– Тогда не теряй времени!
Я помог ему быстро переодеться и приладить оружие, после чего проводил на поле к югу от лагеря.
Киога разгородили поле на площадки, где будущие воины должны были показать свое искусство в обращении с луком, копьем и дротиками, в метании ножей с седла и с земли.
– Стой здесь, займи место в строю, – прошипел я, подталкивая Гарета к товарищам. – Я приведу твоего коня.
Его жеребец Венги беззаботно пасся на западном поле. Хорошо, что я часто ехал рядом с его хозяином, так что сейчас он охотно отозвался на мой зов. Я быстро взнуздал коня и вскочил к нему на спину. Гарет легко обойдется без седла – в его племени мало кто давал себе труд седлать коня, если не было нужды везти груз.
Венги успел отдохнуть после дневной скачки и теперь зафыркал, почуяв других коней и заслышав ободряющие крики толпы.
Убедившись, что Гарет вполне готов к испытаниям, я взглянул на него с земли и отдал воинский салют. Паренек ухмыльнулся, тряхнул головой, отбрасывая темную челку, и ответил тем же.
– Спасибо, господин. А когда мне придет срок отдать кровь и быть принятым, ты встанешь рядом со мной? Тремон бы встал, но он…
Я кивнул:
– Понимаю. Это честь для меня.
Он отъехал, а я отступил в толпу, любуясь молодыми людьми. Через несколько минут меня тронула за плечо Джойсан.
Я нерешительно коснулся ее руки, потом взял ее ладонь в свои. Следя за выступлением подростков, мы соприкоснулись мыслями. Я обратился к ней:
«Прости меня за обидные слова. – Пальцы ее лежали у меня на ладони – маленькие, намозоленные, а ответные мысли влетали в сознание теплыми искорками. – Я не подумал».
«Забудь об этом, муж, – мгновенно ответила она. – Ты был утомлен и не мог знать…»
Ее мысленный «голос» отдалился: мысль ушла туда, куда я с моим скудным умением не мог за ней последовать.
«Чего я не мог знать? Что-то случилось, пока меня не было?»
Я сквозь зарево заходящего солнца высматривал Гарета – тот как раз метнул дротик в набитую сеном лошадиную шкуру, и зрители взорвались криками, когда зазубренный наконечник вошел в мишень, едва не пробив ее насквозь.
«Об этом после поговорим, муж».
Я виновато вскинулся, поняв, что пропустил несколько слов моей госпожи. Но прикосновение ее мысли было согрето пониманием.
«Этот мальчик, Гарет… вы сдружились. Я рада…»
«Он отличный парень… Тебе бы познакомиться с его сестренкой Нитой. Такая смешная…»
Я несколькими вспышками воспоминаний рассказал ей о спасении тонущей девочки.
В ее мысленном отклике было столько восхищения и похвал, что я почувствовал себя не меньше чем героем сражения. Я, не отрывая глаз от продолжающегося испытания на меткость Гарета, коснулся пальцами ее губ. Джойсан, тоже не поворачиваясь, легко, как бабочка, погладила мне пальцами щеку.
Когда солнце, собираясь нырнуть за край, окрасило пламенем западную равнину, мы собрались для церемонии посвящения. Я стоял рядом с Гаретом вместе с его отцом Клеоном и матерью Ангой. Джонка с Ниду заняли почетные места по сторонам древней, в пятнах лошадиной шкуры. Шаманка держала в правой руке изогнутый полумесяцем клинок. Наконец подошла очередь Гарета, он выступил вперед, встал один перед рядами.
Джонка сурово вопросила:
– Гарет, сын Клеона, сын Анги, готов ли ты отдать свою кровь для процветания киога? Готов ли ты с этого дня и впредь стать живой преградой против всякого Зла, грозящего твоему народу?
– Готов.
Мальчик протянул руку и не дрогнул, когда Ниду провела ртутно-блестящим лезвием по его запястью. Показалась алая струйка, капли разбились о древнюю лошадиную шкуру, пятно смешалось с другими пятнами.
Ниду, постукивая ногтями по висевшему на поясе барабанчику, завела песню. Черные рукава ее одеяния захлопали на вечернем ветру и вдруг показались мне похожими на огромные крылья. Вспомнив рассказ Обреда про гарпию, я вздрогнул, встретившись с шаманкой глазами, – что, если и она владеет мысленной речью?
Но тут Джонка выступила вперед, зажала чистым полотном ранку на запястье Гарета и обняла молодого мужчину.
– Добро пожаловать! Да наградит тебя Мать Кобылиц мудростью в Совете!
Толпа вокруг ликовала, и я, разорвав свою зрительную связь с Ниду, присоединился к добрым пожеланиям зрителей. Через несколько минут мы, усевшись, по обычаю киога, прямо на землю, наслаждались пиром, который сразу стер из памяти унылое однообразие дорожных трапез.
Рядом со мной сидела Джойсан, переодетая в чистое полотняное платье со шнуровкой лифа и богатой многоцветной вышивкой. Волосы она свободно распустила по спине, как носят молодые девушки. Поглядывая на нее через край кубка, я подумал, что никогда еще не чувствовал ее такой желанной. И смутился, наткнувшись на ее взгляд, сообразив, что жена уловила мою мысль… поняла, что я думаю о ней и что я думаю.
Трудно сказать, что согрело меня больше – ее улыбка или вино. Я как раз подумывал сослаться на усталость, чтобы сбежать с ней в шатер, когда поднялась Джонка. Лицо ее, обычно такое добродушное, холодно застыло, и пирующие при виде его сразу смолкли.
– Сегодня у нас праздник, но и среди веселья нам нельзя забывать о долге. Ниду потребовала сегодня избрать для нее барабанщика Тени, чтобы служил ей в ее служении нам. Все избранные, прожившие от пятнадцати до девятнадцати лет и не обрученные, – прошу вас встать.
Красноватые отблески факелов легли на помрачневшие молодые лица. Джонка с Обредом прошли между юношами и девушками, раздавая полоски сухой кожи. Каждому она велела надписать свое имя и бросить жребий в стоявшую посреди площадки корзину. Когда это было исполнено, Ниду выдвинулась вперед. Ее костлявые запястья и тонкие пальцы казались особенно белыми на темном одеянии. Шаманка, закрыв глаза, запустила руку в корзину и принялась шарить, шарить…
От шороха ее жадных пальцев у меня тяжело забилось сердце. Голову стиснуло кольцом, как от раздавшегося за пределами слышимости грома: он есть, он грохочет – и нет его. Я понял, что должен положить этому конец, должен выкрикнуть… должен, должен…
Ниду с победной усмешкой извлекла руку. Медленно разворачивая вытянутую полоску, она не отрывала глаз от собравшихся киога.
– По закону Света, барабанщиком Тени быть Гарету, сыну Анги, сыну Клеона.
– Нет, – беззвучно выговорили мои губы.
Щек словно коснулся темный ветер. Кругом бормотали – кто с облегчением, кто с волнением, кто с огорчением. Мое оцепенение нарушила Джойсан. Она дрожащими пальцами взяла меня за руку:
– Идем, Керован. Сегодня мы ничего не изменим. Завтра поговорим с Джонкой, подумаем, нельзя ли что-то сделать.
Я тупо позволил ей увести меня от костров в темноту.
– Надо найти Гарета, поговорить с мальчиком. Наверняка есть способ помочь… наверняка!
– Есть. – Она кивнула в ответ на мой взгляд. Я почти не различал ее лица в тени шатров, но голос звучал уверенно. – Терлис сегодня сказала мне, что, если избранник отказывается от выбора, бросают новый жребий.
– Но?.. – По ее тону я понял, что за такое решение приходится дорого платить.
– Отказаться – позор. Если Гарет откажется, люди долго будут его чураться.
– Лучше так, чем служить Ниду, – эта женщина мне отвратительна. Она колдовством подделала жеребьевку.
– Я тоже так думаю. Завтра поговорим с Джонкой и мальчиком.
– Да…
В голове у меня шевельнулась какая-то мысль, дразнила, но не давала себя ухватить. Я вдруг зевнул, усталость легла на плечи тяжестью кольчуги в битве. Завтра… завтра я буду соображать яснее.
В палатке я сразу бросился на тюфяк. И, должно быть, задремал, но очнулся, когда Джойсан легла рядом. И погладил ее освещенную луной щеку – как недавно она гладила меня.
– Как хорошо дома, Джойсан. Я скучал по тебе… очень.
Речи у меня, как всегда, не складывались. Как это другие мужья находят для жен ласковые слова и почему я не умею? Считаные разы я решался подумать – не то что сказать: «Я тебя люблю», – мне чудилось, что стоит признаться в своих чувствах, как дорогой мне человек – Ривал, Яго, отец – безвозвратно уходит, словно обреченный моим признанием.
– Я думала о тебе каждый день, каждый час, – шепнула она в темноте. – Я просила Гуннору вернуть мне тебя и всем сердцем благодарна, что Янтарная госпожа ответила на мою мольбу.
Луна, в одной четверти от полнолуния, светила нам сквозь откинутое полотнище шатра, показывая мне ее лицо, темную волну волос, шнуровку ночной сорочки. Тени, касаясь Джойсан, очерчивали в серебристом лунном сиянии легкие впадинки щек, полноту груди… полноту, что показалась мне новой, волнующей…
Рука моя, когда я снова коснулся ее щеки, чуть дрожала, и ответные слова нашлись:
– Может быть, Госпожа Урожая и помогла мне на реке и с колодцем. Но, Джойсан, ты сказала, что пока меня не было, с тобой тоже что-то произошло. Что?
Она медлила и, только когда рука моя бережно коснулась ее плеча, ответила, чуть задыхаясь:
– Мы договорились, муж мой. В эту ночь ничего из внешнего мира. Только мы с тобой.
– Но…
– Эта ночь только для нас двоих. Без Гарета, Ниду и… других…
Нежное обещание ее мягких губ положило конец спору и мыслям… остались только касания, чувства…
Наконец я заснул без сновидений, провалился на такую глубину, как если бы надо мной встала гора моего отяжелевшего, скованного дремотой тела.
Я не видел снов, но что-то подкрадывалось ко мне – неощутимо, но явственно овладевало мной… Это походило на головную боль после лишнего кубка вина или удара – такая тупая боль дает себя знать даже сквозь сон, хотя спящий слишком измотан, чтобы проснуться и ощутить ее в полной мере.
Солнечное тепло на щеке привело меня в чувство. Я наполовину скатился с тюфяка, в руке сжимал выглаженную ладонью и временем рукоять меча и уже успел наполовину вытянуть клинок из ножен. Я не сумел подавить стон – он сорвался с моих губ, едва я осознал, что за боль меня мучит.
– Ну почему именно теперь? Почему?