Каковы мои возможности? Орсия зарядила Силой шарф, который при мне. Неведомо чей меч. Я владею несколькими словами из предания. Они могут помочь мне, а могут и погубить. С закрытыми глазами я иду навстречу неизвестности. Я подполз еще ближе к пропасти, встать я так и не решился. Все, что наполняло меня жизнью, кричало, протестуя, кровь моя стучала в висках, сопротивляясь этому. Мозг мой говорил о том, что это верная смерть, что это безумие, что у меня нет защиты. Я не хотел умирать. Я не хотел лететь в пустоту, где умирает не только тело, но и дух, могучий дух, подаренный мне природой.
Я придвинулся к самому краешку и заглянул в бездну. Ум мой помутился. Собрав всю свою волю, я наклонился и бросился в проем.
Как в страшном сне, я летел долго, долго. Только во сне знаешь, что можно пробудиться. А здесь, казалось мне, пробуждением будет смерть.
Страшной болью налилось мое тело. Я был в полном сознании и чувствовал, как боль становится все сильнее. Это было невыносимо. Я сжался. Все человеческое ушло из меня. Я превратился в рвущий пространство вопль. Тьма сменилась яркой вспышкой. Во мне болела тьма, во мне болел свет. Что это за свет? Значит, мой полет кончился? Я пополз по какой-то гладкой поверхности. Я полз, и передо мной появлялись яркие сполохи. Что-то гудело. А я все продолжал ползти.
Слезами наполнились мои глаза. Огонь клокотал внутри меня. В голове моей разрасталось пламя.
Я! Кто я? Что означает это слово — я?
Главное сейчас — не позволить себе остановиться. Глаза надо закрыть, а то ведь можно ослепнуть. Такие яркие вспышки. Нужно ползти. А зачем, собственно, ползти?
Что такое я? Чье это тело? Сколько времени прошло — миг, час, год? Сколько времени я полз? И почему — я? Сколько времени ползло это мычащее существо, прежде, чем в нем опять искоркой затеплилось сознание? Сколько оно плакало, металось, замирало каждый раз, когда От земли до неба взлетал фонтан огня? Сначала я только спрашивал. Затем начал думать — как же можно ответить на эти вопросы?
Слезы туманили взгляд. Я остановился, чтобы осмотреть свое тело. Я перестал быть человеком.
Вместо рук и ног у меня теперь были толстые перепончатые лапы, кожа моя стала серой шкурой, усыпанной бородавками. Я хотел встать, но не мог подняться. Голова моя торчала прямо из плеч. Лапу мою обвивало зеленое пламя. Я дотронулся до него другой лапой, и она погрузилась в зеленый туман.
Но я стал о чем-то догадываться, какая-то память, связанная с этим изумрудным огнем, шевельнулась во мне. Ах да, шарф. А что у меня еще было? Меч. Это слово отворило мою память. Сознание полностью вернулось ко мне.
Где мой меч? Я стал смотреть по сторонам. Неужели я потерял его?
Меча при мне не оказалось. Я ощутил ужас. С надеждой увидеть его я стал озираться по сторонам. И словно сигнал был послан специально для меня, скользнул неподалеку луч, и я знал, что его отражает. Я начал было успокаиваться и потянулся туда, где луч начинался. Он осветил мою лапу. Сейчас я дотронусь до рукоятки. Вот она. О ужас! Лапа моя ткнулась в пустоту. Но ведь он мой, он дан мне, и я должен взять его. Пальцы сжимались и разжимались, но передо мной кроме света ничего не было. Я колотил по полу. Я ревел. Из ссадин на лапах выступила киселеобразная зеленая кровь. Я царапал лапами бородавчатую грудь. Я стонал, и голос у меня был нечеловеческий, и я понимал это. Что же это за луч? Где я мог потерять свой меч? Как узнать это теперь? Я долго полз. Может быть, где-то там позади он ждет меня? Или это все-таки он? Если так, то откуда он здесь?
Я смахнул со щеки слезу и вздрогнул от прикосновения своей лапы. Шкура была как наждак. И вдруг меня осенило. Надо ползти дальше, и тогда я узнаю, что это за луч. Нет, я не должен ползти. Меня обволокло чужое тело. Это не моя бородавчатая жесткая кожа. Я не покорюсь тому, кто взял меня в плен. Я должен двигаться стоя. Я человек и пойду навстречу неизвестности в полный рост. Я почувствовал, как возвращаются ко мне прежние достоинство и решимость.
Но удержаться на коротких лапах оказалось очень трудно. Кривой позвоночник переместил центр тяжести далеко вперед. И я опять опустился на четыре лапы. Голова моя почти упиралась в землю, и что делается на два-три метра впереди, я уже не видел. Я поворачивал неуклюжую шею, стараясь увидеть, во что я превратился. Вид мой был на редкость уродлив. Спина горбилась бесформенным холмом, плечи были несоразмерно широки, а поясница узка. Я потрогал лицо неуклюжей лапищей. Губ у меня не было. Узкая щель перерезала пол-лица. Из нее торчали острые клыки. Вместо носа красовалась щель поменьше. На лысой голове уши соединял огромный мясистый гребень. Уши были размером с лопух. Я понял, что такое чудовище, каким стал я, может испугать кого угодно.
Покачиваясь да пошатываясь, чтобы не упасть, я сделал первый робкий шаг, затем еще один и пошел, как ходят по краю пропасти. Луч дрогнул и тоже задвигался. Он скользил впереди меня, и расстояние между нами не уменьшалось. Я успокоился, радуясь тому, что меч со мной, и, хотя мне невозможно им воспользоваться, он все-таки, наверное, меня охраняет. Теперь я, переваливаясь с лапы на лапу, двигался вперед так быстро, как только мог. Я шел сам не зная, куда.
Впрочем, я знал, куда иду. Я здесь затем, чтобы освободить сестру. Где ты, Каттея? Думая о своем уродстве, я испугался, что и ее заколдовали в нечто подобное. И все-таки, куда меня забросила судьба? Скорее всего, это запредельный мир, где человеку жить заказано, где только и обитают вот такие чудища.
А что если и правда Башня охраняет ворота в другие пространства? Хотя зачем Динзилю переселять Каттею в мир, откуда нет возврата. Ведь сказано Лоскитой, что при помощи Каттеи Динзиль хочет получить власть над тайными силами. Зачем ему забрасывать неизвестно куда ключ от потайной двери? Впрочем, может быть, он совершил непоправимую ошибку.
Я порядочно устал, неся свое массивное тело. Пришлось сделать остановку. Я посмотрел по сторонам. Но по-прежнему впереди была только ровная поверхность, которую озаряли разноцветные вспышки.
Что же это за радуга сопровождает меня? Глаза мои к ней привыкли и перестали слезиться. Я посчитал вспышки и нашел определенную закономерность: они объединялись по три, семь и девять. И цвета сменялись в той же последовательности. Это, конечно, было не случайно. Во всем этом была магическая закономерность.
И всякий раз, когда надо было двигаться дальше, • меня терзал один и тот же вопрос: куда идти? И вслед за ним возникал образ сестры. И я произнес громко и жалобно:
— Каттея!
Однажды я уже видел слова, которые потом стали огненными молниями. Вот и сейчас имя сестры возникло передо мной и стало ярко-зеленым кольцом света, в которое превратился шарф. Оно поплыло по воздуху куда-то направо. И я, семеня короткими лапами, заковылял вслед за этим именем, но оно* скрылось в одной из вспышек красного пламени.
— Каттея! — опять взмолился я мысленно.
Снова имя сестры полетело впереди меня. Золотой луч волшебного меча тоже продолжал путь вместе со мной. Я опять прикоснулся к зеленой полоске на лапе.
— Каттея!
И мысли мои становились зримыми и летели вперед, а я шел за ними. Но Каттея молчала. И я стал сомневаться — уж не новая ли это ловушка? Но как бы то ни было, мысль моя торила нам дорогу. Неожиданно после того, как наш путь озарил голубой сполох, я увидел, что впереди какое-то нагромождение красного цвета. Сначала показалось, что это обломок скалы. Затем почудилось, будто это какое-то древнее изваяние. И, наконец, я увидел, что это чудище, вроде меня. Оно нелепо сидело, зажав передние лапы меж колен. Ясно было, что для зверя эта поза совершенно неестественна. Голова его была повернута в сторону моих мыслей, летящих в другое пространство. Одно можно было определить безошибочно — чудище было женского пола. Лицо ее словно вырубили топором — ни рта, ни носа, одни только глазные впадины, из которых стекали похожие на кровь капли. Они падали на грудь и на колени. Это существо было раза в три выше и шире меня. Оно смертельно тосковало, и мне передалась его тоска.
Я не знал, какой образ принимало раньше это уродливое существо. Но сейчас оно было в плену, в заточении. Его страдания окутали все вокруг, словно тяжелое облако. Они тяжким грузом легли на мою душу. Сердце мое разрывалось от жалости. Я хотел как можно быстрее обойти это несчастное создание, но не выдержал и дважды оглянулся.
Затем я оглянулся в третий раз и поднял было уже лапу, чтобы сказать ему слово покоя, с которыми воины Эсткарпа обращаются к тем, кто пал в бою. Но вместо рта у меня была безобразная узкая щель с клыками, и я не мог произнести ни слова. И все-таки я сказал то, что хотел. Я произнес эти слова прощального привета мысленно.
— Земля,— сказал я,— прими свое, вода,— добавил я,— возьми свое, а то, что обрело свободу — да будет свободно и да поднимется ввысь по воле Ситри.
Начало этого приветствия было сказано по верованиям моего народа. Но последние слова появились сами собой. Я даже и не знал таких слов. И в народе моем их не было. Раздавшись в моей душе, они пронеслись над нами, и цвет их был не зеленым, а золотистым, как луч, который двигался впереди меня, как меч. Слова эти коснулись чудовища, слезами которого была кровь, и вошли в него, канули в нем, в его громадном теле.
Некоторое время было тихо-тихо, но затем на меня нахлынули чужие чувства. Мощная их волна свалила меня на пол, словно во время шторма я попал под могучий вал. Я лежал, изо всех сил стараясь преодолеть этот напор чужой личности, чтобы остаться самим собой. Но вот вал чужих чувств схлынул, и я с трудом поднялся. Я увидел, как плачущая громадина опадает, плоть ее напоминала глину, тающую под напором воды. Когда оно осело окончательно, осталась на том месте только груда красной глины.
Я выпрямился во весь рост. И увидел, что луч, скользивший впереди меня, сделался мечом. Чтобы поднять ее, я опустился на одно колено, с трудом нагнулся, протянул к нему бесформенную лапу. Но оказалось, что я не мог его поднять, после долгих усилий мне удалось только слегка подвинуть его. Я снова поднялся. Неясная тревога висела в воздухе. Откуда же она взялась? Может быть, проявив жалость к чудовищу, я навлек на себя страшную опасность?