На чердак я поднялась, мягко ступая в одних носках. Муж был в постели и крепко спал. Я с первого взгляда поняла: опять та же беда. Увидев Керована впервые, я приняла его за Древнего – из тех, что походили на людей, но повелевали Силами, которых мы в долинах почти не знали. И сейчас, когда его темные волосы слиплись от пота, черты заострились от дневных забот и ночных посланий, сходство с изображениями из Святилищ Древних и их храмов было несомненным. Вытянутый овал лица, заостренный подбородок… Я было замешкалась, испугавшись, что, если его разбудить, знакомый мне Керован пропадет навсегда, но тут он открыл глаза.
Я готовилась выдержать его желтый взгляд, но он не удостоил меня взглядом. Вскочив с постели плавным движением опытного бойца, он потянулся за штанами, надел их, за ними дублет. Он одевался с поспешностью вызванного на пост стражника. Вот уже откинул крышку сундука с нашими пожитками, вытащил теплую рубашку. За ней, глухо звякнув, последовала кольчуга.
– Керован, что такое?
Я шагнула к нему, когда он попробовал пальцем лезвие кинжала и удовлетворенно кивнул при виде появившейся тонкой красной линии на подушечке. Меня он не замечал – словно я и рта не раскрывала.
Наши мечи с перевязями гулко стукнули по деревянному полу. Из сундука показалась моя кольчуга.
– Муж мой! – Я схватила его за плечо, встряхнула. – Что ты делаешь? Какая битва?..
Он обернулся ко мне, глаза блестели.
– А, Джойсан. Я боялся, что придется посылать за тобой Цвайи, а время уходит. Вот… – Он сунул мне кольчугу и стеганый подлатник, сапоги и меч. – Одевайся, – рявкнул он, видя, что я медлю, а сам отвернулся, чтобы раскопать в сундуке наши заплечные мешки. Не глядя больше на меня, он принялся собираться – быстро и четко, как человек, чуть ли не всю жизнь проводивший в дороге.
– Но, Керован, зачем? – Не сдержав сердца, возмутилась я и уронила на пол груду вещей.
– Мы уезжаем. – Он взглянул на меня как на полоумную. – Надо уходить – сегодня же. Поспеши.
Он принялся стягивать ремни на мешке.
– Зачем?
Он опять забыл обо мне. Глядя на него, я понимала: если замешкаюсь со сборами, он вполне может оставить меня позади. Однажды, до нашей схватки с Галкуром, он уже уехал один, не оглянувшись, гонимый страхом перед близостью со мной. И теперь что-то его подгоняло, заставив забыть обо всем, кроме бегства – от чего-то или к чему-то.
Я нехотя оделась по-дорожному, в кожаные штаны и сапоги, в стеганый подлатник, поверх него натянула шерстяную рубаху и кольчугу. Кольчуга жестко и тяжело легла на плечи, живо напомнив страх, голод и холод – вечных спутников на войне. Впервые за долгий-долгий срок я задумалась, как идет война между Высшим Холлаком и захватчиками из-за восточного моря.
Муж собрался гораздо раньше меня и нетерпеливо мерил чердак шагами. Потом я услышала, как его копыта проскребли по деревянным перекладинам лесенки, – он спускался вниз. А я с грустью оглядела наш дом, погладила постель. И последовала за ним, чувствуя, что на сердце давит тяжесть тяжелее кольчуги.
Из кухни послышался голос Цвайи:
– Что такое, Керован? Где твоя жена?
– Здесь, – подала голос я. – Мы покидаем Анакью, Цвайи. Пожалуйста, попрощайся за нас со всеми и передай добрые пожелания. И благодарность за вашу доброту.
«Зачем?» – без слов спросила она. И я, за спиной Керована, пожала в ответ плечами.
– Ну, уж во всяком случае, я дам вам еды на дорогу. Уж настолько-то можете задержаться, господин мой?
Муж кивнул на ее резкий вопрос. Мне стало неловко за него, хотя он, кажется, не замечал своей грубости, хватая и сбрасывая в мешок связки копченой рыбы, дорожные лепешки и сухие фрукты.
Цвайи набила провизией и мой мешок и помогла мне подтянуть лямки на плечах.
– Да благословит и поможет тебе Гуннора, госпожа моя.
Она сунула что-то мне в ладонь. Опустив глаза, я узнала амулет Гунноры – спелый пшеничный колос, перевитый лозой с гроздьями винограда. Почти ослепнув от слез, я неуклюже надела на шею кожаный шнурок подвески.
– Спасибо, сестра.
Я начертила в воздухе между нами знак благословения. У нее округлились глаза, потому что за моими пальцами в утреннем воздухе оставался на миг слабый зеленовато-голубой след.
– Ты многому научилась, госпожа. Помни: доверяй себе больше, чем тому, что видится глазам.
– Джойсан!
Керован уже стоял в лодке, и ветер трепал его волосы, словно тоже проникся спешкой и торопил его в путь.
Я молча спустилась по лестнице и села в лодку. Наши весла дружно коснулись воды. Лодка направилась к берегу. Керован ни разу не оглянулся – упорно смотрел на юго-запад. Казалось, деревни – и тех, кто так приветливо нас принял, – для него больше не существовало.
Но я через плечо смотрела на уменьшавшуюся вдали коренастую фигуру Цвайи и с трудом сдерживала слезы.
2Керован
Горы теперь манили меня непреодолимо, вечным зовом сирен – тянули к северо-востоку. С тех пор как мы вступили в Арвон, я стал пленником их притяжения. В этих землях те, о ком в Высшем Холлаке нашептывали ночные сказки, обретали плоть и кошмарную реальность. Порой то, что меня тянуло, не отступалось ни днем ни ночью. А порой выпадал целый месяц покоя, когда мне удавалось скрывать от Джойсан тайные страхи и надежду – как я надеялся! – что наконец обрел свободу.
Сейчас я мог только переставлять ноги, при каждом шаге противясь желанию повернуться и бегом броситься к темным горам, где меня ожидало… что ожидало?
Моя ноша делалась еще тягостней оттого, что Джойсан о ней знала. Сколько раз у меня с языка рвалось ужасное признание, и вся сила воли уходила на то, чтобы скрыть пугавшую меня мысль: что эти послания исходят от Тьмы. Меня преследовал страх, что это Галкур, во всем мне отвратительный, но сохранивший со мной некую извращенную связь, восстановил свою Силу и тянет меня к себе, мучит сновидениями и хлещет бичом своей воли.
Я верил, что с Темным покончено, что его поглотило собственное Зло. Но что, если это не так? Что, если он затаился в тех горах и ждет случая снова подчинить меня своим чарам? Не напрасно ли я так безрассудно отверг помощь Ландисла и отказался от всякого наследия, кроме того, что причитается человеку по природному праву? Без этого наследия чем мне защититься от гибельных чар?
Что теперь могло бы послужить мне оружием? Разве что браслет Древних, что я вынес из долин, и кусочек голубой руды или металла, который Ландисл назвал квантовым железом. Много ли они могут против силы мастера, так далеко прошедшего по Пути Левой Руки?
Джойсан запнулась о подвернувшийся под ногу камень. Я, очнувшись от мрачных мыслей, протянул руку и поддержал ее.
– Цела?
Голос мой резанул слух мне самому.
Она повернулась ко мне: лицо осунулось от усталости, глаза – две тусклые искорки в кругах тени, полные губы плотно сжаты.
– Все хорошо, но минутка отдыха не помешала бы. Мы, кажется, целую вечность на ногах, Керован.
Я с изумлением заметил, как далеко к западу ушло солнце. А из Анакью мы вышли утром, вскоре после рассвета. Как это я забыл о времени? Остановившись, я бросил взгляд на пройденный путь.
Анакью лежала посреди большого озера – одного из многих в кружеве вод, раскинутого по зеленым лугам. Напрягая зрение, я различил далекий голубой блеск среди зелени. В самом деле, далеко ушли.
Джойсан, упав на колени, рылась в своем мешке. Достала флягу, напилась воды – явно считая глотки. Я присел на корточки рядом. Мы молча разделили лепешки и несколько горстей сушеных фруктов. Впервые с начала пути я опомнился настолько, чтобы оценить наш путь взглядом разведчика.
Мы поднимались по длинному пологому склону без тропы. Пока шагалось довольно легко, под ногами была слежавшаяся за зиму трава. Весна еще не пробралась от Анакью на эти возвышенности. Тени на облаках пугали бурей. В бледной синеве неба пролетали птицы, большей частью черные, только кончики крыльев иногда взблескивали пурпуром. Я таких птиц прежде не видел, но чувствовал, что они заняты своими делами и не служат Тени, не шпионят за нами.
Мне полегчало, тяга снова чуть ослабла. Пугавшие меня северо-восточные горы почти скрылись за горизонтом. И во мне снова воспрянула надежда – неужели я ушел от этого зова? Или это очередная обманчивая передышка?
Когда я в последний раз был просто Керованом, когда меня не мучили влечения сверх влечений обычного мужчины? Ко мне вернулся – чрезвычайно живо – обрывок воспоминания. Я покраснел и стал рыться в мешке, пряча лицо и мысли от Джойсан.
Потому что она участвовала в том воспоминании. В ту ночь я ложился в постель цельным человеком (как будто меня еще можно назвать «цельным»). А когда проснулся под утро, та волнующая, требовательная инакость, что жила во мне, дала мне свободу, сняла оковы. Некая важная часть меня, доселе связанная, теперь сбросила все цепи. Джойсан трясла меня, волосы ее рассыпались, ее скульптурные груди под тонкой рубашкой вздымались от частого дыхания, словно она испугалась за меня. А потом… Стоило вспомнить, как руки отчаянно стиснули грубую мешковину. Дальше воспоминание стало обрывочным, смутным, как сквозь густой туман. И все же не могу отрицать, что мои руки и губы потянулись к ней, и я, свободный от другого, в котором со страхом подозревал Темного, яростно овладел ею – моей нежной госпожой. и чтобы с ней – вот так!..
Я с трудом сглотнул. Копыта выдавали во мне зверя, зверем я и был в ту ночь. Я должен навеки сохранить это позорное воспоминание, чтобы не позволить этому повториться.
Хотя с тех пор я ее воистину не касался – страшился даже встретить ее взгляд, чтобы не прочесть в нем отвращения – заслуженного и справедливого. Если от меня отвернется Джойсан, что мне останется?
Сколько раз я думал, что надо заговорить: сказать ей обо всем, что стоит между нами. Но, как бы ни хотелось, я не мог принудить себя к такой откровенности – боялся ее неизбежного ответа. Джойсан всегда мирилась с моими телесными отличиями, даже притворялась, будто находит меня привлекательным, и безропотно следовала за мной во всех трудных бесприютных скитаниях, была мне единственным утешением и другом.