Встав, я потянулась, выгоняя из себя сонливую лень. И, подбоченившись, стала озираться.
Руины давным-давно были только руинами – жилищем птиц и зверей. Сегодня, греясь в солнечном тепле, я уже не чувствовала себя непрошеной гостьей. Я заняла давно пустовавшую скорлупу.
– Эгей!
Сама не знаю, кого я окликала. Голос мой был негромок, но отозвавшееся эхо отбило у меня охоту кричать. Кошки… Я готова была поверить, что они мне приснились, хоть и знала, что это не так.
Я решила, прежде чем отправляться на поиски воды и пропитания, разведать местность и задумчиво осмотрела ближние башни. Если внутри сохранились перекрытия, можно будет взобраться повыше – сверху далеко видно. Пока не знаю, что меня окружает, рано строить планы.
И я прошла между сгнившими останками двери. Солнечный свет сразу как отрезало, кругом были сумерки. Окна, не прикрытые ни ставнями, ни натянутым пергаментом, все равно почти не пропускали света, а простенки между окнами (широкими во двор и бойницами с другой стороны) были из голого камня. Не сохранилось и обстановки, кроме пары длинных лавок, вырезанных в виде кота с удлиненной спинкой: с одной стороны вскинутая голова, с другой хвост трубой и четыре когтистые лапы вместо ножек.
На такую лавку, стоявшую у дальней стены, я и взобралась, чтобы выглянуть в узкую оконную прорезь. Ее тоже затянул плющ, и сквозь него мало что удалось разглядеть.
Запыленный пол этой нижней камеры был испещрен следами лап – кошачьих и других, наверняка медвежьих. И в воздухе стоял острый звериный запах, хотя вряд ли здесь было их главное логово: я не увидела ни лежки из сухих листьев, ни объедков добычи.
За аркой на этом нижнем этаже я, как и надеялась, обнаружила тянувшуюся вдоль стены лестницу. Другая ее сторона была без перил, и ступеньки совсем узкие, едва можно поставить ногу, и слишком низкие, как мне показалось. Но камень ступеней держался прочно, хотя я все равно пробовала каждую, прежде чем перенести на нее весь свой вес.
По лестнице я взобралась в другую камеру, такую же голую, как внизу. А потом и в третью, еще выше. Здесь бойниц было больше, а света еще меньше, и мне, чтобы выглянуть, пришлось раздвигать, сминать и срывать густой занавес плюща.
Теперь я увидела, что замок был выстроен на крутом откосе. Склон зарос деревьями и кустами, а дальше земля выравнивалась, и ничто ее не загораживало.
По этой земле прямо, как мечом прорубленная, тянулась к высотам на западе полоска – наверняка дорога. Только подобных этой дороге я в долинах не видела: там, среди множества хребтов, поневоле приходилось прокладывать узкие пути.
А эта не только сверкала белизной, но и была широкой, очень гладкой, и на ее поверхности что-то сверкало, взблескивало искорками. И сколько видел глаз – ни прохожего, ни проезжего. Гладкая блестящая лента на тусклой равнине. По обе стороны ее земля была расчищена, словно вырублена. Чтобы негде было укрыться засаде? Но кто бы мог здесь опасаться засад – от кого или от чего приходилось защищаться здешним путникам?
12Керован
Я не хуже Элис понимал, что эта дорога – не то, что дороги в долинах. На ней, еще яснее, чем на Дороге Изгнания, лежал след колдовства, а шла она к горам. Я, хоть и решился держать на запад, медлил ступить на этот гладкий путь. А вот мои спутники не колебались: Элис, снова сев в седло, вывела коня на мостовую, и Джервон без промедления подъехал к ней, обогнав меня вместе со взятым на повод вьючным пони.
Я, совладав с внутренним смятением, взобрался на свою кобылу. На этой дороге я буду открыт всем… кому? Разве я из тех, кто шарахается от каждой тени, обнажает меч на шорох в листве? Не мог я так опозориться! И тронул кобылу вперед, хотя цокот ее подков слишком громко отозвался в моих ушах.
Тот, кто прокладывал этот тракт, не смущался неровностями местности, не позволял силам природы сбить себя с прямого пути. Он прореза́л косогоры, сравнивал пригорки. Думается, соберись все работники долин вместе, все равно не осилили бы такого труда.
По ровной мостовой мы двигались намного быстрей. И не видели никаких признаков жизни, кроме редких птиц, пролетавших в вышине поодиночке, а не зловещими стаями. Либо места эти были совсем пустынны, либо здешние жители держались подальше от дороги.
Незадолго до заката мы наткнулись на ровную площадку, примыкавшую к дороге, как плод прилегает к ветви. Элис свернула на нее и впервые за много часов заговорила, повысив голос, чтобы он долетел ко мне, – я немного отстал по пути.
– Здесь можно устроить привал.
Почти всю овальную площадку занимал знак пятиконечной звезды, означавший, как я догадывался, что место это под защитой. Да, трактиров и других приютов вдоль дороги не встречалось, но строители позаботились о безопасном отдыхе путешественников.
Вокруг лежали поросшие высокой травой луга. Мы привязали лошадей к колышкам и оставили их пастись. Нашелся (в двух шагах от дороги) и бивший из земли родник. Вода, очень чистая и очень холодная, обладала собственным ароматом и… Бывает ли вода душистой? Никогда о таком не слышал, но, сполоснув руки и зачерпнув воды ладонями, я ощутил слабое благоухание – как будто от нагретых солнцем лекарственных трав.
Не пришлось и разводить костер, чтобы отпугнуть незваных пришельцев. С приходом ночи звезда, в которой мы устроили лагерь, тихонько засветилась. И воздух согрелся. Не знаю уж, кто сотворил такое чудо, но теперь я нашел бы что ответить людям, уверяющим, что от Древних исходит одно лишь Зло.
Элис, после того как мы подкрепились, уселась, поджав под себя ноги, в самом сердце звезды. Она не сводила глаз с дороги. Сперва мне подумалось, что на самом деле взгляд ее обращен внутрь себя, и мне сделалось не по себе от ее оцепенения. С наступлением темноты ощущавшаяся и под солнцем Сила окружила нас кольцом. Кожу кололо мурашками, волосы шевелились, как бывает перед грозой.
От замкнувшегося лица Элис я перевел взгляд на дорогу. Что-то во мне настороженно ожидало чего-то… Не обитают ли и здесь призраки? Не увидим ли мы этой ночью шествия тех, кого давно уже нет на свете? Эта мысль привела за собой другую. Нас окружает столько Силы – нельзя ли ее собрать? Что, если повторить гадание, – не сумею ли я увидеть Джойсан, узнать к ней дорогу?
– Та чаша… – заикнулся я, хоть и понимал, что вырвав Элис из такой глубокой сосредоточенности, скорее рассержу ее, чем добьюсь согласия.
Она не повернула головы, не повела глазами, даже не моргнула. Но ответила без промедления:
– Только не здесь. Здесь может отозваться такое, чего я не сумею сдержать. Меня не научили… – В ее голосе прорезались тоска и досада. – Нет, я не сумею подчинить собравшиеся здесь Силы. Из них давно, давно не черпали – но они от этого не ослабли, а скорее возросли.
К моему разочарованию примешалась капелька гнева. Хоть я и понимал, что Элис права. Не дело пробуждать Силу, которой тебе не сдержать. Каким бы благосклонным ни казалось все, что нас окружало, любое колдовство, даже с самыми благими намерениями, могло вызвать яростный отклик.
Я замолчал и отвел взгляд от дороги, которая обещала так много и все же не внушала мне доверия. Мне не было дела до проходивших по ней призраков. Они мне не родня – я не желал такого родства. Я был один… сам по себе… как всю свою жизнь. Хотя иногда, с Джойсан…
Мысль о ней отозвалась болью – не в теле, а внутренней болью, как если бы я голодал всю жизнь, а теперь понял, что буду голодать и до смерти. Джойсан…
Я нечаянно уперся взглядом в браслет на запястье, но видел не его. Нет, перед глазами вставало девичье лицо – загорелое, тонкое… Наверное, с первого взгляда ни один человек не назвал бы ее красивой. Ни один человек, но я не совсем человек, и для меня она светлее сказочных красавиц из баллад сказителей – тех, ради которых мужчины совершали подвиги, сражались с чудовищами и встречали смертельные опасности, добиваясь внимания и восхищения.
Как она отважна, эта смуглая девочка, как велико и глубоко ее сердце, если в его тепле нашлось место даже изгою, «чудовищу». Мне стоило только найти верные слова, и она сама пришла бы ко мне. Но пришла бы, покоряясь чувству долга, а я хотел…
Я хотел иного: не жалости и не верности долгу. Даже того товарищества, которое рождает общая битва со Злом, мне было мало. Сам не знаю, чего я хотел, – только знаю, что не умел ни найти это, ни назвать по имени.
Окутанный жалостью к себе, я все же расслышал тихий вздох Элис и вырвавшееся у Джервона восклицание. Вздрогнув, я поднял голову. Дорога светилась в ночи. Каждый выведенный на ней знак загорелся серебряным пламенем, хотя луна еще не взошла.
И еще – может быть, от игры света, мне показалось, что некоторые знаки шевелились. Те, что выглядели отпечатками птичьих, звериных, человеческих ног мерцали, словно ступающие по ним ноги на миг затемняли свет, и тут же загорались снова. Да и символы в лучах звезды стали ярче, и от них пламенем свечей поднимался светящийся туман.
Не сознавая, что делаю, я протянул руку и нащупал пальцы Элис. Я, и не видя, знал, что другая ее рука так же сошлась с рукой Джервона. Мы были не одни! Невидимые для нас, по дороге проходили путники – как те призраки, что давным-давно ушли в изгнание. К нам они не приближались. Быть может, они пребывали не в другом измерении пространства, а в другом времени. Непостижимая для нас великая забота вела их вперед. Мы только смутно ощущали эту заботу – по крайней мере, я.
Дважды что-то касалось меня, и от этого легчайшего прикосновения я вздрагивал, как от удара. Казалось, совсем немного, и я узнаю, пойму. Да, вот-вот пойму… Но смысл ускользал, оставляя ту же пустоту, что поселилась во мне, когда я, отстранив Джойсан, один уехал из Норсдейла. Только сейчас дело было не в Джойсан – нет, это было приветствие, встреча с теми, кого я мог понять, кто знал и принимал меня, но я был не в силах удержать их внимания, потому что был лишь частью того целого, какое составляли они.