Мышь неожиданно затосковала по Прыгуну, который дома спал в ее кровати.
— О, — выдохнула она, — можно мне его погладить?
— Конечно, — ответила Пламя. — Все можете поиграть с ним, только не мучайте его. Я не знаю, сколько он выдержит.
Она передала котенка Мыши, и та прижала его к себе. Котенок замурлыкал, посмотрел на нее своими желтыми глазами и потыкался носом в пальцы. Потом лизнул их. Его крошечный розовый язычок был жестким, словно шерстяным.
— Дай мне подержать немного, — сказала Шепелявая, и Мышь неохотно отдала ей котенка. — Здравствуй, кошечка. А как тебя зовут?
Дети гладили котенка, играли с ним свисающими соломинками. Он прыгал, мурлыкал, довольный, переходил от одной девочки к другой, никого не выделяя. Но чары не могли продолжаться слишком долго: когда наступила очередь Пламени гладить котенка, в руках ее оказались пучки соломы. Девочка развязала нитки, и солома упала на пол.
— Мне казалось, ты не справишься, — сказала Сверчок. — Как ты смогла в конце, что ты сделала, прежде чем солома стала котенком?
— Не знаю, — ответила Пламя. — Мне как будто кто-то помог, только я не знаю кто и как…
— Это я, — сказала Звезда. Она выглядела ошеломленной. — Я дала тебе часть своей силы.
Глава 34
Звезда привыкла это делать — давать свою силу людям, которые в этом нуждались, когда она и ее семейство были в пути и все уже устали, когда потребовалось разбить лагерь.
Все они жили вместе, эти бродячие торговцы, с невенчанными мужьями и женами, в одной группе, с постоянно изменяющимися отношениями. Никто из детей не знал с уверенностью своего отца, даже если знали матери. Но они тоже часто не знали. Больше того, иногда и матерей своих дети помнили очень смутно. Женщины заботились обо всех детях без разбора или так же без разбора не обращали на них внимания. Но в любое время в группе всегда оказывалось достаточно женщин, чтобы никто из детей не оставался без материнской заботы. Звезда не больше других детей в караване знала, кто ее настоящий отец, но считала, что это предводитель группы, и только его называла папой. Она очень гордилась, когда он ночевал у ее матери, и он это делал чаще, чем с остальными женщинами.
В пути папа ехал впереди и думал. Звезда знала, о чем он думает. О необходимости разместить фургоны, накормить и напоить лошадей, отремонтировать то, что сломалось за день. А по ночам следить, чтобы не подкрались воры и не украли жалкий запас товаров и деньги, которые хранятся под постелью мамы. Звезда, сидя на своем месте, обнаружила, что можно чуть подтолкнуть, послать поток силы, который словно туманом, обволакивает папу. Она почти видела, как этот поток покидает ее тело, и всегда могла сказать, когда папа вдыхает его или поток проникает ему под кожу. Папа в таком случае распрямлялся, как будто спина его утрачивала способность гнуться.
— Ну, бодрей, еще немного, и мы на месте! — кричал он своим людям в фургонах. И все остальные, услышав его полный сил голос, приободрялись.
Иногда, если Звезда посылала папе меньше силы, чем обычно, и сама не уставала, она толкала волну силы кому-нибудь еще в караване — тому, кто больше всего в этом нуждался. Никто не учил ее делать это. Она просто знала. И потому совсем не удивилась, когда Пчела и стражники отыскали ее семью и забрали девочку, чтобы она училась и со временем стала настоящей волшебницей.
— Так я сделала и с Пламенем, — сказала она.
— Очень приятно было бы знать, как передавать другому свою силу, — задумчиво заметила Мышь. Остальные девочки начали одна за другой рассказывать, что они могут делать, и хотя Мышь слушала, она в то же время что-то обдумывала. Чего-то ей не хватало. Если Звезда сумела показать, как толкать, если она сама научилась слышать мысли других, если у остальных девочек тоже есть дары, пусть нетренированные…
Глава 35
— Я могу изменять свою внешность, — сказала Сверчок.
— Не может быть!
— Правда.
Сверчок был ребенком пары, жившей в небольшой деревне на юге Эсткарпа. У отца была маленькая ферма, которая давала ячмень на продажу и чтобы накормить семью, но его было мало, и мама обшивала всех женщин в деревне. У Сверчка был брат, немного старше и мама ждала еще одного ребенка.
— Хотя не знаю, как мы будем кормить еще один рот, — обычно говорила мама за шитьем.
Особенно трудно приходилось брату Сверчка Гвеннану. Он всегда хотел есть. Сверчок тоже, но только до того времени, пока не научилась заставлять людей принимать ее за брата. Она просто хотела, чтобы они так подумали. И они так и думали.
Такая способность оказалась очень полезной. Она в любое время могла пойти в кладовку, съесть что-нибудь, а наказывали брата. Но приходилось быть осторожной.
Например, когда у мамы появлялась немного лишних денег и она пекла вкусные пирожки. Если съесть их слишком много, можно заболеть. И потом трудно было бы объяснить причину.
Сверчок не знала, принадлежит ли ее дар Свету, и не думала об этом. Только иногда просто хотела, когда Гвеннана не было поблизости, чтобы вместо нее видели брата. И обычно у нее это получалось. Она ни о чем не подумала, когда появились Пчела и стражники. Решила, что Пчела придумала замечательно. И она не знала, умеет ли кто другой менять внешность, как она.
— О, это нетрудно, — сказала Шепелявая. — Я умею делать так, что меня не видят. Могу пройти у людей под ношом, и они ничего не жаметят.
Шепелявая всегда была тихим одиноким ребенком на большой ферме Гведдавл. Ни у кого не находилось времени для маленькой девочки, которая к тому же плохо говорит, хотя она и была дочерью богатого хозяина фермы. Шепелявая чувствовала себя невидимой. И однажды, к своему удивлению, она обнаружила, что когда очень сильно захочет, на самом деле становится невидимой. Она сама видела себя как легкую тень, словно она сделана из тумана. Она могла видеть сквозь свою руку, как иногда, если посмотришь через руку на яркий свет и увидишь очертания собственных костей. Но даже кости становились прозрачными, ей стоило только этого захотеть.
Теперь она могла ходить куда угодно и все слышать — особенно тайны, когда взрослые прогоняли ее и говорили друг с другом. Они называли это делом и отправляли девочку поиграть. Но Шепелявая знала, что они поступают так, чтобы она им не мешала. Никто из остальных детей с ней не играл. А когда она становилась невидимой, все изменялось.
Она могла пойти туда, куда ей не разрешали ходить, смотреть и слушать, хотя не понимала и десятой части происходящего. Единственным серьезным недостатком было то, что она не умела делать невидимой свою одежду, и если не хотела, чтобы видели, как платье неожиданно встает и уходит, нужно было его снимать. И всю остальную одежду тоже.
Поэтому ей приходилось заниматься своей тайной деятельностью только в теплую погоду. Она становилась невидимой, но оставалась слышимой. Звук стучащих зубов обязательно выдал бы ее, и она не знала, что произойдет, если ее поймают за подглядыванием — совершенно голой. Конечно, она не хотела, чтобы об этом узнали.
Когда Пчела нашла ее, Шепелявая так радовалась дружбе с новыми сестрами, что ни разу не захотела стать невидимой.
— Пока наш не поймали Пшы. И убили Лишт. — И Шепелявая снова сунула палец в рот.
Сверчок фыркнула.
— Если бы мы умели сделать так, чтобы вместо нас видели Псов — или их собак, по размерам они нам ближе, — или вообще стали невидимыми, нас бы не поймали.
— Может быть. Но вше шлучилошь так быштро.
— А я прямо сейчас могу выйти, и меня никто не увидит. Или Псы подумают, что это кто-то другой.
— Я могу это шделать еще лучше.
Мышь подумала, что эти две девочки зря спорят, но ничего не сказала. Она продолжала обдумывать свою идею, но что-то ее тревожило. Она почти поняла что. Если бы только голова не так болела…
— А ты что умеешь, Птица? — спросила Шепелявая.
— Ничего особенного. Иногда, если все благополучно, я умею видеть.
— Как это видеть? — спросила Звезда.
— Ну, понимаете. — Птица покраснела. — Просто видеть. Я это всегда называла уходить в глубину.
Глава 36
Папа Птицы был деревенским кузнецом и, вероятно, самым богатым человеком на многие лиги вокруг. Это был рослый мужчина, добродушный и красивый.
Мама Птицы в молодости была деревенской красавицей и по-прежнему одевалась очень нарядно. Муж потакал ей, сколько мог. Платья у нее всегда были из лучших материалов и сшиты лучшими портнихами. У нее были резные гребни для волос и красные кожаные сапожки. Птица знала, что красивые родители стесняются ее — тощей девочки с некрасивым лицом. Ясно, что из нее никогда не получится красавица. Птица не обижалась, просто она ничего не могла поделать. Но все равно было трудно, когда незнакомцы иногда смотрели на маму и папу, а потом на нее, и на лицах их ясно отражался вопрос «почему?»
У мамы было много красивых вещей, украшений и лент, одежды и безделушек, и иногда мама разрешала ей взять что-нибудь и поносить. Птицу притягивало все красивое: цветок, блестящий камешек, и она все время смотрела на них, пока, как говорила мама, «не втягивала в себя всю красоту». Любимой игрушкой Птицы был камень на цепочке, который иногда носила мама. Камень был совершено прозрачным — гладкий круглый камешек, отполированный без отвлекающих внимание фасет.
Несмотря на это, он улавливал лучи света и сверкал на маминой груди.
И вот однажды мама потеряла свое прекрасное ожерелье. Она поискала его, но не нашла.
— Хоть оно и простое, мне оно нравилось, потому что ты его мне подарил, — сказала она отцу Птицы.
— Ну, не расстраивайся, — ответил папа. — На следующей ярмарке купим другое, еще красивее.
Мама улыбнулась и перестала искать ожерелье, потому что больше всего любила новые вещи.
— Купим такое, которое блестит и бросает радужные отражения на солнце, — сказала она.
Когда много времени спустя под лавровым деревом, где проходила мама, Птица нашла ожерелье, ей и в голову не пришло отдать его. Серебряная цепочка порвалась, и поэтому ожерелье упало у мамы с шеи. И так как это была любимая вещь Птицы, она подумала, что мама разрешила бы теперь взять ее с