– Просто сны.
Он сказал это так, что стало ясно: он отказывается разделить со мной некую важную часть своей жизни. Вместо этого он торопливо, спеша отвлечь меня и себя, стал расспрашивать о моих приключениях.
Я снова пожалела, что нет света: увидеть бы его лицо, понять, что оно выражает. В темноте я была как слепая.
Мы поговорили и об Элис с Джервоном – я не переставала радоваться их спасению от тасов. Мне все хотелось спросить, заметил ли мой муж, как хорошо они ладили друг с другом, – они были парой, причем столь гармоничной, что никто в долинах и предположить бы не мог, что такое возможно. Но и этот вопрос внутреннее чутье велело мне обойти стороной.
Так что я без затей рассказала, как бежала из-под земли, как меня спасли странные чары крылатого шара. И о кошках мы поговорили. Потом я показала Керовану перстень – единственную драгоценность, уцелевшую в той сокровищнице, что разграбило ворвавшееся по моей неосторожности время.
Его браслет, оказавшись рядом с моим перстнем, загорелся, показав нам, что моя находка как-то связана с Силой. Но я была уверена, что это просто тень старого заклятия, потому что перстень не согревал меня, как грифон, хотя кольцо и пришлось точно по пальцу, словно для меня делалось.
Тогда я осмелилась на великую дерзость: протянула руку и сжала его ладонь. К моей радости, он не оттолкнул мою руку и ответил крепким пожатием.
– Как бы нам вывести тебя из Пустыни! – с силой произнес он, до боли сжимая мои пальцы. Мне и в голову не пришло высвободиться. – Послание Имгри я доставил, он добился, чего желал. Мы могли бы двинуться на восток…
Я не стала с ним спорить. Хотя и знала, как если бы о том кричал сам сырой темный воздух вокруг нас, что назад мы не поедем. Пустыня отметила нас обоих – и нам теперь от нее не уйти. Мне некуда было возвращаться – а сколько бы я потеряла, вернувшись! Может быть, здесь и я увижу сны и сны эти сбудутся.
Мы улеглись спать порознь – всегда порознь! Я немножко поплакала в темноте – тихонько – над обманутыми надеждами. Керован быстро уснул. Я слышала его ровное дыхание и мечтала увидеть лицо, полюбоваться им, пока спит, – не знаю зачем, только это желание таилось глубоко-глубоко во мне – как будто я могла бы тогда уберечь его от всех бед и печалей, заслонить от дурных сновидений.
Грифон у меня на груди мягко светился, а я сидела, обхватив руками колени, и мучилась, и отчаивалась. А потом заметила отблеск – свет глаз в темноте.
Рука моя дернулась к рукояти ножа – того, что оставил мне муж. Но я почти сразу угадала, кто это подобрался так бесшумно, и, опасаясь голосом потревожить сон моего господина, попробовала прибегнуть к мысленной речи.
«Что происходит?»
«Ничего не происходит, – мгновенно ответили мне, и я, кажется, узнала мысли большого кота. – Что у тебя на пальце, дочь чужаков?»
Я протянула руку. Камень в перстне тоже тихонько светился – слабее грифона.
Я снова произнесла мысленно:
«Я его нашла в запертой комнате».
Хотя кот наверняка и сам знал о моих странствиях по замку. Сердится ли он, что я сую нос в тайны, которые мне не по уму? Я тронула перстень пальцами другой руки – готова была снять его по первому требованию.
«Та, что носила его когда-то, была Великой леди. – Я уловила тень воспоминания, но разделить его не сумела. – Ты не могла бы его найти, не одари она тебя своей волей. Без ее желания он не перешел бы к другой».
«Кто она была?» – осмелилась спросить я.
«Имена с годами исчезают. Она жила, она любила всем сердцем, она была отважна и привлекала к себе великие сердца. Она сама покинула нас, когда пришло время. Большего тебе не надо знать, дочь чужаков. Но ты, думаю, и не понимаешь, как щедро она сегодня тебя одарила».
Глаза погасли, и голос больше не звучал у меня в сознании. Мне хотелось… да, не менее, чем завоевать доверие Керована, мне хотелось знать больше. Но я понимала: не узнаю. Я подняла ладонь с перстнем к лицу, прижала камень к щеке. Он был гладкий, он… я не найду слов передать, как утешительно было его прикосновение, – словно ласковая рука легла на горящий в лихорадке лоб, словно прохладное питье поднесли к запекшимся губам. Я снова улеглась и лежала спокойная, отстранив будущее и зная только, что муж мой спит рядом, рукой подать, что мы вместе, и, что бы ни ждало впереди, в этот час я не верила, что будущее разобьет мне сердце.
Я уснула легким сном, а когда в зал пробился утренний свет, села и потянулась, поморщившись, – все тело затекло. В ту ночь мы обошлись без травяной постели, а мешок, на который я пристроила голову, оказался не из мягких.
Заслышав движение, я сразу обернулась к Керовану. Его волосы облепили вспотевший лоб, а при виде лица я ахнула. Глаза у него были закрыты – что-то снится? Но какой сон мог вызвать на его лице такую муку?
Потом исказившееся лицо разгладилось и странно застыло, как неживое. Словно все его черты были высечены из теплого коричневого камня – ни искорки жизни. Он походил на памятник в честь древнего, давно погибшего героя.
Я давно не видела его таким – лишенным защиты, которую он выстраивал вокруг себя наяву. Таким он был в первые два-три дня нашего пути через Пустыню после битвы с Роджером и той дьяволицей в женском облике, которая родила моего лорда, но не была ему матерью. Тогда он был слаб, потрясен испытанием, схваткой одной своей Силы с их двумя.
Я не впервые задумалась над прозвучавшими после той схватки словами Нивора. Он назвал моего мужа «родичем» и сказал, что Керован отчасти был кем-то другим. И еще мне вспомнилось, как мой муж бросил имя в свою мать – так бросают копье – и как поразил ее этот удар.
Что за всем этим крылось, я не знала. И Керован позже об этом не говорил. Всадники-оборотни послали его искать своих. Может быть, теперь нам предстоит искать их вместе?
Долины… Я решительно мотнула головой. Свой долг перед долинами мы выполнили. Мои люди в безопасности, насколько это возможно, и Керован исполнил поручение Имгри. Мы свободны от Высшего Холлака.
Какая странная мысль! – спохватилась я. Ведь я – плоть от плоти долин. И все же… Я накрыла шар с грифоном ладонью, прижала его к себе. Мне всю жизнь твердили, как опасно людям нашего происхождения иметь дело с наследством Древних. Я вспомнила, как просила Элис учить меня владению Даром. Напрасно я об этом просила. Она это понимала, потому и уклонилась от моей просьбы. Это не мой путь. Да, кое-чему можно научиться: выучить слова заклинаний, заговоров, призванных наращивать в себе Силу. Но сама Сила так не приходит – она кроется внутри.
Грифон послужил мне под землей, когда я в нем нуждалась, я сама открыла его достоинства и воспользовалась ими для себя. Своей волей. На что еще он способен, если постараться? Касаясь шара пальцами, я размышляла.
Я уже не та Джойсан, что бежала из Итдейла со своими людьми. А кто я такая теперь? Это мне предстоит открыть. Как и моему мужу придется открыть, кто он и что он такое. Я призналась себе, что этот поиск для него сейчас – важнее всего на свете.
Едва я приняла эту мысль и осознала ее, Керован открыл глаза. Но взгляд их был тверже камня – заперт изнутри.
– Добрый день, – бодро окликнула я его, не дав себе испугаться такой холодности. – Гладкий путь лежит по равнине, да поведет он нас… – Я повторила старинное утреннее приветствие, вложив в него и пожелание достигнуть цели.
Он сел прямо, расчесал пальцами волосы – они стояли дыбом, совсем как петушиный гребень. Взгляд его ускользал, не встречался с моим. И губы он поджимал так, словно готовился исполнить неприятную, но неизбежную обязанность.
Меня тянуло спросить, что с ним, но хватило ума молчать и ждать, пока сам скажет. Пока сам не откроет мне дверь, я не вправе ломиться внутрь, туда, где – я верила – скрывался и таился настоящий Керован.
Он молча поднялся. Повернулся ко мне спиной, шагнул к двери, стал оглядывать двор, будто нарочно пряча от меня лицо. Или моего не хотел видеть.
– Бери кобылу с вьючным пони и уезжай. Тебе надо просто держать на восток, – так и не повернувшись, заговорил он.
И вдруг развернулся таким движением, каким встречают подкравшегося врага. Запертое прежде лицо распахнулось, я прочла в нем страшную боль – такую боль, что невольно вскочила и шагнула к нему.
Он вскинул руку, отгораживаясь от меня. И это, сколько бы я ни уговаривала себя терпеть, было мучительно.
– Я… не могу… поехать.
Слова словно вырывали у него силой, и каждое причиняло боль.
– Клянусь жаром Истинного Пламени! – Таким боевым кличем призывают потерянную надежду. – Мне надо… на запад!
Он закрыл лицо руками, и из-за стены ладоней донеслись слова, сдавленные и скованные ледяным отчаянием:
– Там, может быть, ловушка… Себя мне не спасти… но ты… уходи!
– Керован! – властно позвала я. Он должен был меня услышать. – У меня тоже есть выбор!
Я не выдержала, подступила к нему вплотную, схватила за запястья. И с силой, какой в себе не знала, заставила опустить руки, чтобы заглянуть в глаза.
Лицо его было живым! Губы кривила усмешка, глаза светились, как просвеченный солнцем янтарь. Мне случалось видеть мужчин в гневе, но эта ярость, хоть и загнанная внутрь, отбросила меня от него. Но его рук я не выпустила. И мы застыли, связанные прикосновением, хотя я знала, что он легко мог бы меня отшвырнуть.
– Я еду с тобой, – ровным голосом произнесла я. – Я выбрала раз и навсегда. Хоть свяжи меня и оставь здесь пленницей, все равно освобожусь и догоню тебя.
– Как ты не понимаешь? – хрипло бросил он. – Ты мне не нужна. Ты мне только обуза. Сколько раз повторять: ты ничего мне не должна. Не нужна мне жена! И… я порвал с долинами! И с тобой!
Сейчас, видя его лицо вблизи, я заметила одну странность. Он не смотрел мне в глаза, и, хотя голос звучал так твердо, мне показалось, что за него говорит другой. Я видела перед собой не Керована. Вспомнив муку на лице спящего, я резко вздохнула.
Так сказанные слова меня не заденут – пусть он и делает вид, что ему противно само мое существо, что мне нечего и надеяться на то, что нашла в Джервоне Элис.