У костра я кинула жадный взгляд на оставленные неизвестным путником мешки. Порыться бы в них, я бы, может быть, нашла вещи Керована. Но на такое я не решилась. Я была уверена, даже слишком уверена, что это его лагерь, но в то же время сознавала: моя надежда слаба, и я боялась, загасив ее, дать волю самым мрачным опасениям.
И, сидя у разведенного Джервоном костра, я все вслушивалась в надежде уловить утешительно привычные звуки. Даже движение пасущихся лошадей, случайный стук копыт утешали меня. И еще потрескивал костер…
Но Элис была очень даже права. В молчании леса таилась угроза. Ни листик не шевельнется, ни ветка не качнется. Деревья стояли притаившись, как темный зеленый капкан, готовый стиснуть неосторожного в своих челюстях. За лесом на фоне закатного неба громоздились темные высоты. Они будто стерегли край света. Здесь легко верилось в самые дикие сказки.
От волнения мне не сиделось на месте. Еще дважды я поднималась на тот же пригорок и следила с него за лесом. Двигались лишь лошади на своем необычном выгоне. Оглянувшись через плечо, я увидела, что Джервон, достав точило, занялся своим клинком, но и он то и дело поднимал голову и окидывал местность острым, оценивающим взглядом разведчика в неизвестной и, может быть, опасной земле.
Элис не отходила от костра. Сидела, выпрямив спину, подняв голову, но мне и на расстоянии было видно, что она закрыла глаза и напряжено вслушивается. Я знала, что Мудрые умеют посылать частицу себя вдаль, на поиски того, чего не видит, не слышит, не осязает тело.
Где же Керован? С кем он ушел в этот молчаливый лес? Почему его там приняли, а меня прогнали? Может быть, у него со здешними сторожами была назначена встреча?
Я готова была взорваться от бессильного нетерпения. Солнце скрылось, небо стало тускнеть, только по самому краю тянулась яркая полоса.
Сумерки и прежде всегда приносили в Пустыню предчувствие беды. Тени деревьев легли на траву, крадучись поползли к нам. Как и тогда, в густом тумане у руин, где я встретила нынешних своих спутников, во мне нарастало чувство, будто что-то злобное скрывается в тени, что от него веет угрозой.
И все же я даже подумать не могла развернуть коня и уехать отсюда прочь. Медленно волоча ноги, сдерживая озноб, я спустилась с пригорка к костру. На ходу я корила себя за беспочвенные страхи, но не могла отогнать ощущение, что за мной следит недобрый взгляд.
Джервон уже отложил точило и убрал меч в ножны. После скрежета клинка по камню все вокруг показалось мне особенно тихим. Джервон подошел к Элис, опустился на колени за ее спиной. Его ладони покойно легли ей на плечи.
Мудрая вздрогнула от прикосновения, словно очнулась. Она открыла глаза, но к Джервону не повернулась.
– Что-то случилось? – тихо спросила она.
Я снова вскочила и первым делом оглянулась на лес. Глаза Элис, хоть и открылись, остались пустыми. Она явно ничего не видела перед собой. Помедлив, подняла руку, сжала лежавшую у нее на плече ладонь Джервона. И снова вздрогнула.
– Как мало я знаю! – В ее голосе звучало отчаяние. – Да, там что-то… что-то дурное… злое… или настолько не схожее с нами, что нам его не понять!
Я развернулась к лесу – первая моя мысль была о нем. Может быть, возвращается Керован и с ним лесные жители? Но нет, Керован, какая бы странность ни поселилась в нем после призыва Силы (поневоле, чтобы устоять перед Роджером), не так уж отличался от человека, как то, что учуяла Элис.
– Кто-то идет из леса? – слишком резко от вернувшихся ко мне страхов спросила я.
– Не из леса.
В последних отблесках заката я еще видела ее достаточно ясно. Она сбросила руки Джервона, опустила обе ладони на землю, туда, где между пучками травы просвечивала почва. И, склонившись вперед, перенесла всю тяжесть тела на руки, замерла в напряженной сосредоточенности.
Ее напряжение передалось мне, и я тоже оказалась на коленях, уставившись на ее прижатые к земле ладони, словно ждала, не шевельнется ли что под ними.
– Внизу, – еле слышно прошептала она. – Снизу…
Ручаюсь, я видела, как побелели костяшки ее пальцев от усилия сдержать то, что рвалось из-под земли.
А потом она откинулась назад, привстала на колени, ухватилась за руку Джервона, потянула его за собой.
– Поднимайтесь – и назад!
Это бы уже не шепот – скорее тревожный крик.
Я тоже подскочила, уже слыша визг взбесившихся лошадей. Они, закатывая глаза и лягая друг друга, метались в отмеченном прутьями квадрате.
А земля!.. Сама земля дрожала, тряслась, раскачивалась у меня под ногами, стала вдруг зыбкой и текучей, как вода. Джервон обнажил клинок. Элис тоже. Заслонившись мечами, они пятились от места, где только что стояла Элис.
Огонь костра заметался наравне с лошадьми, выплюнул в воздух искры, а горящие сучья разлетелись в стороны.
Земля поднималась волной, наступала на нас, валила с ног. Джервон с Элис оказались по одну сторону этой волны, я по другую. Меня шатало, никак не удавалось поймать равновесие. Видела я и другую опасность. Почва между мною и спутниками закручивалась, будто перемешанная гигантской ложкой. Воронка ширилась, делалась глубже, заглотив сперва костер, потом мешки неизвестного, за ним один из прутьев – тот, что с клочком серой шерсти. Сдерживавший лошадей невидимый барьер рухнул.
Тогда я повернулась и побежала – но поздно и слишком медленно. Один из коней вырвался в проем и несся прямо на меня. Я шарахнулась, споткнулась и упала. Земля мгновенно охватила меня, связав ноги, поднялась до пояса, захлестнула вскинутые руки. Я тонула, как в зыбучем песке, земля набивалась в открытый для крика рот, засыпала глаза, мешая зажмуриться. В последний миг сознания я успела глубоко вдохнуть и, задержав дыхание, провалилась в темноту.
Задыхаясь, я попыталась ловить ртом воздух. Шевельнуться было невозможно, и страх милосердно стер многое из того, что последовало дальше. Но вот… я опять смогла дышать свободно. Глаза слезились, слезы вымывали налипшую на ресницах землю. Но перед глазами была только непроницаемая тьма, и меня захлестнул ужас: ослепла!
Нет, не только тьма. Свет – очень слабый – теплился у меня на груди. Я хотела поднять руку, смахнуть груз, распластавший меня по земле, и обнаружила, что могу биться и извиваться, но запястья и лодыжки крепко связаны.
И все же промытыми глазами я при слабом свете разобрала, что уже не скована землей. Нет, я лежала на открытом месте – хотя явно оставалась пленницей.
Свечение… С великим усилием я подняла голову и увидела, что распространяется оно от шара с грифоном, от его мерцающего ядрышка.
– Элис! Джервон! – позвала я, отплевавшись от земли.
Единственным ответом мне было гулкое эхо. Я снова забилась, натягивая путы, и, кое-как подтянув руки к глазам, обнаружила, что запястья чем-то обмотаны.
Пленница. Значит, это движение земли, поглотившей наш лагерь, – ловушка! А в Пустыне любая ловушка означала…
Я отбила удар леденящего клинка страха. Нам и не вообразить, какая жизнь способна обитать в Пустыне. Что за существа меня захватили?
На миг я перестала владеть собой, забилась в панической попытке сорвать путы. Петли на запястьях обожгли кожу, облепившая тело пыль поднялась в воздух, и я, закашлявшись до удушья, поневоле затихла.
Теперь я заметила, как гадко здесь пахнет. Земля, сколько я знала, так вонять не могла. Это был смрад нечистого звериного логова – разложения и смерти. Я подавилась рвотой.
Зверь… логово… Эти обрывочные мысли пробудили новый страх. Но звери не связывают добычу. Хотя здесь, в Пустыне, сказал другой голос, голос самого страха, возможно все.
Немного овладев собой, я снова стала громко выкрикивать имена спутников. На этот раз, кроме эха, мне ответил новый звук – что-то скребло по стенам узкого туннеля… скрежетало. Я сглотнула, силясь обуздать нарастающий страх (воображение нарисовало образ ползущей во тьме огромной чешуйчатой твари), и зажмурила глаза. Но уши мне было не заткнуть – и нос тоже.
И еще что-то зашевелилось рядом, зашуршало. Вонь стала такой плотной, что я задыхалась, словно надо мной снова сомкнулась земля. Что-то подергало мои запястья, лодыжки. Чьи-то руки (или лапы?) зашарили по телу. А потом меня крепко схватили – не знаю кто, потому что не посмела открыть глаза.
Меня подняли и понесли по проходу, такому узкому, что я иногда задевала стены плечами, обрушивая на себя пыль и комья земли. Тот жуткий гнилой запах бил прямо в ноздри.
Наверное, я в конце концов лишилась чувств, и обморок продлился довольно долго. А потом меня бросили так грубо, что боль отозвалась в побитом теле, – и оставили в покое. Отупевший рассудок все же отметил, что меня больше ничто не связывает.
Я разлепила глаза. Запах и теперь был сильным, но шорохи смолкли, и я не чувствовала вблизи присутствия тюремщиков.
И здесь стояла темнота – густой мрак, нарушавшийся лишь блеском грифона. Я лишилась шлема, волосы рассыпались по плечам, свалялись, пропитались тошнотворным кислым запахом. Я осторожно, опасаясь, что пленившие меня существа набросятся снова, пошевелила руками. Меч тоже пропал, и нож из-за пояса, и дротикомет. Как видно, мои тюремщики знали, что такое оружие, и опасались его. Но кольчуга осталась на мне, как и одежда.
Морщась от множества синяков и ссадин, я поднялась – осторожно, чтобы не разбить голову о невидимый потолок, если он окажется прямо надо мной. Я сидела, опираясь на руки и медленно вертела головой, тщетно вглядываясь в темноту. У меня сложилось впечатление, что я уже не в узком подземном ходе, а в пещере, и довольно просторной.
Напряженный слух уловил звук, в котором мои притупившиеся чувства не сразу распознали падение капель. От мысли о воде забитая пылью глотка мучительно заболела. Встать я даже не пыталась, поползла на четвереньках. Честно говоря, голова сразу закружилась, и почудилось, что подо мной снова открывается земляная воронка. Так что ползла я медленно, направляясь на звук капели.