Джойсан сдернула цепочку и принялась раскачивать шаром. Так машут факелом, чтобы разгорелся сильней. Черный прилив отступал от этого сияния, как живая плоть сжимается от болезненного ожога.
Когда свет залил головы наших животных, они успокоились. Теперь моя жена ехала первой. Перемешанная с камнями масса черной земли таяла перед ней, и падающие сверху снаряды тоже отклонялись с нашей узкой, но безопасной тропы.
Я слышал голоса врагов. Прежде они молчали, укрываясь в темноте, теперь же с обеих сторон доносились их утробные вопли. Темные силуэты метались по стенам, и я не сомневался, что враги высылают отряды нам наперехват. Но вот на дорогу они не могли или не смели ступить.
Наши лошади потели. Резкий запах их пота отчасти забивал смрад тасов. Кобыла и пони то и дело встряхивали головами, но уверенно шли вперед, пока мы не достигли дальнего края завала.
Суета по сторонам дороги усилилась. Я уже готовился отразить отчаянную атаку. Но тут Джойсан подбросила шар в воздух, как бросают мяч. На миг в широко разлившемся сиянии я увидел этих созданий: они заслоняли глаза лапами-обрубками и с визгом разбегались, цепко, как ящерицы, карабкаясь по стенам. Над волосатыми телами торчали округлые головы, бледные диски глаз, метнув на нас последний взгляд, спешили обратиться к темноте.
Теперь нам не грозили ни обстрел, ни лавины, и лошади наши ускорили бег. Мы не пытались сдержать их тряского галопа. Лишь бы подальше убраться от засады тасов. Я надеялся, что этим тварям за нами не угнаться: неуклюжие коротышки едва ли способны к долгой погоне.
Перед нами, прямая как клинок и такая же светлая, лежала дорога. Ее свет пришелся кстати, потому что сияние в шаре Джойсан шло на убыль, а стены по сторонам вырастали с каждым шагом. Словно мы въезжали в глубокое ущелье…
Ущелье? Мне стало холодно… Расселина из того сна! Только сейчас я был на дне, а не летел над ней в небе – или что там было над ней. Я завертел головой. Теперь стало видно ночное небо – россыпь бледных звезд, таких далеких… Я ощутил себя в ловушке, взаперти и жадно глотнул воздух – вдруг стало так душно, будто оставшаяся позади жидкая земля меня все же накрыла.
Оглянувшись на Джойсан, я встревожился. Она поникла в седле и обеими руками цеплялась не за веревку, которой мы заменили узду, а за гриву пони.
– Джойсан!
Я повернул к ней кобылу. На мой крик она приподняла голову, обратила ко мне лицо – для меня оно было просто бледным пятном. Я едва успел подхватить ее обмякшее тело, прежде чем она, с закрытыми глазами, соскользнула со спины пони.
– Джойсан!
Я обхватил ее за талию, не обращая внимания на фыркающего пони и норовившую оттолкнуть его кобылу. Не знаю, как я сумел перетянуть ее к себе, и она замерла, припав головой к моему плечу, запрокинув лицо и не открывая глаз.
– Джойсан! – настойчиво позвал я в третий раз.
Шар на ее груди потух, не было даже того слабого огонька, что обозначал его Силу. Выгорел? Неужели отважная защита от тасов окончательно его истощила?
А Джойсан? Чем обернулось для нее такое перенапряжение воли? Мне вспомнился ее рассказ: как она заставила грифона вывести ее из подземелья и как после того обессилела. С тех пор прошло совсем мало времени – что, если второй раз добил ее? Меня бесила собственная беспомощность. Джойсан в одиночку вывела нас из этой схватки с Тьмой – моей заслуги в том не было. И чем я теперь мог ей помочь – как утешить?
– Джойсан!
На четвертый оклик у нее дрогнули веки. Она вздохнула, но на меня не смотрела и не заговаривала. Мне подумалось, что кобыла недолго выдержит двойную ношу. За это время надо отъехать подальше, потому что на пони Джойсан сейчас не удержится. А останавливаться под тенью этих земляных стен – безумие. Тасы способны повторить попытку и со второго раза добьются своего. Надо прорваться сквозь эту расселину – если у нее есть конец, в чем я, поглядывая вперед, начинал сомневаться.
Я привязал мою госпожу к седлу кобылы – Джойсан легче меня, меньше отяготит животное. Мой вес пони бы не выдержал, но у меня самого были крепкие копыта – пусть выносят. Дорога под ними была совсем гладкой на ощупь. Я перешел на рысь и понял, что легко угонюсь за кобылой. Пони жался ко мне с другой стороны, а я держался рядом с Джойсан – боялся, как бы она не упала, если веревка ослабнет.
С виду казалось, что она крепко спит, покачиваясь лишь вместе с движением кобылы. Нехотя отрывая взгляд от нее, я посматривал на стены по сторонам. И вслушивался, ловя посторонние звуки за топотом копыт. Но ничего не слышал.
И вонь уже не била в ноздри. Однако если этим тварям повинуется сама земля, они сумеют нанести нам новый удар. За край дороги я не смел ступить.
Остаток ночи (это был не сон – сны мои казались больше похожи на явь, по крайней мере те, что осаждали меня в последнее время) наконец миновал. Я двигался как в бытность разведчиком, когда, застигнутый зимней бурей, должен был дотянуть измученное тело до лагеря.
Ноги при каждом шаге простреливала боль. Кобыла понемногу перешла на шаг, тяжело дыша, и пони приотстал, повесил голову. Но упрямо тащился за нами.
Мои потухшие глаза улавливали перемены. Стены понижались, уже не казалось, будто они достают до самого неба. Я приостановился, дал кобыле отдышаться. Нашарил у седла флягу и сделал глоток – от него еще сильней захотелось пить. Но мы захватили из лагеря одну эту флягу, а Джойсан тоже нужна вода.
Она лежала, свесив руки по сторонам лошадиной шеи и спрятав лицо в жесткой гриве. Я не пытался ее растормошить. Пусть лучше поспит, пока мы доберемся до безопасного места, – если это сон. Я потрогал ее свисавшую руку – теплая. Не лихорадка ли у нее? Но сейчас, пока не выедем из расселины, мне нечем было ей помочь.
Я погнал кобылу вперед – она едва передвигала ноги и то и дело останавливалась, заставляя меня тянуть ее за повод или шлепать по крупу. Я так был занят, погоняя ее, что, только увидев посветлевшее небо над земляными кручами и меркнущий свет дороги, понял, что эту ночь мы продержались.
Хромой довел хромых до места, где расселина выходила в долину, и тут…
Дорога оборвалась!
На шатких ногах я пересек ложе долины и уставился на скалистый обрыв – склон горы, вставшей прямо перед нами. Дорога упиралась в него, словно гору эту выдернули со своего места нарочно, чтобы поставить у нас на пути.
Я с трудом снял Джойсан с седла. Дальше ходу не было. Долина была достаточно широка, чтобы издалека увидеть подступающего врага. И я, и наши лошади выбились из сил. Невдалеке протекал ручей, берег его порос травой. Я уложил Джойсан, поудобнее устроил ее голову на мешке.
Она была бледна и расслабленно лежала под моими руками. Если спала, то спала крепко. Расседланная кобыла нашла воду, вместе с пони глубоко погрузила морду в ручей. Я прилег рядом с Джойсан, спрятал ее руки у себя в ладонях и тоже уронил голову, хоть и помнил, что должен стеречь лагерь.
Не было уже сил гадать, что ждет нас впереди. Предстоящее восхождение вынуло из меня душу. Как нам победить горы – без припасов, без сил в этой мрачной стране… нет, не могу…
Голова моя упала на грудь.
И тогда…
Зов… огненный приказ обрушился на меня и заполнил целиком, вытеснив все, за что я цеплялся: Керована, человека, тянувшегося к Джойсан и к знакомой ему жизни. Я стал… Иным.
17Джойсан
Когда я проснулась, было светло. Я стряхнула сумятицу сновидений и страхов. Сон был темным, и в его тьме шевелилось скрытое Зло. Даже зыбкие обрывки воспоминаний отозвались во мне дрожью. Да, призрак Тефаны оказался не из сильных, но, убегая от него по этой дороге, мы столкнулись с худшим Злом. Я не могла понять, почему Тьма не обратила против нас всей своей Силы, ведь тогда нам бы не устоять. А так я опять направила свою волю в шар и…
Я подняла голову, огляделась. Я лежала на обочине дороги, опираясь плечами на мешок. Зловония тасов здесь не чувствовалось. Медленно-медленно повернувшись – потому что это движение далось мне напряжением всех сил и воли, – я не увидела над собой склонов расселины. Как мы из нее выбирались, я не запомнила. Но теперь перед нами стояла настоящая горная стена, вершина же горы пряталась в тумане или облаках, так что не угадать было, высоко ли она уходит в небо.
Дорога доходила до подножия горы, и… дальше ее как отрезало, словно некая Сила воздвигла эту гору непреодолимой преградой. Скала вся в трещинах, пятнах – я угадала в них следы штурмовавшей ее Силы.
Прямо перед скалой стоял Керован – спиной ко мне, свесив руки вниз. Он сжимал и разжимал кулаки, тело напряглось струной, словно он весь тянулся к желанной, необходимой цели.
Я кое-как поднялась, робко шагнула. Такая была слабость, словно я только что выбралась из постели после выпившей все силы болезни. Но с первым движением я стала понемногу оживать. Керован меня не замечал, забыл обо всем, кроме этой горы.
Я, шатаясь, обошла мужа так, чтобы заглянуть в лицо. Его стянула маска угрюмой решимости. Керован вдруг вытащил меч, резко шагнул вперед и с силой ткнул острием в протянувшуюся по камню трещину.
Рассмотрев стену при свете дня, я угадала, что в ней когда-то существовало отверстие, но его запечатали: камень потемнел от огня и местами оплавился, как те глыбы металла, что таскали из Пустыни старатели. Но что может расплавить камень?
Керован беспомощно ковырял трещину, вгонял в нее клинок, пока он не зазвенел, предупреждая, что готов переломиться. Тогда Керован с бешеной досадой отбросил меч на дорогу а сам подался вперед, уперся ладонями в скалу и голову склонил, звякнув шлемом.
Я вскинула руки. Теперь и меня накрыло. грифон… Я поспешно ухватилась за шар – мой талисман и оберег. Керован… Не от Керована ли исходят такие волны энергии, которые заставили меня дрожать?
Плечи его закаменели. Расходящаяся аура Силы приковала меня к месту. Мне даже померещилась светящаяся дымка вокруг его тела. Кожу мою закололо, волоски надо лбом зашевелились. И шар в ладонях засветился.