Черная кобыла тихонько фыркнула. Склонив голову, она сделала шаг и встала нос к носу с отвергнутой малышкой. Я затаила дыхание – и вот она уже вылизывает вторую дочь. Кобылка, широко расставляя подгибающиеся ножки, добралась до материнского бока и стала жадно сосать, помахивая похожим на ершик хвостиком.
– Спасибо тебе, – прошептала я, ощущая в себе то же нелепое стеснение в горле, с каким смотрела на Утию с Акаром. – Да будет всегда твоя воля.
Керован обнял меня за талию, и мы постояли так – пока его рука не дернулась, сжав меня почти до боли.
– Что? Керован… – Но я уже слышала сама. Раскатистый грохот копыт.
Муж отвернулся от меня, нагнулся за мечом и встал, как был, без кольчуги, между мной и приближавшимися всадниками. Сердце у меня колотилось теперь не от радости, а от страха, и я тоже потянула из ножен свой клинок. Пальцы, крепкие, как оружейная сталь, перехватили мою руку и остановили.
– Нет, Джойсан. Их слишком много.
Преодолев страстное желание обнажить меч, я сглотнула и опустила его в ножны. Муж был прав, и умом я признавала его мудрость, восхищалась хладнокровием. Он медленно, напоказ заложил большие пальцы за пояс и стоял, всем видом выражая уверенное спокойствие.
Я насчитала двадцать скачущих к нам всадников. Их скакуны принадлежали к той же породе, что и наша кобыла, только цвета разнились от серого до каурого в мелких белых яблоках. Не менее яркими выглядели наездники.
Когда они молча остановились перед нами, я с удивлением увидела, что группу составляли как мужчины, так и женщины, одинаково одетые в льняные блузы с широкими рукавами, украшенные яркой вышивкой. Их штаны, тоже полотняные, из грубого дикого льна, были заправлены в высокие мягкие сапоги, со шнуровкой из крашеной кожи. На некоторых были цветные узорчатые одеяла – проделанная посередине дыра позволяла носить их как плащи.
Все они были одного племени: темнокожие, темноволосые и темноглазые, носы с высокой переносицей и резкие скулы. Почти у всех волосы были заплетены в косы, а кое у кого из женщин косы были перевиты яркими шнурками. Медные ожерелья, украшенные грубо обработанными камнями, отражая лучи закатного солнца, вспыхивали разноцветными искрами – малиновыми, индиго и нефритово-зелеными.
В руках каждый держал короткое копье с угрожающе зазубренным наконечником.
После затянувшегося молчания передовой всадник – смуглый мужчина средних лет с густой щеткой усов над губой – тронул бока коня пятками и поставил его напротив моего мужа. Общий язык Арвона прозвучал в его устах непривычно и жестко:
– Как вы сюда попали? И зачем? Не думаете ли угнать коней?
Он слегка шевельнул короткими пальцами, и копье внезапно нацелилось на нас.
– Позволь сказать, киога такого не любят.
Керован мотнул головой:
– Мы не крали лошадей, а спасли одну… и ценную, как мне кажется.
Зубы вожака обнажились в усмешке, в которой не было и намека на веселость.
– Ты так говоришь, иноземец, и каждый пойманный как ты, так скажет. Но Бриата не отбилась бы от табуна даже для родов, если бы…
– Обред, гляди! – перебил его речь чей-то крик. Я, вздрогнув, нашла глазами кричавшего. Молодая женщина с красными и золотыми шнурками в длинных косах, глядя большими глазами, указывала… на меня.
Я в недоумении оглянулась, гадая, что ее так поразило. Всадники отряда заахали, перешептываясь.
Их вожак Обред вдруг коснулся ладонью лба и поклонился так низко, что его жесткие усы чуть не запутались в лошадиной гриве.
– Прости, сера. Я не узнал тебя. Прошу простить, Мудрая.
Муж тоже уставился на меня, вернее сказать, на мою кольчугу. Я поспешно опустила глаза.
Амулет Гунноры блестел уже не так ярко, но и солнце почти скрылось, так что виднее стал янтарный свет, нараставший и убывавший в такт биению моего сердца. У меня вырвался прерывистый вздох. Керован чуть кивнул, ловя мои мысли, и я поняла: он, как и я, считает, что опасность миновала.
Я облизнула сухие губы и сумела ответить ровным голосом:
– Волей Гунноры я сумела помочь Бриате, но она и жеребята все еще нуждаются в заботе. Мы с мужем оставим ее вам и пойдем своей дорогой.
– Жеребята? Двое?
Обред пошарил взглядом в высокой траве, нашел глазами старшую кобылку, уснувшую рядом с матерью.
– Воистину, сера, это чудо. Двойня – и оба живы? И Бриата приняла обоих?
– Да, благодаря моей госпоже.
В голосе Керована звучала такая гордость, что у меня вспыхнули щеки. Я отвернулась подобрать свой мешок, и Керован поднял одежду с кольчугой, но, едва он выпрямился, Обред, сойдя с коня, покачал головой:
– Ты ведь не уйдешь, сера, не дав нам выразить свою благодарность? Бриата – ведущая кобыла, без нее наши табуны не найдут дороги. Киога не забывают долгов, а этот долг воистину неоплатный. Но мы постараемся заплатить, сколько можем.
Керован колебался, разглядывая невысокого мужчину и явно сомневаясь, принимать ли предложенную помощь. Тогда вождь киога выдернул из поясных ножен кинжал и протянул его моему мужу:
– Клянусь на клинке, господин. Мы обязаны облегчить вам путь и о вас позаботиться. Надеемся только, что вы задержитесь достаточно, чтобы мы успели возместить часть долга.
Керован не отводил взгляда от лица предводителя, но меня коснулась его быстрая мысль:
«Согласна, Джойсан? Мне кажется, он не кривит душой…»
«И мне тоже», – отозвалась я.
Муж кивнул и, хлопнув ладонями, поднял правую в воинском приветствии:
– Твоему дому привет. За гостеприимство у ворот благодарность. Спасибо тебе, Обред.
Вскоре мы, верхом на конях киога, оставили позади Бриату с ее жеребятами. Одолжившие нам скакунов всадники остались с ведущей кобылой, чтобы позаботиться о ней до утра, когда она с малышами оправится для долгого пути.
Заходящее солнце купалось в багрово-золотых переливах, окрашивая пурпуром изнанку облаков. Обред не сдерживал коней на ровном плоскогорье, и я радовалась ровной побежке своего мерина, потому что после Высшего Холлака ни разу не садилась в седло. Мышцы, привычные только к пешей ходьбе, скоро заныли, и мне пришлось только надеяться, что становище киога не слишком далеко.
– Вчера, идя пешком, я почувствовал, что размяк. – Я повернулась и увидела, как Керован скорчил печальную гримасу. – А сегодня, скача верхом, я уверился в этом!
Я рассмеялась:
– Вы вторите моим мыслям, господин. Тем не менее, если сравнить с лошадьми Высшего Холлака, таким, как эти, надо радоваться.
– Красавцы, – согласился Керован, поглаживая лоснящуюся шею своего скакуна. – Горячие, с легким ходом, а при том ласковые и спокойные.
– Наши кони – наша жизнь, как и мы для них, – обернулся в седле Обред. Уже темнело, и его лицо виделось смутным пятном. – Без наших быстроногих и мудрых скакунов не было бы киога. В стародавние времена они унесли нас от гибели к новой жизни – каждого и каждую на своем избраннике, и каждый взял с собой лишь то, что мог вынести конь. Наше созвездие – Кобылица. – Он указал на южный край неба, где начинали проступать звезды. – Весной за ней следуют ее Близнецы. – Он придержал коня, понизив голос, чтобы его слышали только мы. – Говорят еще, что, когда Кобылица с Близнецами сойдут на землю этого мира, наступит конец скитаниям киога, мы обретем свой дом.
Мне подумалось о странных Воротах, сквозь которые мы три года назад попали в Арвон, – не такие ли привели к «новой жизни» и народ киога? Они совсем не похожи на всех, кого мы здесь встречали, – ясно, что родом не из этих краев. А как легко они приняли нас с мужем, стоило только увидеть родившуюся двойню? Я с беспокойством соображала, не ждут ли они теперь, что «свой дом» сам собой вырастет перед ними… хотя мне так понятна была их тоска по месту, которое принадлежало бы только им, и желание покончить со скитаниями.
Темнота сгущалась, так что ехали мы теперь медленнее. Я отпустила поводья, позволив коню самому выбирать путь, – его ночное зрение было много острей моего. Обред несколько раз выезжал вперед и тихо советовался о чем-то с передовой всадницей – той самой женщиной, что указала ему на меня. Как видно, киога в поисках ведущей кобылы сильно удалились от своих пастбищ, и меня при этой мысли кольнула тревога. Обред верно сказал: Бриата не должна была так далеко забрести, даже если искала уединения для родов. Ее как будто привели… туда, где мы ее нашли.
Я задрожала. Не в первый раз нас с мужем так направляли случайные (с виду) события, вынуждая вмешаться в противостояние Света и Тьмы. Что, если его страхи оправданны? Что, если Галкур и вправду пытается вернуть того, кого считает своим?
Мы подъехали к роще серебристых в лунном свете деревьев. Вблизи стало видно, что роща, как ударом великанского меча, рассечена надвое. Рассечена прямой и гладкой дорогой, блестевшей, как речная вода. Смутно, приглушенно звучали крики ночных птиц. Обред повернул коня на эту дорогу, и я, со встрепенувшимся вдруг сердцем, уже готова была последовать за ним…
Темноту расколол крик:
– Обред, стой!
Мой мерин шарахнулся и заплясал на месте: это Керован, вскачь обогнав маленький отряд, поставил свою кобылу поперек дороги. Зеленовато-голубой свет, освещавший его лицо, исходил от браслета Древних на руке.
– Стой! Кто дорожит своей душой, не ступайте на эту дорогу. – Он развернулся в седле лицом к нам. – Смотрите! Посмотрите на нее сквозь свет моего браслета! Хорошо смотрите!
Я, щурясь, снова вгляделась в прямой как стрела тракт.
Правдивый талисман моего мужа сорвал с глаз чародейский морок. Дорога в его свете виделась мерцанием, лежащим поверх мертвой темноты, как плесень блестит на гнилом пне.
Стало слышно, как кого-то рвет. Обред свесился с седла, и я тоже почуяла смрад, всегда выдающий Место Тьмы. Сдерживая тошноту, я отвернула коня от страшной ловушки.
Мы, сделав крюк, поехали дальше, но уже в другом порядке. Мы с Керованом и вождем киога выдвинулись вперед на случай, если впереди поджидает еще что-то подобное. Обред обернулся к моему мужу: