Вселился в девичью душу? Как его прогнать? Я вспомнил о судьбах, предсказанных Лоскитой. В одной из них сестра моя, действительно, соединилась с противником. Лучше бы она умерла, подумал я.
Однако надежду я не терял. Только бы довести ее до Долины. Я был уверен, что там нам сумеют возвратить наш прежний облик и изгнать чудовище, которое нашло приют в ее душе.
— Не волнуйся, Кемок,— сказала, зевая, сестра.— Я больше не буду убегать от тебя. Теперь наши пути совпали — мне надо идти за тобой, куда бы ты ни пошел.
Она говорила правду, я чувствовал это. Но легче мне не становилось. Спала она или нет, я не знал. Лежала она тихонько, положив голову в шарфе на руку. Я слушал, как она дышит, пока меня не сморил сон.
Мы покинули свой ночлег рано утром. Я опять протянул Каттее немного корней. Она не взяла их, сказала, что не ест такое, и снова установила между нами глухую стену. Я не знал, о чем она думает, но видел, что за мной Каттея идет по доброй воле.
Над речной протокой повис туман. Я был доволен этим. Вода указывала нам путь, а белая мгла скрывала нас от чужих глаз. Я и слушал, и смотрел,— нет ли где Кофи? А вдруг Орсия послала его, чтобы он привел нас к ней. Или может, она ушла отсюда, не веря в то, что я могу вернуться, считая, что мой поход в Черную Башню — пустая затея.
Осень уже прикоснулась к листьям. На траве выступил иней. Это зима послала вперед себя первую, еще робкую стужу. О, как хорошо было бы сейчас закутаться в мой теплый плащ. Но где он? Ведь я сделал из него пугало, чтобы отвлечь внимание стражников от Орсии. Я не забывал глядеть на клинок — не почувствовал ли новую опасность мой меч. Туман поглощал все звуки, и если кто-то преследует нас, его не увидишь и не услышишь. Вот потому-то только и оставалась надежда на волшебный клинок — он чует Зло за милю.
Вода могла привести нас к подножию гор, но тогда снова пришлось бы спускаться в тоннель. Мне этого не хотелось. Сухопутный путь тоже был опасен. Но из двух зол я выбрал, на мой взгляд, меньшее — сушу. И опять я услышал презрительный смех. Каттея! Чему же она смеется?
— Все опасаешься, что мы не доберемся до Долины, милый братец? Что ж это ты разучился заглядывать в будущее? Ну ладно, сейчас я тебе покажу такое, что и не снилось твоей водяной девчонке. Я уж не говорю о наших вещуньях из Эст-карпа. Можешь успокоиться: раз мы оба хотим вернуться в Долину, раз уж наши желания совпали, значит рано или поздно мы придем туда.
Меня уже не огорчал, а раздражал ее высокомерный, поучающий тон. Откуда такая самонадеянность? Ей, конечно, можно верить. Но вот странно — к помощи сестры мне прибегать не хотелось бы. Другое дело, если бы на выручку пришла Орсия.
— Там кто-то есть,— Каттея вглядывалась в туман, но кроме волнения на воде ничего не видела.
— Кофи! — обрадовался я и мысленно позвал: — Орсия!
Ответа не было.
По всплескам впереди я догадался — мерфей топает по воде.
— Кто это? — опять воскликнула Каттея.— Я не могу прочесть ни одной мысли. Но там явно кто-то есть, и он живой.
— Это наш старый проводник, мерфей.
— Приятель твоей водяной девчонки?
Каттея не решалась дальше идти, видно, не хотела встречаться с Кофи.
Меня раздражало то, как она называет Орсию, и я сказал:
— У нее есть имя — Орсия. Она тоже обладает Силой. Это она привела меня к тебе.
— Орсия. Ну прости меня, брат. Да, да, Орсия. Говоришь, привела тебя? Я запомню это. Ее магия в шарфе... А Кофи? Чем он может нам помочь? Ни увидеть его нельзя, ни мысленный контакт установить. Может, он хочет что-то сказать?
— Наверное.
Мы стояли на мелководье. Я стал на колено и протянул вперед лапу. Как тогда, когда мы были с Орсией. Плеск был совсем рядом. Но руки моей никто не коснулся. Может быть, Кофи испугался лапы? Я не обиделся на него, просто я хотел ему показать, что я друг и я его приветствую — вот и все. Плеск сказал нам, что Кофи плывет вниз по течению. Что это значит? Что он больше не хочет нас знать или что приглашает плыть за собой? Я решил, что нам нужно расценить это, как приглашение следовать за собой. Видимо, я правильно его понял. Он рассчитал нашу скорость и плыл на некотором расстоянии от нас, но так, чтобы мы слышали плеск и видели клином расходящуюся за ним воду. Несколько раз он даже подождал нас.
В одном месте меч показал опасность. Я остановился и придержал Каттею, вглядываясь в густой туман. До нас долетели крики и карканье. Затем снова наступила тишина, и знаки на мече исчезли.
— А вот и он,— услышал я мысли Каттеи и понял, что она говорит о Динзиле.
— Значит он гонится за нами?
Каттея рассмеялась.
— А ты думаешь, он не сделает ничего, чтобы вернуть меня? Столько сил им было потрачено, чтобы добиться от меня помощи. Я ему нужна больше, чем он мне. Ну, что ж — легче будет договориться.
— О чем ты собираешься с ним договариваться?
— А ты хочешь оставаться чудовищем? Я — нет, в каком бы мире мне не пришлось жить.
От самодовольства моей сестры не осталось и следа. Отчаяние и гнев почувствовал я в ее голосе.
— Но что здесь поделаешь? — Я спросил это, чтоб узнать, что может предпринять Динзиль, каким образом рассчитывает освободиться от злых чар Каттея и чего следует ожидать от нее самой. Я вынужден был сознаться себе в том, что этой Каттее я не доверяю.
— Я-то знаю, как должна поступать. Как знаю и то, что от Динзиля можно всего ожидать. Но раз уж я вступила на этот путь, надо дойти по нему до конца. Тем более, что назад мне путь заказан. И еще...— Она не договорила. И снова установила между нами ставший привычным барьер — спряталась за ним.
Холод стал донимать меня по-настоящему, у меня зуб на зуб не попадал. Каттея глянула на меня сквозь щелочку, которую она оставила в шарфе, и попросила:
— Сорви-ка мне немного тростника.
Лапы не слушались меня, но я все-таки нарвал его целую охапку. Она подняла стебли, потянулась к ним и согрела их своим дыханием. Хотя между нами был барьер, я почувствовал, как от ее колдовства волнами расплывается беспокойство. Стебли вздрогнули. Они на глазах стали расти, сплетаться, сливаться друг с другом. И вот уже вместо тростника у нее в руках толстая куртка. Когда наступали первые холода, мы надевали такие дома, в Эсткарпе. Ока не только защитила меня от сырости и стужи, но и согрела так, как согревает весеннее солнышко.
— Вот так. Даже в обычных, повседневных делах без колдовства не обойтись,— уловил я ее мысли.— А что уж говорить о главном.
Я потрогал свою обновку — куртка, как куртка. На вид ничего необычного в ней не было. Только бы Каттеино колдовство на этот раз продлилось подольше.
Она услышала меня.
— Не волнуйся. Сколько надо, столько она и будет тебе служить.
Мы вышли к реке. Дымки уже не было. Я хотел проверить, все ли в порядке, глянув на меч, но Каттея уверенно шла по воде, ничего не опасаясь. По-прежнему впереди нас плыл невидимка Кофи, оставляя на воде след.
Издали снова до нас долетели непонятные звуки. Я остановился. Это было не карканье, а нечто напоминающее лай. Когда ализонцы, соседи Эсткарпа, травили людей псами, слышался такой же лай.
— Это сарны,— нахмурилась Каттея.
Я не мог видеть, какие чувства выражает ее лицо. Но мне показалось, что она взволнована, но не испугана. Взволнована, как человек, который видит что-то страшное издали. Но за себя она не боялась — верила, что Динзиль ее не тронет, так как слишком дорожит ею.
— Динзиль все понимает,— это она отвечала мне на мой мысленный вопрос.— Он не будет воевать с небом, пока не завоюет землю. Чтобы добиться своего, он использовал разные средства, но с Силой из Эсткарпа ему еще не приходилось иметь дело, и он еще не знает, что тут ему следует ждать сюрпризов.
Лай был совсем близко. Мерфей стал на всякий случай держаться противоположного берега реки. Я видел, как волнуется трава, это он вылез из воды. А нам спрятаться было негде. Единственное, что нам оставалось,— это нырнуть и переждать опасность под водой. Но Каттея не хотела этого делать.
— Это пусть делает твоя Орсия. Это она любит прятаться в ямах и ползать по илистому дну. Кроме того, у меня нет жабр, как у нее. Да и ты, вроде, не двоякодышащий. Что это ты не расстаешься со своим мечом?
Она потрогала мой меч своей лапой, но сразу же отдернула ее, вскрикнув, как от боли, и прижала ее к груди.
— Что это?
— И мое оружие, и мой талисман.
Я не хотел ничего рассказывать ей о мече. Как раз сейчас на нем появились руны. Они становились все ярче и ярче. Как жаль, что я не могу прочитать эти знаки и узнать, как велика его сила, чтобы пользоваться ею не вслепую, не действовать наугад.
У прибрежных скал послышалась какая-то суета. И я потащил Каттею на глубину, но она вырывалась. Сестра стояла в полный ’рост и спокойно ждала тех, кто гнался за нами. Я вынужден был стать рядом. Меч, зажатый в моей лапе, налился густой кровью. Казалось, еще немного, и она брызнет в воду.
Они уже были совсем близко. Впереди трое серых, за ними на лошадях похожие на меченосцев, забравших Орсию, дальше парочка, точь-в-точь как те, в балахонах, метателей молний, что помогли воинам-меченосцам расправиться с кроганами.
Смех Каттеи был совсем не к месту.
— Ай да Динзиль! Решил, что я совсем ничего не умею. Направил против меня эту смехотворную рать. Даже обидно.
Она медленно сняла шарф, который скрывал ее ужасную голову. Я почувствовал, что рукоять меча жжет мою руку.
Уже можно было разглядеть пену на клыках серых, кровью налились их глаза. Всадники позади серых ехали не спеша. В их движениях чувствовалась уверенность. Вороные без уздечек были больше и сильней эсткарпских коней. Чем-то они напоминали мне демонического жеребца Кеплиана, который чуть не погубил Кайлана.
Они подошли вплотную к воде и смотрели на нас, не торопясь выполнять свою работу. Серые сидели впереди всех. Остальные остановились по порядку, как ехали. Меченосцы, как и Динзиль, были похожи на людей древней расы. Те же, что держали огненный посох, отличались от всех. На лица их были надвинуты капюшоны. Я присмотрелся и увидел лапы — совсем как мои. «Ну да,— подумал я,— а под капюшонами жабьи морды...» Видимо, Динзиль вызвал их из того мира, воротами в который была Черная Башня и из которого едва удалось вырваться нам.