– А я ничего не слышал. И у всех у нас так было: что-то виделось одинаково, но у каждого были и отличия. Одна Ниду видела ясно – или ей так казалось.
– Что она увидела?
– Охоту. Люди и чудища в погоне за существом из легенды. Противоестественная помесь женщины и птицы… нелепая и ужасная. Вроде гарпий из старинных арвонских легенд.
Гарпии? Перебирая воспоминания, я выхватил наконец одну крошечную фигурку из тех, что собирал мой друг Ривал в своих скитаниях по Пустыне, и услышал, как он, пытаясь приделать к туловищу отломленную ногу, говорит: «Правда, Керован, тело человеческое, а ноги похожи на птичьи. Но подходит точь-в-точь, а? Видишь? Жаль, что вторая нога потерялась». Я дивился одноногой фигурке: женское туловище с головой и конечностями плотоядной птицы. Хищное выражение крошечного лица нагоняло дрожь и заставляло попятиться – словно чудище вот-вот щелкнет клыкастым клювом и ринется на меня.
– Страшные твари эти гарпии, – сказал я, живо представив эту картину.
Обред кивнул:
– После ужасной смерти Джервина – после того, как это по нему прокатилось, нечего было ни хоронить, ни сжигать, – мы решили уйти. И ушли, и теперь снова ищем горы – безопасные, не замаранные Тенью.
Мы оба, не сговариваясь, оглядели плоские равнины.
Я, прищурившись, вскинул руку к Обреду:
– Гляди! Там, на западе, – что это?
Мне виделся поднимающийся из травяных волн горбик.
– Я ничего не… Да, вижу!
Дав знак остальным, мы повернули к тому взгорку.
На таких однообразных равнинах трудно определить расстояние. Очень скоро выяснилось, что примеченный мною пригорок был куда ближе, чем подумалось, и, соответственно, куда меньше. Некия перешла с рыси на плавный галоп, и вот приметное место уже перед нами.
– Колодец! – воскликнул Обред. – Но откуда он здесь, в такой дали от всякого жилья?
Я разглядывал выложенные из грубого камня стенки. Из глубины слышалось журчание воды. Под стенками теснились кустики с яркими и крупными оранжевыми цветами.
Обред, наклонившись, сдернул притороченный к седлу мех для воды.
– Ну что же, хоть пополним запасы и напьемся вволю. Надоело вечно беречь воду.
Он хотел уже слезть с коня.
И тут мне кольнуло запястье. Опустив глаза, я даже на ярком солнце увидел сине-зеленое сияние браслета. По нему бежали, свиваясь, золотисто-красные руны. Я не поверил своим глазам – колодец выглядел таким обычным, домашним, и трудно было представить…
Браслет полыхнул опаляющим жаром. Дар речи вернулся ко мне.
– Обред! Стой!
Вождь киога медленно приближался к колодцу и даже не повернул головы. Я оглянулся на отряд. Почти все застыли в седлах с остановившимися пустыми взглядами. Лишь немногие смотрели с беспокойством. Я выхватил в рядах знакомое лицо и всю волю вложил в крик:
– Гарет! Его надо остановить! Сюда!
Мальчик оторвал неподвижный взгляд от колодца, темные глаза обратились ко мне. И он, ударив пятками по бокам жеребца, расталкивая остальных, в мгновение ока очутился рядом.
Я, развернув Некию, поманил его за собой – вслед за широкой спиной Обреда. Тот уже почти касался кустов…
Склонившись, сдерживая Некию нажимом коленей, я обеими руками ухватил вождя за рубашку. Гарет вцепился в него с другой стороны.
– Направо! – выкрикнул я, и наши кони, приседая на задних ногах, развернулись от колодца.
Я погонял Некию, вжимая пятки в бока и одновременно держась за нее, потому что вождь был тяжел. Руку мне пронзила резкая боль – это Обред зубами вцепился мне в пальцы левой руки. Белки его глаз быстро наливались кровью. Корчась от боли, я еще крепче сжал пальцы, моля все слышащие меня Силы: «дайте удержаться, пока мы не утащим безумца подальше от колдовского места».
Еще несколько шагов, и Обред разжал зубы, обмяк в наших руках.
Я нажатием коленей остановил Некию. Обред, едва я его отпустил, ничком растянулся на земле.
– Позаботься о нем, – велел я Гарету, разворачивая свою кобылу обратно к киога. Из них один… и второй, и третий, а там и четвертый всадник сползали с седел, направляясь к гибельной ловушке. Я вскачь обогнал их.
– Стоять! – Развернувшись, я обнажил клинок, решив, что для них лучше чистая смерть от меча, чем темное рабство.
Двое при виде блеска стали замедлили шаг, а там и остановились, моргая глазами. Припомнив полузабытое предание, я замахал сталью между всадниками и колодцем – и, в самом деле, холодное железо отвратило их взгляды от ловушки.
– Назад – все назад!
Я теснил их конем, не переставая взмахивать клинком между ними и колодцем. Несколько лошадей, словно почуяв приказ своих наездников, стали отступать. Нескоро, по одному, все киога отъехали от колодца шагов на сорок – и там чары разом иссякли. Люди смешались, кто-то без чувств повалился с седла, кто-то кричал, хватаясь за голову…
Подошел, поддерживая шатающегося вождя, Гарет. Я спешился, предупредив его:
– Не поворачивайся в ту сторону. Тот, кто едва не попался, легче уступит во второй раз.
Обред содрогнулся:
– Думаю, второй раз мало кому выдался бы, господин. Это же… экая дрянь!
Он сплюнул, всем видом показывая, что его тошнит от самого упоминания о колодце.
Я повернулся к этому каменному капкану в окружении огромных, неестественно ярких цветов. Посоветовав Обреду с Гаретом оставаться на месте, я, заслоняясь от колодца мечом и сверкающим браслетом, шагнул ближе. С большой опаской обошел кругом, рассматривая цветы и камни. В чем кроется угроза? Неужели его жертвы сами бросаются вниз? Что-то хрустнуло у меня под ногой, я опустил глаза и увидел олений череп с приставшими к белой кости остатками шкуры. Чуть дальше лежали кости вилорога и другого зверя вроде маленького дикого кота. Я зачем-то опустил защищавший меня меч…
И сразу ощутил его зов, хотя и приглушенный Силой браслета. В ушах раздавалось журчание воды – воды жизни, воды вечности. Испей этой воды, и станешь бессмертным… неуязвимым… обретешь мудрость веков.
Я уже занес ногу, чтобы шагнуть, когда понял, что чуть не попался. Отскочив назад, я снова вскинул меч – и тут увидел, как шевельнулась поросль у колодезной стенки. Цветы…
Я моргнул. Почудилось или и вправду цветы уклонялись от стали? Снова опустив меч, я проследил, как они тянулись ко мне, извивались, раскачивались, лепестки, завораживающе прекрасные, раскрывались жадными ротиками…
Я поспешил поднять меч – и вот уже передо мной снова просто цветы. Я осторожно замкнул круг, перешагивая через все новые кости: они валялись в высокой траве, словно отброшенные пирующими.
Когда я вернулся к Обреду с Гаретом, вождь киога подвел мне Некию:
– Садись, Керован. Надо уезжать, пока нас снова не заманило. Мне уже почудилось, что он и тебя заполучил.
Я покачал головой и не взял протянутых поводьев:
– Пока не могу. – Обернувшись к ловушке Тени, я сдавленным от страха голосом продолжал: – Должен постараться его запечатать. Иначе он так и будет приманивать людей и животных.
Гарет ухватил меня за локоть:
– Керован, ты же сам сказал, что не учился обращению с Силой! Разве ты сумеешь?
– Не знаю. – По чести, мне приходилось с ним согласиться. – Но и не могу так уехать, не могу допустить новых убийств.
Я выдернул у него руку и направился обратно к колодцу.
5Джойсан
Не прошло и двух недель с отъезда мужа со всадниками киога, как я стала задумываться, не понесла ли я дитя. Мои женские циклы всегда были чрезвычайно предсказуемыми, а на этот раз луна исхудала и растаяла в темноте, а все ничего. И опыт повитухи подсказывал мне, что кое-какие мелкие перемены в теле могут означать его готовность приютить еще одну жизнь.
Не слишком понимая, надеюсь ли я на подтверждение или боюсь его, я напоминала себе, что последние недели выдались напряженными: уход из Анакью, странности измученного притяжением гор Керована – все это могло нарушить телесный ритм. Каждое утро я повторяла себе, что новый день может разрешить все сомнения, – но дни проходили один за другим без перемен, без ответа на вопрос, разрешить который могло только время.
В лагере киога у меня оставалось слишком много досуга на такие одинокие размышления. Меня, как почетную гостью, не нагружали работой, а если я и бралась помогать, скажем, прясть нити из грубых волокон прибрежного дикого льна, то такой труд не мешал думать. Я долгие часы проводила в разговорах с Джонкой, расспрашивала ее про киога – и холодела, узнавая, что их выгнало из родных гор на равнину то самое создание (представить двух таких было бы слишком ужасно), которое мы с Керованом видели ночью на склоне.
Не знаю отчего (быть может, просто от желания отвлечься на что-то другое, хотя бы и неприятное) – меня вновь и вновь донимали мысли об ужасе гор. Знать бы, существовал ли он всегда – сотворенный по ошибке новорожденной землей, – или это извращенное создание сторонников Тьмы…
Бывало, он снился мне по ночам, и тогда я просыпалась в холодном ознобе и все больше тосковала по теплу и силе Керована. Мы всегда обращались за теплом и дружеским утешением друг к другу, словно двигались по кругу, вычерченному любовью, – как жезл чертит звезду защитного заклинания. И с каждым днем во мне все громче звучал вопрос: что, если теперь, избавившись от зова с гор, он сумеет простереть это душевное тепло и на третьего – на ребенка…
Этими надеждами я отгораживалась от сомнений и страхов, потому что с каждым днем уверялась все больше. Иногда я лежала без сна, прижимая ладони к животу (хотя в нем еще не скоро затрепещет жизнь), и разгоняла дурные опасения доводами рассудка.
Ни одна женщина, впервые узнав, что тяжела, не обходится без опасений – а я тем более, ведь я за последние годы не раз принимала роды. Страх боли… страх перед этим бесконечно одиноким трудом… страх перемен… страх смерти – хотя бы и маловероятной, потому что я знала, что телесно приспособлена к деторождению – здорова и крепко сложена, хоть и тонка в кости.