачивал крылья орел и попона под седлом была соткана из перьев. Он держался в стороне, пока Херрел сообщал мне, что я приглашен к их лорду. Потом этот всадник воткнул в землю четыре прута, привязав к каждому клочок шерсти или перышко. Херрел, указав на них, сказал, что для моих коней это будет все равно что ограда, а идти мне придется пешком.
И я, как пленник, пеший между двумя конными, вошел в этот сумрачный лес. Я не позволял себе касаться рукой меча в ножнах. Сейчас требовалась особая осмотрительность, хотя от этих двоих я не улавливал волн ненависти, какие всегда встречали меня в лагере Имгри, среди жителей долин.
За стеной зарослей на опушке идти стало легче. Пожалуй, это была тропа или даже узкая дорожка, позволявшая проехать одному всаднику и протоптанная так глубоко, как если бы по ней ездили долгие годы. Мне легко шагалось без сапог, много лет скрывавших и сковывавших мои копыта. Я даже рад был размяться. Запахи леса бодрили и прибавляли сил. Вдыхая их, я чувствовал, как легчает на сердце и отступает дорожная усталость.
Смущало меня другое: кроме нас, двигавшихся почти беззвучно, я не замечал здесь ничего живого. В ветвях не порхали птицы, и по сторонам тропы я, как ни вглядывался, не различал звериных следов. Зелень была очень темной, и таких толстых стволов я еще не видывал. По черной коре тянулись глубокие морщины.
Наша тропа то и дело виляла между этими стволами.
Не знаю, сколько времени занял наш путь. Пестропятнистые скакуны моих стражей шли шагом, кругом царила тишина, и свет все тускнел. Дважды нам попались камни – не природные, обработанные.
Обтесаны они были с дьявольским искусством – я говорю «с дьявольским», потому что ваятель придал камню мрачные образы. Один изображал голову или череп с огромным, грозящим всякому прохожему клювом. К тому же этот клюв был приоткрыт, как если бы готовился схватить неосторожного. Такой мог принадлежать птице, а мог и остромордому ящеру. В глубоких ямах глазниц не видно было вставленных самоцветов (да и не могли бы драгоценные камни блестеть в таких сумерках), но злобно горел багровый огонь.
Ни один из моих спутников и взгляда не уделил этому мрачному стражу. Не взглянули они и на второго, попавшегося нам дальше. Если морда первого сходилась в клюв или рыло, то этот в точности напоминал мертвую голову человека. Ваятель с отвратительным правдоподобием изобразил распад, клочья кожи на скулах и подбородке, провалившийся нос… И этот череп тоже сверкал глазами, только желтыми, а не красными.
Я промолчал, не желая выдавать спутникам, что нахожу в этом лесу что-то особенное. Того требовала моя гордость, и я, как щитом, прикрывался самообладанием.
На пятом или шестом повороте от черепа Херрел подался вперед и взмахнул рукой, словно открывая дверь. Повинуясь его движению, раздвинулась гуща ветвей, и мы снова увидели дневной свет.
По сторонам лес рукавами тянулся дальше, и вдали на фоне небосклона темнела стена деревьев. А прямо перед нами открылось пространство, не уступавшее любой долине. Каменные стены отделяли поля от выгонов, на которых паслись кони уже знакомой мне породы. На западе блестело синевой озерцо. И возле него стояло первое целое здание, какое попалось мне в Пустыне.
Нижняя его часть была сложена из камня, а над ней поднимались плотно составленные стволы. Самое удивительное, что это были не мертвые сухие бревна – нет, из них тут и там пробивались ветки с живыми листьями. Наверху листва густела и раскидывалась навесом крыши.
Лесная тропа, продолжаясь, тянулась прямо к этому зданию. Только здесь, на открытом месте, она стала много шире. Пожалуй, по ней проехали бы в ряд четыре всадника.
Тот, кто в лесу ехал за мной, так и остался сзади, а вот Херрел придержал коня, позволив мне пристроиться рядом. И впервые за долгое время заговорил:
– Жилище.
Он указал на здание.
В долинах владетель замка вывешивал на высочайшей его башне свое знамя. Здесь было иначе. Перед стеной-зарослями я увидел ряд шестов, каждый в два моих роста, и на каждом трепетал узкий цветной вымпел. Подойдя ближе, я различил знаки на этих вымпелах. Если лорды долин выбирали гербами фантастических животных или предметы, напоминавшие о славных деяниях предков, то здесь я видел подробные изображения хорошо знакомых мне зверей и птиц.
Кабан, вздыбленный жеребец, горный кот, длиннорылый бронированный речной житель – добрых двадцать знамен, и все разные. Однако, кроме моих спутников, людей я не увидел; только в поле трудились четверо голых до пояса мужчин. Они не отрывались от работы, словно не заметили нас.
Херрел соскочил с седла и бросил поводья. Конь встал, как привязанный.
– Жди, – коротко бросил он в мою сторону и прошел к скрытой под кустистыми зарослями тяжелой двери. Второй мой проводник или страж развернул коня и отъехал. Даже не оглянулся.
Я от нечего делать рассматривал странное жилище. По сторонам двери виднелись окна, забранные кружевной решеткой ветвей толщиной с мой большой палец. Впрочем, эти решетки были из обработанного дерева без сучков.
Я заметил шевеление в листве над головой – не от ветра, потому что в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения. Здесь и там выглядывали маленькие головки – а иной раз две-три вместе – и тут же исчезали, не давая себя рассмотреть. Впрочем, я успел понять, что они не принадлежали известным мне зверькам или ящерицам – и птичьими тоже не были.
У меня осталось впечатление остроконечной мордочки с торчащими клыками, как будто у существа не было губ. На морде блестели любопытные, разумные глаза…
Да, разумные.
Уже вся стена зарослей передо мой кишела жизнью. Множество этих маленьких созданий собралось прямо над дверью. Я сразу представил, что станется с пришельцем, вздумавшим вломиться в дом без приглашения и без дозволения этих часовых, сторожей, или кем они там были.
Так же разом они скрылись, когда вернулся Херрел. Он не закрыл за собой дверь, а поманил меня к себе, даже не глянув на потрескивавшие под невидимой ношей ветки. И я, проходя под навесом листвы в этот замок Всадников Пустыни, постарался скрыть любопытство.
Я приготовился шагнуть в полутьму, потому что заплетенные древесными решетками окна не могли пропускать много света. Но меня окутало зеленоватое свечение – по стенам с правильными промежутками, как факелы в наших замках, были развешаны металлические корзинки, и в каждой неярко светилась гроздь шаров размером с яйцо.
Сам зал выглядел обычным для наших замков, и мне подумалось, что жизнь всадников не слишком отличается от привычной нам жизни.
Прямо передо мной стоял верхний стол. Только за ним было не три или четыре почетных места. Здесь стояли двадцать кресел с высокими резными спинками, и ни одно не возвышалось над другими. И второго стола, для слуг и домочадцев, я не увидел.
Широкий камин занимал почти треть дальней стены – в нем уместились бы поленья под стать тем лесным гигантам, что мы видели по пути. Вдоль другой стены, разделенной дверью, тянулись лавки, укрытые выделанными шкурами и сложенными плащами. Под каждым спальным местом стоял сундук.
Стены были голыми, без занавесей, резных панелей и ширм. Зато на камне напротив стола была выведена красно-коричневая звезда, цветом неприятно напоминавшая засохшую кровь. Посередине ее теснились руны и знаки – я поспешил отвести от них глаза. Потому что мне почудилось, что под прямым взглядом они оживали, извивались, свивались клубками, будто обезглавленные змеи в предсмертных судорогах. Я скосил взгляд на свой браслет. Его голубоватый блеск не усилился и не ослабел. Возможно, это означало, что для меня (хотя бы на время) здесь не было опасности, не было Темной Силы.
Мне не дали долго осматриваться: мужчина, сидевший за столом прямо под звездой, шевельнулся. До сих пор он сидел так неподвижно, что я вздрогнул, когда он подался вперед. Локти его опирались о стол. Мне подумалось, что этот человек не видит нужды производить впечатление на гостя, – он таков, какой есть, и только.
Ни кольчуги, ни даже дублета он не носил, грудь и руки у него были открыты, как у тех работников в поле. Даже сидя, он выглядел высоким и сильным – жилистой силой хорошего мечника. Меч и в самом деле лежал перед ним на столе, обе его руки покоились на ножнах.
Ножны были из конской шкуры, навершие рукояти изображало вздыбленного жеребца – я видел такого на одном из вымпелов снаружи. И лежащий справа шлем был увенчан таким же изображением, только больше и подробнее.
Он был темноволос, и сходство между ним и Херрелом навело меня на мысль о родстве – не по семье, а по роду. О возрасте судить было трудно, хотя он показался мне старше моего проводника. И чувствовалась в нем врожденная властность, такое могущество, что рядом с ним Имгри показался бы неуклюжим застенчивым новобранцем. Вождь, обладающий Силой, – кем бы он ни был еще.
Не знаю, привык ли он встречать прямые взгляды гостей при первом знакомстве, но в его обращенных на меня глазах презрение смешивалось с легким любопытством и огромной уверенностью в себе.
Я мало-помалу привыкал иметь дело с неведомым. И сейчас предоставил ему нарушить молчание. В таком испытании воли тот, кто заговаривает первым, теряет некоторое преимущество. Не знаю, долго ли мы мерились взглядами. К моему удивлению (я постарался его скрыть), он вдруг откинул голову и разразился хохотом, в котором слышался отзвук лошадиного ржания.