– Мужчины страшатся неосязаемого, а лучше бы смотрели глазами и думали головой, – продолжила Элис. – Джойсан рассказывала о твоем происхождении – и что ты видишь в нем мрачную неизбежность. Но разве ты уже не встретился с ним лицом к лицу – и не победил?
– Ничего я не победил, госпожа, – вспыхнул я. – Если мне что и удалось – против врагов, захвативших мою жену и подчинивших ее волю, – так я справился не в одиночку. Там вмешалась другая Сила – и она использовала меня, как я использую меч. За что меня хвалить? Я, такой, каков есть, всего лишь послужил дверью…
Воспоминание… Кем – и чем – был я в тот миг, когда не мной призванная Сила обратилась против Роджера и моей матери? Я был тогда не Керованом – другим. Тот, другой, сильный, благородный и цельный, ушел, и я не надеялся на его возвращение.
– Не спеши спорить, – возразила она. – Многие умения дремлют в нас, пока судьба – и нужда – не заставят их проснуться и проявиться. Ты плохо думаешь о себе, и… – Что-то в ее тоне вызвало краску на моих щеках, и резкий ответ зашевелился на языке, хотя я не позволил себе ее прервать. – И может статься, ты еще поймешь, что такими мыслями защищаешься, отстраняешь то, что тебе от роду предназначено совершить. Но против судьбы бороться бесполезно.
Мне нечего было ответить – выскажи я то, что считал правдой, она бы снова сказала, что я ищу оправданий. И эти двое мне перестали нравиться (я все больше убеждался, что они видят во мне если не чудовище, как жители долин, то слабодушного труса, не стоящего внимания Джойсан). Пожалуй, мне следовало радоваться такому приговору – он давал мне лишний повод уйти в сторону, когда – если – мы найдем мою госпожу. Только вышло наоборот – во мне росло желание доказать, что я умею принимать необычное не хуже, чем Джервон. Хотя принимать пришлось бы не мне – Джойсан.
На второй день местность стала меняться, как раньше, голые земли уступили место травянистым лугам, хотя до возвышенностей, казалось, было все так же далеко. Зато деревья стали расти гуще, пусть и не сливались в такую безмолвную густую чащу, как в убежище оборотней. И еще нам пришлось перебираться через настоящую реку – по обломкам каменного моста, позволившего перейти, не замочив ног.
Заметно стало, что эти земли когда-то возделывались и, может быть, приносили богатый урожай. Кое-где пашни ограждались искусно выложенными стенками, дважды мы замечали сторожевые вышки. Мы их не обследовали: эти башни выглядели давно заброшенными, а сжигающая меня лихорадка требовала спешить вперед.
К вечеру второго дня мы подъехали к третьей такой башне, только эту окружали темные деревья (многие среди лета стояли без листьев, но ветви их сплетались плотной стеной). Мой браслет нагрелся. Отвернув рукав кольчуги, я даже на солнце различил, что он лучится голубыми искорками. Элис натянула поводья, оглядывая башню, как вражеское укрепление. Она сосредоточенно прикусила губу, свела брови.
– В сторону! – вдруг приказала она, рукой указывая налево. – Разве вы сами не чувствуете?
Наверное, от долгой задумчивости я перестал замечать, что творится вокруг. Ее приказ привел меня в чувство. Я сгорбился в седле и так дернул повод, что кобыла подо мной заплясала. На меня словно из пустоты обрушился удар, против которого у меня не было защиты.
Не сумею подобрать слов, скажу только, что на меня обрушилась волна чистого Зла. Для такой мерзости иного слова не подберешь. Холод, в котором не ощущалось никакой жизни – уж во всяком случае, жизни, родственной человеку. Что-то слабо толкнулось в мое сознание – так слабо, будто нанесшая удар Сила (если это было преднамеренное вторжение) иссякла за века до слабой тени. Что-то свернулось там, под деревьями, в груде камней, отравляя душу, как полная яда гадюка отравляет плоть.
Мы обогнули это недоброе место широким кругом. Но недалеко ушли (хотя то давление на мой разум уже пропало), когда услышали скрежещущий крик. С башни гигантской змеей взвилась стая птиц и развернулась, словно готовилась ужалить.
Стая неслась прямо на нас. Вблизи я узнал в птицах тех же пожирателей падали, которых видел над трупом в пустыне. Их убийственные кривые клювы на лысых головах были копьями нацелены на нас.
Они закружили над нашими головами – визгливые вопли резали уши. То одна, то две, то три разом ныряли вниз. Я, заслоняясь, невольно вскинул руки, и от браслета полыхнуло вверх пламя. Наши лошади бились, обезумев от страха, словно ждали, что гнусные твари выклюют им глаза. Нечего было и думать их сдержать. Мы отпустили поводья, и кони рванулись прямо на запад, унесли нас под кроны ближайшей рощи. Птицы догнали нас, расселись на ветвях, выкрикивая на своем языке страшные угрозы.
Впрочем, обнаружив, что ветви нас надежно защищают, они еще громче завопили от бессильной ярости. Пробираясь между деревьями вглубь леса, мы обнаружили, что эти твари не смеют продвинуться дальше опушки.
Оставалось только надеяться, что мы, пробираясь без тропы под нависающими ветками, не заплутаем в чаще. Я впервые испытал такую яростную атаку с воздуха и только дивился, как это птицы не подрали нас когтями и клювами. Они походили на обученных – так в долинах приручали охотничьих коршунов – или сами обладали злобным разумом и преследовали нас в своих целях.
– Надеюсь, – заметил Джервон, отводя ветку от лица, – что они не поджидают нас по ту сторону. Кого-кого, а птиц я никогда не боялся. Но эти, дай им волю, оставят человека без лица.
– Сильная у тебя защита, – обратилась ко мне Элис, кивнув на браслет. Он еще светился, но не так ослепительно, как рядом с башней. – А там… там были не только птицы.
Она, прислушиваясь, чуть склонила голову.
Я слышал только смолкающие вдали крики пернатых охотников. А на металл Древних взглянул с той же благодарностью, с какой воин, выстоявший в отчаянной схватке, смотрит на свой меч. С тех пор как случай подарил мне этот браслет, он хорошо мне послужил.
– Да, – продолжала между тем Элис, – там не одни птицы таились. Не знаю, хватит ли у обитателей башни сил покинуть логово и выйти на белый свет… Создания Тьмы чаще укрываются в ночи, если только не владеют злыми искусствами. Та… Сила со временем ослабела. И все же до ночлега нам лучше уйти от нее подальше.
Двигались мы медленно, но все же добрались наконец до края леса. К нашему облегчению, птицы не ждали в засаде. Зато мы увидели нечто своем иное – широкую дорогу, куда лучше дорог в долинах и почти не разрушенную временем, кроме как по краям гладкой полосы.
Тракт тянулся с юга, но в том самом месте, где мы на него вышли, круто сворачивал на запад. Деревья по обе его стороны были вырублены, отчего всякий проезжающий этой дорогой, оказывался на виду, что меня сейчас не слишком обрадовало.
Я не в первый раз видел такие дороги. Так же выглядела Дорога Изгнания, уходившая в Пустыню недалеко от Ульмсдейла. По ней Древние покидали долины, уходя в неведомое нам будущее. Не забыл я и случая, когда мы с Ривалом укрывались от грозы в придорожных руинах; мне тогда привиделись уходящие по дороге Древние – я их едва видел, зато чувствовал – еще как чувствовал! Груз беды, погнавшей их в скитания, исходил от призрачного шествия, касался меня и погружал весь мир в пучину неизбывного горя.
Но эта дорога была другой, светлой. Дорогу Изгнания окутывала пелена веков, здесь же дорога казалась проезжей: вот-вот покажется отряд воинов или купеческий караван.
Элис соскользнула с седла, а Джервон подобрал брошенный ею повод. Женщина подошла к дороге, ступила носками сапог на искрошившийся край дорожного полотна. Так она простояла долго: не глядя по сторонам, а склонив голову, шаря вокруг взглядом, словно что-то потеряла.
Я из любопытства последовал за ней, подвел кобылу в поводу. И тут же увидел, что привлекло и не отпускало ее внимания.
Да, лента дороги казалось цельной и гладкой. Но в нее было вделано множество символов, расположенных так, что каждый проходящий поневоле должен был на них наступать.
Часть знаков явно была рунами, прочесть которые не мог, сколько я знал, никто из ныне живущих. Они снова напомнили мне о Ривале – тот полжизни бился над разгадкой рассеянного по Пустыне знания.
Среди рунных знаков попадались другие, не похожие на письмена. Я узнал звезду Силы – ее пять лучей всегда заполнялись символами. Были там и серебряные очертания следов – не только человеческих (или схожих с человеком существ), но и звериных: следы копыт, огромных кошачьих и птичьих лап.
Птицы, если судить по следам, были гигантами среди своих собратьев. И следы, и звезды сверкали на солнце, как будто выложенные блестящим металлом, а то и крошечными драгоценными камнями, но красок, кроме зеркального лунного серебра, в них не было.
Элис опустилась на колени, ладонью провела над лучами ближайшей к обочине звезды. Поверхности дороги она не касалась, а только водила рукой туда-сюда. Я сам не знал, отчего меня потянуло тоже встать на колени и повторить ее движение. Я тоже протянул правую руку.
Браслет мой отозвался ласковым теплом, но без огненной вспышки, какую он выбросил вблизи птичьей башни. И мою душу, мой разум окутало спокойствие. Как если бы кто-то дружески опустил ладонь мне на плечо. Ясно, это было колдовство, но в нем не крылось ужаса, оно не грозило бедой – а может быть, и творило добро для нашего будущего. Я так и сказал.
Элис легко поднялась на ноги.
– В самом деле, это наш путь, – серьезно проговорила она. Если и ее коснулась дружеская рука, это не выразилось ни в лице, ни в голосе – она держалась, как перед предстоящим испытанием. – Дорога наделена Силой защищать путников. Может статься, нас сюда привели без нашего ведома. У Древних хватало тайн и секретов; возможно, нас избрали служить им руками и ногами, исполнять их волю. Если так, эта дорога обещает нам безопасность.
Мне сразу захотелось возмутиться: я никому не слуга – ни Силам, ни лордам! Впрочем, я, хоть и по своему выбору, исполнял здесь поручение Имгри. Но о том, чтобы меня так же использовали другие, я и думать не желал.