лине сестры нет. Бок о бок с нами сражались и горцы, но Динзиля среди них не было. И это усиливало мои подозрения, как бы ни оправдывали зеленые его отсутствие.
Может, магические силы, призванные Дагоной на помощь, оказались сильнее воинства Тьмы. А может, враг, наконец, просто обессилел, растеряв за эти дни свои клыки и когти. Но, наконец, в черных тучах появился просвет, через который выглянуло солнце, осветив своими яркими лучами землю — и горы, и Долину, и все тропы и дороги. Перед их всемогущей силой уродливое и страшное воинство Тьмы окончательно отступило. Оно унесло с собой и своих убитых. Так что мы даже не смогли узнать, какой урон нанесли врагу. И все же это была самая настоящая Победа — в этом никто не сомневался.
На Совете мы подсчитали свои потери и опечалились. Стало ясно, что еще одна-две таких победы, и они будут равносильны поражению. Надо было срочно что-то предпринимать. Прежде всего было решено построить укрепления, затем произвести разведку и не ждать покорно очередного набега Тьмы, а самим нанести ей упреждающий удар.
Во всем этом помощи от меня было мало. И я решил воспользоваться передышкой для другого. У меня была своя цель, и я сказал об этом Совету. Кайлан хотел идти вместе со мной. Мы трое, говорил он, словно единое существо, и если между нами нарушается связь, то страдают от этого все трое. Но я напомнил ему те дни, когда мы были разлучены. Он сражался, защищая границы Эсткарпа от отрядов Карстена, я лечил раненую руку, а Каттею Колдуньи держали в Обители Мудрейших. И сейчас каждый из нас, как и тогда, должен выполнять свой долг. Кайлан — воин, его место здесь, он тут нужнее. Мой долг — спасти сестру. Ведь я с ней связан тесней, чем он, значит мне отыскать ее будет легче, чем ему.
Дагона и Эфутур отнеслись к моим словам с сочувствием и пониманием. Но эсткарпцы нахмурились. Они были суровыми воинами, и что значила для них жизнь одной женщины по сравнению с судьбой целой страны? Тем более, что Каттея была колдуньей. А их они по вполне понятным причинам терпеть не могли, хотя и боялись.
Уезжая на поиски своей сестры, я понимал, что в этом деле могу рассчитывать только на себя. Я взял в дорогу свой верный меч и немного еды в походном мешке. Меня вела надежда. Старый мой друг, рентан Шил, сказал, что хочет сопровождать меня в этом опасном путешествии, но я отказался. Мы договорились, что я поеду на нем только до границы Долины. Не думаю, чтобы в этом предприятии, полном страшных опасностей, я имел право рисковать еще чьей-нибудь жизнью.
Кайлану не хотелось отпускать меня одного. Его очень задели мои слова о том, что он не сумел сберечь нашу сестру и что теперь я найду ее сам. Но он понимал, что это правда И что без его воинского умения Долине придется туго.
Когда я уезжал, было тихое, ясное утро. Покой и мир царили в Долине. Кровавые бои, которые шли здесь еще только вчера, сегодня казались дурным сном. Шил быстрее любого скакуна мчал меня вдоль реки все дальше на восток. Здесь не было врагов, не нужно было опасаться их коварных ловушек. Тем более, что впереди нас на всякий случай летели фланнаны, а на берегах нам то и дело встречались дозорные ящеры, которые все еще следили за тем, чтобы враг не застал нас врасплох, пробравшись в Долину тайком.
Я вспомнил Орсию и со страхом подумал о том, что сделали бы с ней ее соплеменники, узнай они о том, что это она спасла меня, их заклятого враг?.
Наконец, мы стали приближаться к предгорью. Луга и рощи постепенно уступили место каменистым склонам, вдали показались высокие отвесные скалы. Где-то там утесы должны были сойтись, оставляя место только для заброшенной горной дороги, по которой и отправилась моя Каттея, чтобы обратиться к могущественным силам, внушающим страх даже Дагоне, которая была Владычицей этих мест.
Она когда-то сказала, что у каждого из здешних народов своя магия, свои, подвластные им силы. Так, зеленым подвластны силы растительного мира, фасам — подземного, кроганам — водяного. Ну а там, куда отправилась Каттея, властвовали силы воздуха.
Я вспомнил, что Колдуньи Эсткарпа управляли стихиями — ветром, огнем, дождем и бурей. Вполне может статься, что Каттея обратилась к ним, но потерпела неудачу. Что же с ней?
Мой друг, рентан Шил, долее меня на своей спине до узкой расселины п скалах и остановился в нерешительности. Потом осторожно пошел по узкой тропе дальше. Здесь было как-то тревожно, и несмотря на то, что до захода солнца оставалось еще несколько часов, вокруг царил полумрак. Вскоре рентан остановился окончательно.
— Прости,— услышал я его мысли,— дальше не могу. Я должен вернуться.
Я посмотрел вперед, туда, куда убегала узенькая тропинка, и почувствовал исходящую оттуда угрозу, какое-то смутное предостережение. Что-то говорило чувствам — и моим, и рен-тана, что дальше идти нельзя. Я спешился, перекинул через плечо мешок с едой и повернулся к Шилу:
— Спасибо тебе, мой быстроногий друг. Когда вернешься, скажи, что оставил меня здесь целым и невредимым.
Но Шил почти не слушал меня. Задрав голову, он смотрел вверх, на отвесные скалы. Ясно было, что врагу там негде укрыться. Да и не место здесь для той нечисти, что атаковала Долину. Но упрямый Шил, раздувая ноздри, бил копытом:
— Я нутром чую, что тут обиталище Силы!
— Но это не злая Сила? — обеспокоенно спросил я.
— Есть Силы,— отвечал рентан встревоженно,— недоступные нашему пониманию. Они за пределами наших понятий о Добре и Зле, о плохом и хорошем. Ты идешь на риск.
— У меня нет выбора...
— Будь осторожен,— вскинул голову Шил.— Как говорим Мы, рентаны, смотри под ноги, по сторонам и вверх. Смотри и слушай!
Хотя Шилу и не хотелось оставлять меня одного перед лицом неведомой опасности, но он не мог преодолеть невидимый барьер, не пускавший его дальше. Как знать, может, когда-нибудь такой барьер встанет и на моем пути. Но сейчас — вперед! И я зашагал по тропинке, ожидая, что вот-вот натолкнусь на невидимую стену, как было тогда, когда мы с Киланом пришли за сестрой в Обитель Колдуний. Я оглянулся со стесненным сердцем и увидел Шила, который все еще смотрел мне вслед, и помахал ему на прощание рукой, он тоже кивнул мне ободряюще. Надо отбросить колебания. И я решительно устремился вперед, запретив себе оглядываться и стараясь больше не думать о том, что осталось позади.
Шагать в этой мрачной расселине было нетрудно — тропинка поднималась достаточно полого. Но потом расселина стала сужаться, и вскоре я уже мог касаться раскинутыми в стороны руками ее стен. А впереди круто вверх уходила вырубленная в скале лестница. На ее ступеньках я увидел вырезанные в камне знаки. Некоторые из них были похожи на охранные руны Долины, другие казались совершенно незнакомыми. Страшно было наступать на них, но другого пути к спасению Каттеи не было. Я стал подниматься по лестнице, считая ступени. Семь ступеней — площадка шириною в три ступеньки. Три ступеньки — и новая площадка. Потом еще девять ступеней. Никакой необходимости располагать их именно так не было, и это заставляло предполагать, что тут кроется какой-то тайный смысл. От одной площадки до другой лестница делалась все уже, и на последних тринадцати ступеньках она стала настолько узкой, что на ней трудно было уместить рядом две ступни.
Высеченные на ступенях знаки были мне незнакомы. Но я почувствовал, что смотреть на них неприятно, хотя никакой прямой угрозы они как будто не таили. В Эскоре я научился различать притаившееся Зло. Но здесь, понял я, было нечто другое. Просто они предназначались не для человека, не для его глаз и разума.
Меня охватила непривычная усталость, руки и ноги стали пудовыми, и мне приходилось делать передышку чуть ли не на каждой ступеньке. И дело было не в ране, она давно зажила. Но все тело налилось непривычной тяжестью. Кроме того, сам не зная отчего, я был очень подавлен.
И вот преодолена последняя ступенька, и я очутился на вершине скалистой гряды,, кольцом окружавшей Долину. По ее каменной поверхности была проложена тропа, которая начиналась прямо от последней ступеньки. И если лестница с каждым шагом сужалась, то тропа, напротив, становилась все шире, а потом скрывалась в лесу из каких-то каменных столбов. Уже стемнело, но надо было идти дальше, я спешил. Спешил — и едва передвигал ноги. Усталость навалилась на меня таким грузом, что, пройдя еще несколько шагов по каменной дороге, я буквально повалился на нее. Не в силах сдвинуться с места, я завернулся в плащ и мгновенно уснул. Но не так, как обычно, когда медленно погружаешься в сон, а буквально провалился в него, как в глубокую трясину. И не было на свете силы, которая могла бы заставить меня подняться.
Пробуждение мое было таким же мгновенным. Я с трудом сел на своем каменном ложе и принялся растирать онемевшие за ночь руки и ноги. А придя в себя, слегка перекусил, хлебнул из фляги воды и был готов продолжить свой путь. Рассвет едва брезжил. Впереди меня ждал долгий и трудный день, полный неизведанных опасностей. Завязывая походный мешок, я вспомнил, как Дагона говорила, что расходовать припасы надо очень бережно и расчетливо, чтобы их хватило надолго. Там, где хозяйничает Тьма, нельзя прикасаться даже к самой соблазнительной пище, иначе попадешь во власть злых сил.
Я углубился в каменный лес, на который смотрел вчера только издали. Каменные столбы стояли без всякой системы и порядка, словно и вправду здесь когда-то росли деревья, которые потом окаменели. А верхушки с ветками обломились, оставив только странные каменные стволы. Я невольно посмотрел вниз, на землю,— уж не лежат ли там сломанные сучья? Но на каменной поверхности ничего не было. Подул ветер, и я ясно услышал шум листвы. Стоило зажмуриться, и начинало казаться, что стоить посреди зеленой рощи, полной живых шелестящих листьев. Но как только я их открывал, со всех сторон меня обступал тот же самый безжизненный и холодный камень.
Ветер крепче не стал, но невидимая листва шумела все сильней. Вскоре к ее шуму присоединились чьи-то вопли и стоны, словно скорбящие всех времен оплакивали своих мертвецов. А еще через некоторое время все это сменилось совсем другими звуками, чем-то вроде слов на неведомом мне языке. Но я, в отличие от того, кто откликнулся на мой призыв тогда, на равнине, ничего не ответил. Верилось, что слова эти произносил Кто-то в мире, смежном этому. Я настолько сильно ощущал чье-то зловещее присутствие, что упал, а вернее сказать, был повержен на колени. Страшно было поду