Ноги уже несли меня к спальной половине. Царапнув ногтями по шершавому одеялу, я откинула его в сторону. Керован лежал на тюфяке, опустив темноволосую голову на руку. На мои шаги он широко распахнул глаза:
– Джойсан… этот свет.
Мои губы закрыли ему рот. Его руки обвили мою талию, губы прижались к ладони.
– Джойсан…
Само имя прозвучало лаской, и эхо его шепота заполнило мое сознание. Его прикосновения были как шепот крыльев, но сейчас он был самим собой и дал себе полную волю – ни сомнения, ни страхи нас не разделяли. И я была вольна в его тепле – вольна отдавать и принимать, как никогда доселе… вольна делиться…
Наполненные, насытившись единением, мы наконец отдались сну.
4Керован
Меня разбудило яркое солнце – сон этой ночи был слишком глубок для сновидений, я попросту провалился в темноту. И, проснувшись, заморгал глазами, не сразу вспомнив, где я и как сюда попал. Взгляд остановился на голубом одеяле, отделявшем половину для сна от остальной палатки, – белые завитки на нем напомнили мне гребни морских волн… Одно воспоминание потянуло за собой другое, память встрепенулась.
Киога… Обред. Джонка и та странная темная женщина, Ниду… Неужели нас только вчера так радостно принимали здесь… а потом, ночью… Я осторожно, чтобы не разбудить, повернулся на бок, к Джойсан.
Она еще крепко спала. Осенняя рыжина волос окружала лицо, лежала на плечах и груди, солнце будило золото в каштановых прядях. На ее груди по-прежнему мерцал в такт биению сердца янтарный амулет – и я на миг снова почувствовал, как он согревал и мою грудь.
Я потянулся к ней – пальцы тосковали по ее коже, – но удержал руку, боясь потревожить. Она вчера устала больше моего и, конечно, нуждалась в отдыхе. Но как мне хотелось ее разбудить! Снова почувствовать ее объятия, ее теплые и податливые губы и как они делаются все настойчивее… Я хотел…
Джойсан открыла глаза, сонно улыбнулась, смахнула волосы с лица.
– Как говорит Джонка, прекрасный рассвет, мой господин.
– Прекраснее всего на свете, проснувшись, увидеть мою госпожу…
Я чуть запнулся, боясь встретить ее взгляд и увидеть в нем смех. Я вовсе не привык к любезностям, и красивые слова не шли с языка.
Она погладила мои волосы, коснулась щеки. Поделилась мыслями. Я узнал, что она поняла мои слова и они ей дороги. Я протянул руки, чтобы крепко обнять, жадно…
– Господин Керован. – Кто-то поскребся в полотнище шатра. – Я бы не стал тебя будить, только еда готова и кони оседланы. Пора поесть и выезжать. – Голос Обреда смущенно добавил: – Знаю, гостя будить невежливо, только ведь скоро полдень, а ехать нам далеко.
Я глубоко вздохнул, откатился от Джойсан и постарался скрыть досаду за быстрым ответом:
– Хорош я разведчик – проспал день напролет! Сейчас буду с вами, Обред. Спасибо, что разбудил.
Джойсан умудрилась одной улыбкой выразить и веселье, и разочарование.
– Кто сказал тебе, что ты не мастер говорить любезности, муж? Я нечасто слышала такую вежливую ложь, да еще таким правдивым голосом…
– Я бы рад остаться с тобой, Джойсан… и сегодня, и завтра, и дальше… – Я снова потянулся к ней, но она уже встала и покачала головой.
– Легкомысленные обещания тоже надо выполнять, – напомнила она, дразня меня усмешкой.
Я, ворча, стал собираться.
После завтрака Обред обратился ко мне:
– Тебе нужен конь, Керован. Идем к табуну свободных.
Мы быстро миновали ровную площадку с шатрами киога. При дневном свете я увидел, что они большей частью черные или бурые, только один или два (в том числе наш) выкрашены в густую синеву. Каждый был украшен своим узором. По дорожкам, занятая какой-то игрой, бегала ребятня. Дети постарше несли корзины с бельем для стирки, с зерном для помола или порученных им младших братьев и сестер. Все приветствовали нас улыбками.
– Мне нравится твой народ, Обред, – от чистого сердца сказал я, отметив про себя, что никогда еще мне не было так легко среди такого множества сородичей по людской крови.
– И мне тоже, – откликнулась Джойсан. – За все наше долгое путешествие нас редко так встречали.
– Право, это малая благодарность за спасение Бриаты. Леро и Вала несколько часов назад привели кобылу с жеребятами – вышли в путь с рассветом. Кобылки уже бегают, пробуют играть. Славная выйдет пара.
– А Бриата? – спросил я.
– Ей нелегко приходится, особенно когда обе сразу проголодаются. Видели бы вы ее взгляд!
Мы засмеялись.
За лагерем Обред показал нам пасущихся по правую руку лошадей:
– Это табун избранных.
Два мальчугана верхом выполняли работу табунщиков.
Через несколько минут мы подошли к другому табуну, поменьше.
– Свободные. Я велел мальчикам отогнать годовалых, двухлеток и жеребых кобыл. Из оставшихся объезженных коней кто-то должен выбрать тебя, он и понесет тебя в дорогу.
Я оглядел два десятка животных – разной масти, но явно одного племени: всех лошадей киога отличали маленькие головы, короткие сильные спины, крутые крупы и широкая грудь.
– Как мне выбрать?
– Не тебе. Выбирают кони. Ты свистеть умеешь?
– Да.
– Тогда свистни. Первый, кто к тебе подойдет, и будет твоим избранным.
Я, припомнив времена войсковой разведки, вложил два пальца в рот и просвистал утренний сбор – наш сигнал к переформированию после утренней поверки.
Несколько лошадей подняли головы, но только одна сделала шаг-другой в мою сторону. И не отвернулась, когда я, подойдя, положил ладонь ей на плечо, а прядала ушами и со спокойным любопытством разглядывала меня.
Крупная кобыла, я бы сказал, в пятнадцать с половиной пядей, каурой масти с белыми яблоками величиной с мою ладонь на боках и крупе. Широкая белая полоса тянулась по лбу, и передние ноги до коленей были в белых чулках.
– Тихо, тихо, – приговаривал я, пока к нам подходили Обред с Джойсан. – Надо понимать, я ее избранник?
– Верно! Ее растила и объезжала Джонка, это Некия. На нашем языке это означает «глазастая». У нее острое зрение, особенно в темноте.
Я погладил мощную крутую шею кобылы:
– Ну, Некия, мы с тобой поладим?
Она согласно качнула головой, а потом так боднула меня, что я едва удержался на ногах и засмеялся. Редкостное рвение!
Обред улыбнулся в усы:
– Хорошее начало, господин. Сядешь на нее?
– Но ведь на ней ни седла, ни узды, как же мне править?
– Наши лошади слушаются движений коленей и наклона тела, Керован. Я не раз на целый день бросал поводья на шею лошади, и подбирать их никогда не приходилось.
Я для проверки провел ладонью по спине и шее Некии и, видя, что она стоит смирно, запрыгнул ей на спину. Очень непривычно было так править, и, когда Некия в ответ на движение моих ног двинулась вперед, я не сразу поймал равновесие. Но стоило нажать коленями или слегка откинуться назад, кобыла послушно отзывалась мне. По пути до лагеря я все дивился ее выучке.
И все же я не без облегчения получил из рук провожавшей нас Джонки легкое седло и сбрую. Пока я седлал лошадь и подгонял стремена, собрались остальные разведчики. Я насчитал вместе с Обредом пятерых мужчин, четверых мальчиков-подростков и семь девушек разного возраста. (Они меня удивили, ведь я привык к изнеженным женщинам Высшего Холлака, для которых подбирали самых смирных лошадок, а эти, как я скоро понял, считались самыми смелыми и искусными наездницами.)
Кое-кто привел дополнительных лошадей с легкими вьюками.
– Для охоты, – пояснил мне Обред. – На обратном пути, если позволит удача, задержимся поохотиться и привезем в лагерь свежее мясо.
Эти слова, как и солидные запасы, приходившиеся на каждого разведчика, свидетельствовали, что готовится не короткая вылазка на день или на два. Этот отряд собирался провести в пути много дней.
Я оглянулся на Джойсан. Сейчас мне очень хотелось остаться. Прошлая ночь во многом залечила созданный моей робостью разрыв, и мне хотелось теперь быть с ней, с ней одной…
Но, как она же мне и напомнила, я был связан словом, и мои желания – не причина от него отказаться. Пока отъезжавшие прощались, я склонился с седла к своей госпоже:
«Я бы лучше остался с тобой, Джойсан… Ты сама понимаешь…»
«Понимаю, – заверила она, и меня коснулось тепло ее мысли. – Я буду скучать. Но мне здесь есть чему поучиться, и Джонка так добра…»
Взяв обе ее ладони в свои, я коснулся ее лба губами, а потом поспешно отвернул Некию и больше не оглядывался, боясь, как бы не дрогнула моя решимость.
Двинулись мы к югу, чуть уклоняясь на восток. Земля всюду была ровной, только вдоль ручьев попадались рощи и перелески.
На мой вопрос, чего мы ищем, Обред ответил, что им нужны холмистые пастбища. Он объяснил, что многие поколения их лошадей были выведены в горах и лучше всего выживали на пастбищах с большей высотой.
– Лошадь, взращенная на косогорах, крепче на ногу и выносливее, – заметил он, поднимаясь на стременах, чтобы окинуть взглядом ровную линию горизонта. – На западе лежит большая пустыня, там только песок, колючая поросль и смерть. А вот дальше на восток мы надеемся найти холмы.
Заночевали мы у ручья. Я, утомленный дневным переходом, лежал на одеялах, подложив седло Некии под голову, да она и сама улеглась тут же, по обычаю скакунов киога. От ее бока веяло теплом, и мне было уютно смотреть на звездную россыпь и полную луну – но мыслями я устремился к Джойсан. И сам удивился, как остро мне ее недостает. Мы, с тех пор как осуществился наш брак, ни разу не расставались, если только она не отходила от меня к болящим, а это, оказывается, совсем не то, что уехать от нее на много верст. Думает ли она обо мне?.. С этим вопросом в мыслях я уснул.
На двенадцатый день пути наш маленький отряд выехал к большой реке, слишком широкой, чтобы переправиться без лодок или плотов. Обред повернул на запад в надежде найти узкое место, где наши кони могли бы переплыть.
В то утро я ехал рядом с юношей, почти мальчиком – на его смуглом лице едва пробивался пушок. (Здешние бородачи награждали меня удивленными взглядами, видя каждое утро за бритьем, а издали не раз по ошибке принимали за мальчишку.)