— Нет! Нет! Нет! — трижды крикнула Каттея.— Это ложь. Злые силы предсказали то, чему не сбыться. А ты — хорош, поверил, что я, ваша сестра, способна на это. Динзиль сказал...— Она не досказала. Подождав немного, я спросил:
— Так что же сказал Динзиль?
Она замолчала, и я почувствовал, что сестра опять стала так же холодна, как тогда, в Долине.
— Ты хочешь, чтобы я всегда была с тобою рядом. Ты ревнуешь меня к моим друзьям. Кайлан лучше тебя. Мы с ним по-прежнему едины, даже если идем разными дорогами. Ты же всегда решаешь все за всех. И за меня в первую очередь.
— Всему этому научил тебя Динзиль?
Я знал, что так оно и есть. Но что можно на это сказать? Это нельзя опровергнуть. А то, что я пришел за ней, только подтвердит в ее глазах правдивость его слов. Как мог я раскрыть ей Глаза?
— Ты его всегда не любил. У него много врагов. Вы там, в Долине, не верите ему. А он хочет объединить разрозненные Силы. И ему удастся это. Вы напрасно считаете, что мечом и жалким лепетом своих колдовских причитаний сумеете пересилить Великих, которых пробудил бунт в Эскоре. Для этого нужны силы настолько могущественные, что люди о них ничего не знают.
— Ты считаешь, что он может соединить эти силы и руководить ими?
— Да, если я буду ему помогать!
Каттея и раньше верила в свои ^илы, но сейчас это выглядело не как вера, а как самоуверенность.
— Отправляйся домой, Кемок. Я знаю, ты меня любишь. Но твоя любовь для меня сейчас хуже оков. Ты пришел, чтобы сделать мне добро. Я тоже люблю тебя. Я попрошу Динзиля, чтобы он перенес тебя туда, куда ты захочешь. Расскажи всем в Долине, что, когда мы придем, с нами будут такие силы, что при одном их виде Тьма отступит навсегда.
От этой Каттеи я закрыл свой ум. От этой Каттеи я отвернулся. Я не хотел видеть чудовище, которое с удовольствием показал мне Динзиль. Собрав всю свою волю, я опять стал вспоминать прежнюю Каттею. Я ее очень любил. Да и как могло быть иначе, ведь она была частью меня самого, так же, как я — частью ее.
— Кемок,— услышал я крик. И больше не было никакого высокомерия.— Кемок,— кричала мне сестра, и это был крик страдания.— Что ты делаешь, брат? Ты хочешь снова одеть на меня оковы своей любви? Не надо! Это мучительно. Их потом не разорвешь. Я не должна отвлекаться. Я должна выполнить свое предназначение.
Но я не слушал ее. Воспоминания поглотили меня. Вот она, Каттея. Молодая, добрая, веселая. Вот она кружится на весеннем лугу. Чтобы послушать, как она поет, прилетают птицы. Вот зимний день. Каттея смеется. Она отламывает свисающую с ветки сверкающую сосульку, подносит ее к губам. А вокруг сад, заснеженный солнечный сад. Каттея тихим свистом зовет снегиря. Каттея прыгает в прохладную летнюю речку и плывет с нами — кто быстрей.
Детеныш выдры запутался в сетях. И Каттея уже освобождает его. Но до этого всего — вечер, огонь, шкура мед веря, неторопливый рассказ Анхорты.
— Умоляю тебя, перестань.— Голос становится тихим.
Одна моя лапа на шарфе, другая на мече. Это два моих талисмана, которые только одни и могли мне помочь в этом мрачном царстве Динзиля. А мысли обгоняют друг друга.
Вот бежит Каттея по пшеничному полю. Мы работаем с поселянами. А на горизонте всадники. Они приближаются. По старинному обычаю Каттею посылают им навстречу с праздничной чашей. Она идет собирать дань. Все смеются. У сборщицы удачный день. Звенят монеты. Всадники накидали полную чашу серебра. Большой отряд, и каждый всадник дал по монете.
Я вспоминал эту Каттею. Я не хотел думать о сестре-колдунье, с которой понемногу начиналась сегодняшняя Каттея. И эту сегодняшнюю я боялся, я не знал, как она.
— Кемок! Я не слышу тебя... Где ты?
Мне показалось, что это голос Каттеи из моих воспоминаний — неуверенный, растерянный, робкий.
Я словно проснулся после страшного сна и, открыв глаза, огляделся. Куда я попал? Динзиль назвал этот каменный мешок хорошим местом. Ничего вроде не произошло. А мне как-то стало легче. Так бывает, когда после неудач наступает просветление, и душа, стряхивая тяжесть, будто говорит: «Не унывай, терять-то все равно нечего!» И только поэтому побеждает.
— Отзовись, Кемок!
— Я тут,— ответил я.— Скоро мы увидимся.
Я сказал это, но не был уверен, что смогу до нее добраться. Однако надо было хоть что-то делать, и я поднялся, и я вытянул вперед меч.
— Каттея,— снова призвал я на помощь легкое летающее имя. И оно исчезло в каменной стене. Я стал ощупывать ее. Она была монолитной. Какая-то странная уверенность поднималась в моей душе. И тогда я уперся острием в стену и назвал имя «Ситри» и повторил слова из Лормта.
Рукоятка меча стала теплой, потом горячей, она жгла мне лапу, но я не отпустил ее. А острие заскользило по стене и увело меня в сторону. Я шел за мечом, и вскоре он нашел шов, соединяющий камни в том месте, где одна стена примыкала к другой. Я повторил заклинание, и камни расступились перед мечом. И он провел меня сквозь каменные глыбы, как раньше сквозь болотную жижу. Я выбрался из своего заточения и опять попал в цервую круглую комнату. Лестница стояла на месте.
В который раз я полез наверх, и все начало повторяться. Только вещи в комнате миражей стали настоящими. Шкаф, как шкаф. Я протянул меч, чтобы потрогать деревянную дверцу, и чуть не выронил его. Из лапы моей высовывалась человеческая рука. Но лапа была настоящая, а пальцы призрачные.
Страшная догадка обожгла мою душу. Я уже видел звериную лапищу с тонкими пальцами женщины. Голова и руки чудовища, которое Динзиль называл Каттей, были человеческие. Иначе она не могла колдовать. Он говорил, что, подчинив ее полностью, он вернет сестре ее облик. И вот такое же происходит со мной.
Почему это случилось? Произнося здесь заклинание, не связал ли я себя с Тьмой? Но ведь я не мог поступить иначе. Я стал подниматься по следующей лестнице в столовую. Здесь тоже очертания предметов стали более четкими, а краски — яркими. Может быть, теперь, когда все обрело форму,. Каттея тоже явится такой, какая есть на самом деле. Я хотел этого и боялся этого. А вдруг она так и останется невидимом, а я буду всегда чудовищем, вызывающим ужас и отвращение.
Еще одна лестница. Знакомый Люк и проем, ведущий вверх. Если и сейчас там Динзиль, значит, он сильнее нас и бояться ему нечего. Я держал перед собой меч. Ни разу в этом мире на нем не загорались руны. И сейчас я полагался на его чутье к опасности, как военачальник полагается на свою разведку.
Вот и закончилась лестница. Никто не пытается мне помешать. Залезаю в люк. Все тот же столик под зеркалом. Но на этот раз комната пуста. Не летает по воздуху гребешок. Не горят свечи.
— Каттея,— позвал я сестру.
Звук, обретя форму, полетел туда, где был гобелен. И тогда из темноты ко мне двинулось существо, которое показывал мне Динзиль. Лица у этого существа не было, голова была прозрачной, но сквозь нее проступал овал, похожий на голову плакавшего чудовища. Оно двигалось с таким же трудом, как и я, и смотрело на меня с ужасом, словно увидело нечто кошмарное.
— Нет, не может быть, никогда! — узнал я знакомый женский голос.
Она была рядом. Я дошел до нее. Пусть сейчас все рухнет, все равно я выполнил, что задумал.
— Не бойся меня. Это я — Кемок!
— Динзиль сказал... Это не ты. Это не можешь быть ты. Уродство не может быть добрым. Я знаю тебя, я помню твою душу, она не может быть такой ужасной.
Динзиль уже говорил мне здесь о душе. Он сказал, что здесь видна душа человеческая, то же самое он сказал и ей. Она верит ему. Мой облик она принимает за отражение моей души. Надо ее сейчас же разубедить в этом, иначе мы с ней пропали.
— Где твои мысли? Думай сама. Мысли Динзиля — не твои.
Не категоричен ли я? Вдруг ей опять покажется, что мною движет ревность. Она ведь под воздействием его темного колдовства.
Я протянул лапу. Из нее, как из рукава, вырвалась наружу рука. Каттея удивленно посмотрела на нее. Я хотел погладить ее волосы. Она отскочила. Но я все же успел схватить ес за руку и потянул к зеркалу. Я сомневался в том, что она увидит свое? отражение. А так хотелось, чтобы она посмотрела на себя.
— Нет, нет! — она вырвалась, отшатнулась от зеркала, она не хотела смотреть в него.— Отпусти меня! Я погибла! Что ты делаешь?
Голова ее менялась каждую секунду. То это был гладкий овал без лица, то ее собственная голова.— Эта из-за тебя, ты все испортил! Динзиль предупреждал! — ломала Каттея руки.— Динзиль! На помощь!
Ужасно было смотреть на мою сестру и видеть ее сломленной. Прежняя Каттея не унижалась, даже когда страдала. Она боролась до конца.
— Каттея! — кричал я что есть сил. Но она пятилась, заслонившись от меня руками.— Во что ты превратилась? Стань собою.
Я не знал, что делать. Опять сказать заклинание? Но я уже понял, что таким образом все больше связываешь себя с Тьмой. Однако выхода не было. Я мог навсегда потерять сестру. Нельзя было ее терять. И я поднял меч, и я назвал слово. И опять пламя опалило меня, но я не выпустил из рук волшебный клинок.
— Каттея,— начал быстро говорить я,— ты же никогда не хотела владеть магией Зла. Да, ты была колдуньей. Но колдунье должно быть известно, сколько капканов расставляет злое колдовство. Ты попала в один из них. Проверь его. Не покоряйся ему. Ты ведь восстала уже однажды в Эсткарпе. Ты ушла из Обители Мудрейших, но ушла, чтобы найти свою магию, а не перейти на сторону Зла. Разве когда-нибудь ты хотела стать оружием Тьмы. Ты и теперь не хочешь. Так усомнись же в своих новых учителях, как усомнилась однажды в старых.
Не знаю, слышала ли она, что я говорил. Она ушла в себя, заслонилась руками. Но не касалась ладонями лица, опасаясь, что прикоснется к личине чудовища.
— Не верю, что тобою движет Тьма. Посмотри в свою душу. Ее нельзя увидеть. Тебя обманули. Это черная Магия, и тебя хотят наполнить ею. Твоей доверчивостью пользуются. Ты заколдована чужой Силой, так же, как я. Только я знаю это, а ты боишься узнать.