ых серых камней, не натыкаться взглядом на эти видения. Я гнал их от себя, а думал все о том же: как найти выход? Но мысли мои были смутными, беспорядочными, они надоедливо толклись в мозгу, всюду натыкаясь на преграды. И мне казалось, что это я сам мечусь в тесной клетке, налетая на железные прутья.
Откуда-то послышался не то стон, не то плач — как в каменном лесу, где я нашел шарф Каттеи. Я сунул руку в вырез рубашки и нащупал на груди тонкий шелк. Да, Каттея... сестра... трижды погибающая и всякий раз от моей руки — руки брата. Так можно ли верить тому, что показала Лоскита? Или, как нашептывало мне зудящее подозрение, это еще одна уловка врага?
Я запил свой скудный завтрак водой из фляги. Воды в ней оставалось совсем немного. Без еды можно долго протянуть, но без воды не проживешь и нескольких дней. Хватит ли у меня мужества оставаться здесь, пока не придет смерть?
Нет, бездействие — путь не для меня, даже если в нем и заключается высшая мудрость жизни. Я из рода Трегартов. А они всегда шли навстречу опасности. Мои мать и отец были людьми действия. Я решительно выбрался из пещеры и огляделся по сторонам. Мне припомнилась картина, которую мне показала прорицательница на голубом песке. Я хорошо запомнил то место, где была Черная Башня. Но здесь все было другим. Где-то неподалеку, услышал я, журчала вода. Очень хотелось пить, но опять вспомнилось предостережение Дагоны: в тех местах, где обитает Зло, питье и еда таят опасность. А если попробовать смешать воду с той, что осталась во фляге? Может, тогда риск уменьшится? Опять решение...
Угрожающие видения, которые возникали на поверхности скал, стали ярче, страшней, отчетливей. Это, конечно, были наваждения, и я старался не смотреть на них, чтобы они меня не заморочили. От завываний ветра на душе становилось тяжело. В его звуках я различал вопли ужаса, чьи-то стоны, жалобы, просьбы о помощи. Иногда мне казалось, что я слышу знакомые голоса. И потому все время приходилось напоминать себе, что это всего лишь ветер среди скал. Старое поверье салкаров говорило, что если воин в шуме битвы вдруг услышал свое имя, значит его призывает смерть. Я невольно стал прислушиваться к ветру — вдруг в его завываниях я различу протяжное «Ке-е-ем-о-ок... Ке-е-мо-о-ок...»
Некоторые из воинов с окраин Эсткарпа, где люди все еще придерживались старинных обычаев, носили талисманы.
Айдан, который был оттуда родом, показал мне однажды камешек с круглым отверстием. Считалось, что такой талисман, в особенности, если его дала любимая, надежно защищает воина от беды. Лйдан... Давно я не вспоминал о нем. Жив ли он? Уцелел ли в ожесточенных схватках пограничной войны? Вернулся ли к той, что дала ему талисман?
Узкая лощина, по которой я шел, свернула в сторону, и привела меня к неширокой долине. Края ее поросли травами и кустарником, а на дне бежала та самая неглубокая речка, журчание которой я слышал, пока его не заглушил ветер. Я взглянул на ее берега и тут же, почуяв опасность, метнулся за ближайший валун. Внезапно вой ветра был заглушен звоном мечей, гневными криками жаркой схватки. Оказывается, трое кроганов, среди которых, как я успел заметить, была и женщина, видимо, попали в засаду. Здесь, на мелководье, на них напали воины в кольчугах и черных плащах. И пока звенели мечи, чуть выше по течению реки несколько фасов торопливо катили к воде камни, забрасывали узкое русло землей, чтобы отрезать кроганам путь к отступлению. Но с водяными жителями не так-то легко было справиться. Им помогали какие-то лохматые существа. Схватка становилась все ожесточенней, вверх взлетали сверкающие брызги.
Я видел, как у одного из кроганов черный воин выбил из рук пику, повалил его наземь и резким движением занес над ним меч. Кроганам пришлось туго. Видно, у врага все было подготовлено заранее, потому что из-за речного поворота на помощь воинам в черных плащах уже бежало подкрепление. Кто это, понять было трудно. На них были длинные балахоны с капюшонами, которые скрывали их полностью. Но в руках они держали посохи, из которых короткими вспышками вылетал огонь. Это напомнило мне боевые кнуты зеленых. Но вот все утихло. Кроганы неподвижно лежали в воде, а река стала красной от крови.
Один из черных паклонился над каким-то кроганом и, ухватив его за волосы, выволок на берег и повернул к себе лицом. Я ахнул. Это была Орсия! Те, в балахонах, стояли поодаль и как будто чего-то ждали. Потом, обменявшись с черными воинами им одним понятными жестами, исчезли в кустах. На смену им с гортанными криками прибежали фасы, которые уже успели запрудить речку. Они с такой жестокостью набросились на неподвижные тела, что я поспешил отвернуться. Может, кто-нибудь из кроганов или их мохнатых защитников был еще жив, но фасы позаботились о том, чтобы они никогда больше не смогли подняться.
Потом они подошли к черным, которые окружили Орсию. Какой-то фас, видимо, их главный, уже потянулся к ней своими мерзкими лапами, чтобы утащить ее с собой и отдать на растерзание всей своей своре. Но воин в черном плаще оттолкнул его и даже замахнулся на него мечом. Фас обиженно заскулил, но и не подумал отступить. Тогда меч просвистел у самого его носа, и наглец был вынужден отскочить в сторону. Он зафыркал, заскулил, заскрежетал зубами. Потом отбежал подальше, остановился и, размахивая корявыми лапами, принялся ругаться так, что слюна брызгала ему на грудь и торчащий яйцом живот.
Воины с мечами вначале презрительно смотрели на фасов, потом двое из них с угрожающим видом двинулись на подземных коротышек. Те сразу забегали, засуетились, подхватили тела рооганов, лежащие в красной от крови воде, и побежали со своей страшной ношей вверх по течению реки. Самый главный из фасов на бегу оборачивался и, колотя себя в грудь широкими лапами, пронзительно верещал.
Черный воин поднял лежащую без памяти Орсию и взвалил ее на плечо. Моя рука легла на рукоять меча, опираясь на валун, я привстал. Так... Их пятеро. Пусть только фасы отойдут подальше. И когда черные отправятся вниз по реке, надо »сити тихонько за ними, выждать удобный момент и...
Но тут, к своему удивлению, я понял, что не могу двинуться с места. Мои ноги словно приросли к земле! И, сжимая в ярости рукоять меча, я беспомощно смотрел, как черные уносят Орсию все дальше и дальше. Они шли совершенно спокойно, ни от того не таясь, не озираясь по сторонам. Чувствовалось, что они у себя дома. Скоро черные скроются из виду, а я все стою на месте, не в силах пошевелиться.
Может, это проклятие наслала на меня Лоскита? Или же я сам навлек его на себя? Ведь сейчас я наконец принял действительно важное решение. И это совсем не то, что выйти из пещеры, отыскать воду или пройти мимо наваждений. Решиться иа то, что я задумал — значит по-настоящему рисковать, по-настоящему искушать судьбу. Если я брошусь вслед за темными, чтобы о!бить у них Орсию, то могу пойти именно по тому пути, который приведет к убийству сестры.
Душа моя разрывалась между Орсией и Каттеей. Орсин я обязан жизнью. Но разве можно выразить словами, чем я обязан Каттее? Я не мог сделать выбор и потому не мог сдвинуться с места. А черные вот-вот скроются с глаз. Обессиленный внутренней борьбой, я потерянно опирался о валун, не зная, на что решиться. Черные с Орсией уже скрылись за поворотом, а я все глядел и глядел на опустевший берег.
Но вот с меня словно оковы упали, и первым делом я побежал к месту схватки. Там все еще лежало тело одного из лохматых существ — искромсанное мечами, изорванное острыми зубами фасов. Остались и другие свидетельства кровавой схватки. Сам не зная зачем, я поднял обломок пики, которой защищался один из кроганов. Вода стекала по нему, по моим изуродованным пальцам, а я оцепенело смотрел на падающие капли.
Лоскита говорила, что невозможно узнать, какое из наших решений может поставить тебя перед роковым выбором. И она была права. Выйти из пещеры — одно мое решение, найти воду — другое. В результате этих двух ничего не значащих решений, я сейчас должен принять третье, роковое для меня решение. То самое, которого я все время старался избежать. Я должен принять его. И может быть, отныне мне не останется ничего другого, кроме как считать себя презренным трусом. Обломок пики выскользнул из моих рук и ударился о камень. И мои мысли потекли по другому руслу.
Темные забрали Орсию с собой, и это говорит о том, что она жива. Фасам они ее не оставили, но и от них ждать пощады тоже не приходится, в этом не было никаких сомнений. Но если быть честным с самим собой, то, что я остался жив, стало возможным только потому, что Орсия однажды приняла решение. А это было нелегко.— она пошла против воли своих соплеменников.
— Но Каттея? — простонал я, сам не зная, кому задаю этот вопрос.
Где-то впереди на моем пути стоит Черная Башня. Мне ее не миновать. Это ясно. И раз уж мне отведена какая-то роль, я должен ее сыграть. В конце концов Лоскита сама сказала, что есть на свете люди, которым удалось переломить свою судьбу.
В раздумье смотрел я на воды реки, мутные от крови, которую волны потихоньку смывали с прибрежных камней, и от земли, которую набросали фасы, когда строили плотину. Затем так, как единым усилием разламывают стены, чтобы разом вырваться на волю, я в один миг стряхнул с себя чары, сковавшие мой дух после встречи с Лоскитой. Человек не может обойтись без решений. Дышать, ходить, улыбаться, плакать — это тоже неизбежные решения, Которые мы принимаем чуть ли не автоматически. Но мне хватает мужества совершать еще и те поступки, которых от меня требуют ум и сердце, и делать это я должен, призывая на помощь мудрость, ведь я — Кемок. Так долой же страх! Действовать надо так, как я это делал до встречи с Лоскитой.
Орсия спасла мне жизнь, и, как говорится, долг платежом красен. Пускай где-то впереди поджидает меня Черная Башня, у меня хватит сил справиться со Злом и, может быть, даже разрушить его гнездо. Я больше не чувствовал себя загнанным в угол, а в душе и следа не осталось от порождающей слабость раздвоенности. Прячась за валунами, которые усеяли склон долины, перебегая от одного к другому, я пошел по следу черных воинов. Только бы где-то за поворотом реки, думал я, их не ждали оседланные кони. Тогда все пропало — они ускачут, и мне их не найти.