нашей вежливости? Кот между тем продолжал: «Хорошо, что ты нас послушалась – и осталась здесь». Теперь в его мысленной речи не было усмешки. И следующие его слова меня не так уж удивили: «Зашевелилось что-то новое».
Не дождавшись продолжения, я села, скрестив ноги, на подсыхающую траву своей постели (в конце концов, он же признал меня гостьей!). Пристроив дыни на камень (сейчас мне было не до еды), я не задержалась с вопросами.
– Кто зашевелился? Тасы?
До сих пор я только от них видела угрозу, вот мои мысли и обратились в эту сторону. На миг во мне пробудился страх перед их зловонным подземельем. Воображение нарисовало, как рушатся стены (даже те, что устояли под грузом веков), как взбаламученная земля затягивает древний замок и нас всех вместе с ним.
«Может, и тасы – среди прочих».
Кот не то чтобы по-человечески пожал плечами, но что-то в его тоне намекало на этот жест.
«Нет, не то, о чем ты подумала, – не здесь. Старинная защита, наложенная на Карфаллин, еще держится и будет держаться не один год. Однако прошлая ночь видела всадников – ищущих, высматривающих. Что-то пробудилось, рыщет, вынюхивает, ведет охоту. Хотя мы еще не знаем наверняка, чего они ищут и когда начнется охота».
– Вы думаете, это из-за меня? Но если тасы уже проложили свои ходы под этими землями, значит начали они задолго до моего появления, – возразила я.
Мне показалось несправедливым сваливать на меня пробуждение Темных Сил – ведь я ни к какой Силе не взывала, разве только для спасения жизни. И, кроме той битвы в темноте, не обращала ее против обитателей Пустыни.
Да, тасы бежали от света, но вряд ли его лучи причинили им большой вред. Нет, я отказывалась принимать его обвинения!
Однако кот совсем по-человечески помотал гладкой головкой:
«Нет, даже с этим… – Он указал мордой на грифона у меня на груди. – Не такое грядет, что можно было бы расшевелить одним талисманом. Движутся Силы, отчего – мы не знаем… пока. Только все, что движется, от Тьмы. Давным-давно были установлены границы, созданы замки, наложены чары. В своих границах Свет и Тьма были вольны – всегда порознь. Сейчас эти сдерживающие чары пробуют на разрыв: там тронут, здесь дернут – проверяют, крепко ли держатся. По какой причине?.. Кто знает?»
– В долины вторглись враги. – Я ухватилась за единственное, что знала точно, хотя не сумела бы объяснить, с какой стати жителям Пустыни принимать это в расчет. У них, без всякого сомнения, имелась защита, какую не пробить никаким захватчикам. Стоит им воззвать хоть к наименьшей из этих Сил, и можно спокойно возвращаться к прежней жизни. – Я не знаю, как там идет война, только до сих пор мой народ отступал. Гончие Ализона проникли далеко – у них войско больше и оружие лучше. Не могла ли эта война затронуть и ваши земли?
Кошка презрительно вздернула губу.
«Одни люди… Им не призвать Силу. Ради них наша земля не шевельнется! Из нас любой легко обратит их в бегство или убьет. Нет, корень нынешнего движения в прошлом: пробуждается то, что давно уснуло. Те, спящие, еще не до конца проснулись, а то не ты одна – все живое между горами Арвона и морем знало бы об этом. Но они ворочаются во сне, и окутавшая их дремота тает. Быть может, их спячке конец. Мы – наш род – не знали, когда им назначено пробудиться. Грядут великие перемены…»
Она еще разок лизнула лапу и подобрала ее под себя.
«Плохо придется таким, как ты, если те проснутся по-настоящему, – заметила она. И я разозлилась, уловив в ее тоне нотку злорадства. – Разве что вы способны чему-нибудь научиться и отыщете в себе не только отвагу, но и волю к жизни».
Я решила не давать ей спуску. Не собиралась претендовать на Дар, которым не обладала, и все же, взглянув на нее в упор, ответила:
– Мы всю жизнь учимся. И я, если надо, научусь. – Мне вспомнилось обещание Элис, не исполненное из-за той земляной ловушки. С другой стороны, и ловушка меня кое-чему научила. Мне сразу пришло на ум, как трудно было сосредоточить волю на грифоне. – Что до отваги и воли, не нам мерить, сколько их в нас скрыто, но сколько есть, мы вложим в ожидающие нас испытания.
В голове у меня мелькнуло воспоминание о тете Мэт – мне почудилось даже, что последнюю фразу произнес ее голос. Что-то в этом есть, решила я. Когда-то слово госпожи Мэт было для меня законом. Я откинула назад кое-как причесанные волосы и, наверно, вздохнула.
«Приближается еще один твой сородич, – нарушил молчание кот. – Может, тот, кого ты искала. Во всяком случае, он смеет ехать белой дорогой. Ни руны, ни чары его не остановили, хотя его спутников обратили вспять. У него на уме одна цель – или он так думает. Я же думаю, что он и для другой пригоден».
Я вскочила, уронив дыни:
– Керован? Но откуда вам знать?
Затем в голову пришла новая мысль. В этих землях могли встретиться и другие люди: старатели, разбойники, мало ли кто. Напрасно я так уверена, что это и вправду Керован.
На мой вопрос снова ответило молчание. Я, скрепя сердце, ждала, пока эти двое совещались между собой. Добиваясь ответа, я только унизила бы себя в их глазах. Странно было чувствовать себя нетерпеливым ребенком перед такими существами. Во мне на миг вспыхнул гнев. Однако я подозревала, что в пределах Пустыни гневаться опасно, если только не умеешь подчинить себе гнев и обратить его в оружие, а мне такой подвиг был не по силам. Пора мне было научиться сдерживать себя.
Если обещанный ими путник был Керован, если он ехал сюда, прежде всего надо было подготовиться к встрече – к тому, чтобы вынести его гнев. Если в той скорлупе, которой он себя окружил, еще горят такие жаркие человеческие чувства. Я должна все обдумать, запастись ответами на каждый его довод. Разобраться с тем, что нас разделяет, для меня это было важнее, чем пробуждение спящих и шевеление каких-то там Сил.
Я, сев на свою кучу травы, постаралась совладать с нетерпением, сдержать частое биение сердца, принять по примеру этих кошек внешне невозмутимый вид. Дотянувшись до ближайшей дыни, я острым краем пряжки принялась неловко срезать кожуру, а сама думала, что, когда поем (не то чтобы мне сейчас хотелось есть, но неторопливая трапеза станет первым шагом к вожделенному самообладанию), надо бы разведать еще не осмотренные части руин. Хоть они и выглядят голыми, но где-нибудь могло найтись оружие.
Дыня созрела в самую меру, и я, забыв о хороших манерах, стала лакомиться ее розоватой сочной мякотью, сплевывала косточки в ладонь и складывала их кучкой подле себя. Косточки были лаково-черными. Маленькая, я, бывало, все утро нанизывала такие на длинную льняную нить, мастеря себе ожерелье из оставленных для меня кухаркой Хартой семечек.
Харта… Ее не было среди тех, кто ушел с нами через холмы после гибели Итдейла. Скольких мы потеряли! Я задумалась, есть ли в мире разумная Сила, решающая, кому жить, а кому пропадать, или нашими жизнями играет слепая судьба?
Я сходила умыться к ручейку, вытерла лицо и руки теплой от зноя травой, а на задремавших на солнышке кошек старалась и не глядеть. Уже без той робости, что сковывала меня в первый день, я снова вошла в большой зал с удивительными лавками-кошками. На сей раз я не стала подниматься в угловую башню, а прошла вглубь.
Там, в полумраке, темнел огромный закопченный очаг. Значит, обитателям этого замка, как и людям, требовалось тепло, чтобы согреться в зимнюю стужу, и в это время года Пустыня была не гостеприимнее приморской окраины долин.
На широкой тяжелой панели над очагом – там, где владетель долины поместил бы герб своего дома, сохранился глубоко врезанный символ, я такой уже видела. Округлое тело с распростертыми крыльями. Только здесь знак был тусклым от времени и с трудом различался в скудном свете. С двух сторон его сторожили кошачьи фигурки.
К очагу намело сухих листьев, от приветливого огня не осталось и следа. Я постояла немного, блуждая взглядом и пытаясь представить, как все выглядело, когда здешний народ пировал в этом зале, придвигая кресла и табуреты поближе к огню. Какими историями очаровывали их здешние сказители? И водились ли среди них такие, кто повествовал о подвигах героев, оживлял их в песнях и сказаниях?
Я подняла руку, хотела коснуться знака, но оказалось, что, даже встав на цыпочки, мне до него не дотянуться. Сначала крылатый шар показался мне почти невидимым на тусклом камне. Теперь же… Я заморгала и протерла глаза. Кошки… Разглядеть их было куда легче. Не огонь ли блестит в их пристальных круглых глазах?
Обманывает ли меня зрение в слабом свете, или у одной голова вправду крупнее, тяжелее, чем у другой? Переводя взгляд с фигурки на фигурку, я уверилась, что ошибки нет. Это не просто кошки, а портреты. И не их ли живые, дышащие тела дремлют сейчас на теплом камне двора? Ваятель запечатлел в камне кота и кошку – тех самых? На какие бы чудеса ни была способна Пустыня, поверить, что вижу портреты тех двоих, я не могла. Пусть время для Древних идет медленнее (а были ли среди Древних животные?), но не до такой же степени! А если так, здесь я вижу далеких предков той пары, и сходство, как видно, сохранилось через поколения.
Я шагнула в пещерное устье очага, разбросала ногами листья, надеясь наткнуться на обломки металла: крючья, которыми когда-то ворошили горящие поленья, или еще что-то, похожее на оружие. Нет, ничего не сохранилось.
Дверь справа вела на другой конец уцелевшей части здания. Покинув очаг с его настороженными котами-хранителями, я прошла туда. Зал за этой дверью можно было назвать галереей, и здесь нашлась обстановка побогаче каменных котов-лавок. То самое, что я искала!
Я с криком бросилась вперед, схватила потускневшую рукоять меча. Увы, потянув за нее, я вытащила из мусора на полу зазубренный обломок. Металл шелушился под пальцами. Под стеной лежало и другое оружие, словно свалившееся с уцелевших до сих пор каменных колышков. Но все было негодным. С досады я пнула эту груду, осыпав с железа ржавую пыль.
Дальше я попала в квадратную комнату, из которой поднималась лестница наверх – такая же, как в сторожевой башне. Я решила, что она ведет во вторую замеченную мной башенку – ту, что вместо знамени лорда украшало живое деревце. Ступеньки, жавшиеся к левой стене, показались мне достаточно надежными, и я полезла наверх.