– Благодарю за спасение моих людей, господин. Не захочешь ли ты вместе с нами поискать новые весенние пастбища для жеребых кобыл? Твой талисман в этой колдовской стране – великое благо!
«Что ты думаешь, Джойсан? Я бы поехал – вдруг узнаю что-нибудь, что пригодится в пути?» – явственно дошла до меня мысль Керована.
Я сомневалась и не слишком хотела одной остаться среди незнакомцев… Но мужу с этими людьми, видимо, было легко и спокойно. В наших странствиях у него не было товарища, кроме меня, и если здесь он найдет друзей…
«Я не прочь ненадолго остаться с ними… и разведать путь было бы неплохо», – ответила я.
– Я поеду с вами, Обред, – согласился муж.
– Благодарю тебя от всего народа. Где ты нашел такой браслет? – спросил вождь.
– В ручье неподалеку от Места Древних. Он мог пролежать там несчетные годы – наши люди туда не заходят, и они давно заброшены. Но мне он пришелся, словно для меня сделан, хотя и ковался за века до моего рождения. – Помолчав немного, он засмеялся, будто что-то припомнил. – Тебе это должно понравиться, Обред. В сущности, его нашла моя лошадь, Хику. Вывела меня прямо туда, где он лежал.
Обред тоже хмыкнул и тут же стал серьезным:
– Он и прежде тебя спасал?
– Много раз… – В голосе Керована сквозила грусть. – Обычно он всего лишь предостерегает, хотя по некоторым признакам в нем скрыто большее – Силы, которых я не знаю, я ведь таким делам не обучен. Я воспитывался как воин, и воинское умение успел испытать, потому что за горами, в Высшем Холлаке, идет война.
– Мы слыхали о ней от торговцев. Киога мало с кем общаются, но война в соседних землях не позволит о себе забыть. Вы с женой бежали из разрушенного дома?
– Да, в Пустыню, вместе с нашими людьми. Но в Арвон ведет немного дорог, и других выходцев из долин мы в пути не встречали.
– Зимой поговаривали, что в эти земли вернулись природные уроженцы Арвона и привели с собой невест из долин. Торговец клялся, что Всадники-оборотни получили девушек в уплату за помощь долинам.
Кобыла под моим мужем запнулась, словно наездник слишком сильно сжал ее бока коленями.
– Всадники-оборотни? Они заключили союз с долинами?
– За такую цену они продали свои мечи. И сражались за долины, хотя своим отрядом и по своему обычаю – о том, каков этот обычай, немало шепчутся, – но, как видно, цели достигли. Торговец Кларет рассказывал, что войне в Высшем Холлаке конец.
Конец войне! Я покосилась на Керована и увидела его обращенное ко мне лицо. Это была радость, хотя радоваться приходилось только за других – меня нисколько не тянуло возвращаться в долины, к руинам взорванного Иткрипта, отстраиваться… Хотя я радовалась за тех из моих людей, кто хотел, а теперь сможет вернуться.
«А ты, Керован? – безмолвно спросила я. – Не думаешь вернуться в Ульмсдейл?»
Он отозвался без заминки:
«Сама знаешь, что нет. Тот я, что сражался с проклятыми ализонцами, рад их поражению, но у меня там нет дома».
Я в душе согласилась с ним, но последние слова напомнили, что своего дома у нас, по правде сказать, нет нигде. И я со вздохом приказала себе благодарить судьбу за временное гостеприимство киога.
Это гостеприимство и встретило нас через несколько минут. Огни, люди – после скачки сквозь тишину и темноту лагерь киога (их кожаные шатры подтвердили то, о чем я и так догадывалась: это кочевой народ, следующий за своими стадами) словно вскипел с нашим приходом. Главной здесь была, надо полагать, невысокая коренастая женщина, потому что Обред, спешившись, сразу подошел к ней и завязал негромкий разговор. Керован помог мне сойти с коня, и мы остановились в свете стекающихся к нам факелов.
– Джонка, глава племени. – Женщина милостиво склонила голову и улыбнулась. – Обред рассказал, в каком мы перед вами долгу, и я с радостью признаю этот долг, потому что Бриата – моя избранная. Все, что есть у киога, ваше. Оставайтесь у нас желанными и почетными гостями.
По ее знаку юная девушка поднесла нам чашу привета.
Я омочила губы в темной жидкости, а потом с удовольствием глотнула сдобренного травами и медом вина, ароматного и крепкого. Серебряную чашу я передала Керовану, и он тоже выпил. Джонка завершила обряд приветствия, глотнув из чаши и выплеснув оставшиеся в ней капли к полной луне, а самые последние – на землю.
– Валона, – обратилась она к подносившей чашу девушке, – покажи гостям, где они могут отдохнуть и освежиться. Я же позабочусь о пире.
Какое было блаженство стянуть тяжелую кольчугу и умыться благоухающей травами водой. Валона принесла в шатер наши мешки. Ей помогала девочка, которая почтительно поклонилась, прижав ладонь ко лбу, но заговорить стеснялась. Я вытащила из мешка чистый дублет и поморщилась, заметив, как он измялся.
– Как почетной гостье мне бы надеть лучшее платье и парадную накидку, – буркнула я рывшемуся в мешке Керовану.
– Да и мне тоже… то есть я про накидку. Но они же не ждут, что мы, после того как пересекли равнину и принимали роды у кобылы, будем благоухать духами?
– Надеюсь, – пробормотала я, раздирая гребешком сбившиеся волосы.
Через несколько минут мы, умытые, причесанные и наряженные в лучшее, что нашли (как ни беден был этот наряд), вслед за своей юной проводницей прошли между шатрами в ту сторону, где звучал смех и пахло съестным.
Ели мы сидя, скрестив ноги, прямо на бурой слежавшейся траве. Богатство стола и мастерство поваров противоречило простоте обстановки. Рыба и водяные курочки, рис с орехами и ранним луком, плоды и хлеб – после двух дней на дорожном пайке угощение киога затмило величайшие пиршества, какие устраивал мой дядя Кьярт в своем Большом зале.
За едой никто не разговаривал – пока наши чаши снова не наполнили медовым вином. Джонка сидела справа от меня, одетая теперь в простое полотняное платье с вышитым лифом и рукавами. Юбка была с разрезом для верховой езды. На ее высокое положение указывала только серебряная подвеска на груди – полумесяц со следом лошадиной подковы, но взгляд темных глаз говорил о мудрости и привычке командовать.
– Расскажи нам, сера, как ты нашла и спасла Бриату.
Я, запинаясь, пересказала события этого дня, не забыв упомянуть о помощи мужа при родах, но прежде всего подчеркнув, что жеребята родились и были приняты матерью волей Гунноры.
– Гунноры? – Джонка смахнула прядь длинных темных волос и вопросительно подняла брови. – Это ее знак ты носишь? – (Я согласно кивнула.) – Много у нее Имен, и все Истинные. Для киога она – Великая мать, Мать Кобылиц…
– И я в пути видела ее знак под разными Именами, – согласилась я, – и я благодарна, что она сегодня отозвалась на мой призыв.
Когда пир подошел к концу, Джонка с Обредом отошли обсудить завтрашний поиск новых выпасов для жеребых кобыл. Я отдыхала, прихлебывая вино и разглядывая новых друзей. В свете факелов блестели камни ожерелий и браслетов, всюду сверкали яркие краски. Киога одевались согласно своей веселой говорливой природе, так не схожей с молчаливостью рыбаков Анакью. Куда ни глянь, я встречала улыбки и откровенное любопытство…
Нет, не только.
В тени одного из шатров сидела женщина, и ее темные пытливые глаза словно не отражали света костров – глаза больше напоминали провалы на каменном лице. Ее взгляд я чувствовала щекой, как холодную руку, коснувшуюся тебя ночью.
Мне нелегко было отвести от нее взгляд. Отвернувшись, я обратилась к застенчиво улыбавшейся Валоне:
– Кто это, Валона?
Девушка послушно завертела головой, разглядывая толпу:
– О ком ты, сера?
– О той… – Я указала рукой, но в тени шатра было пусто. – Она только что была здесь… женщина в темном плаще.
– С глазами, которые скрывают все внутри?
– Да. Кто она?
– Ниду, шаманка. – Девочка придвинулась ближе ко мне. – У нее великая Сила…
Вспомнив темное худое лицо, я легко поверила ее словам.
За спиной прозвучали мягкие шаги, голос Джонки сказал:
– Вы с мужем, верно, устали, сера. Я провожу тебя в гостевой шатер.
Мы прошли за ней в большую палатку, где недавно умывались. Шатры киога делали из лошадиных шкур и расшивали косичками из окрашенного конского волоса. Узорчатое одеяло отделяло место для сна. Джонка указала нам на кувшин с водой и полотенца на резном сундуке. Рядом стоял табурет с плетеным сиденьем, на нем лежала чистая ночная сорочка.
– Путь труден, сера, и всего, чего хочется, на спине не унесешь. Я надеюсь, она тебе подойдет. Мы почти одного роста, хотя я пошире в кости.
– Какая красивая! – восхитилась я, погладив тонкое полотно с изящной светлой вышивкой. – Спасибо тебе, Джонка.
Она глазами указала на верх палатки:
– Мы привыкли в хорошую погоду откидывать полог, чтобы видеть восход Кобылицы. Но если хочешь, я опущу его…
– Я привыкла ночью видеть звезды, Джонка. Пусть остается открытым.
– Тогда доброй тебе ночи и прекрасного рассвета, сера.
– И тебе, Джонка. Еще раз спасибо!
Керован вслед за мной пожелал ей доброй ночи и, приподняв одеяло, скрылся в спальной половине. Я еще раз умылась и через голову натянула сорочку. Джонка не ошиблась, она висела на мне свободно, но, шнуруя лиф, я все задерживалась пальцами на тонкой ткани и прекрасной вышивке. Давно я не одевалась по-женски и, распуская волосы, чтобы их причесать, радовалась забытому ощущению.
До полнолуния оставался один день, луна, когда я задула свечку на низком столике, раскрасила палатку черными и светлыми полосами.
Луна… свет…
Я подняла голову, остановила взгляд на повисшем в небесах знаке Гунноры – в несказанной дали, но, как мне сейчас показалось, только руку протянуть.
Луна… свет…
Я заметила, что стою, раскинув руки и расставив ноги, запрокинув голову, всем существом устремившись к этому свету и тому, что он обозначал. Ощутив тепло на груди и распустив шнуровку, я увидела, что амулет снова светится.
Он словно втянул в себя весь свет луны, преломил и отразил ее янтарное сияние. Что-то во мне шевельнулось в ответ на почти неосознанное прикосновение – зато тело отозвалось на древний и неподвластный времени призыв.