Иногда я терял сознание, но вновь возвращался в этот мир. Мысли мои были далеко и казались чужими. Миновала вечность. Я окликнул:
— Орсия!
Она не отозвалась, и я все звал ее, не теряя таким образом связь с миром, который окружал меня. Я знал, что если перестану называть ее имя, то исчезну во мраке и навсегда останусь в пустоте.
— Орсия!
И я услышал, как в мыслях своих она назвала мое имя.
Это вернуло меня к действительности. Я почувствовал, что могу приподняться, и сделал это. Я пошевелился и понял, что меня завалили какие-то мелкие камешки. Тело мое болело.
— Где ты, Орсия?
— Я здесь!
Я пополз на ее голос. На ощупь я определил, где она лежит. Перепончатые пальцы коснулись моей руки. Мы легли рядом и стали согревать друг друга дыханием. Дождь шел на убыль. Молнии удалялись. Мы молча лежали, и радость грела наши души — мы живы, все кончено, жизнь продолжается.
Утро не торопилось, но было уже хорошо видно. Мы лежали на уступе, с которого Динзиль смотрел на Долину и думал о том, как подчинить себе весь мир. Воинства неприятеля нигде не было видно. И вдруг я вспомнил:
— Каттея!
— Она вон там,— Орсия ползла к моей сестре, засыпанной землей и камнями. Голову Каттеи закрывал шарф. Мы раскидывали камни, навалившиеся на нее.
Я перенес тело сестры в безопасное место. Сложил на груди ее безобразные лапы и подумал о том, что, может, даже к лучшему, что никто ее не увидит, никто не узнает, во что превратилась моя бедная Каттея. Неожиданно под моей рукой я ощутил едва уловимое биение сердца. В ней теплилась жизнь.
— Орсия! Ты сделала чудо. Ты возвратила мне облик. Могу ли я сделать то же самое с ней?
Орсия не ответила, она шарила среди камней и что-то среди них искала.
— Жезл! Где жезл? — На глазах у нее были слезы.— Его похитили.
Я вспомнил о мече — его тоже не было.
И вдруг я увидел, или мне это померещилось, в одном месте свечение из-под земли. Обдирая ногти, я стал скрести землю, перемешанную с глиной и камнями. Мои пальцы ощутили теплую рукоятку меча. Я потянул за нее и вытащил обломок меча. Он тускло светился, сталь его почернела. Я пощупал острие, подбежал к сестре и сорвал с нее шарф. Безликая голова была неподвижна. Тогда я надрезал ладонь острым обломком, и полилась моя кровь на голову и руки сестры.
В который раз за эти несколько дней я увидел чудо. С рук, как перчатки, сошла жабья шкура. В круглой бурой голове стали понемногу проступать тонкие черты красивого лица.
Я обнял Каттею и заплакал. А она очнулась и, лежа неподвижно, изумленно и растерянно смотрела на меня. Я мысленно окликнул ее. Она удивилась этому, а потом испугалась моего зова. Она вскочила и попыталась убежать от меня. Чем-то я напугал ее.
Орсия помогла мне удержать сестру. Держа ее за руку, она повторяла:
— Не пугайся, сестра. Все хорошо... все хорошо.
Каттея прижалась к ней и со страхом смотрела на меня.
Я отошел в сторону и посмотрел вокруг. Буря разметала все. Среди развалин и каменных обломков валялись неподвижные тела. Начинался новый день. Утреннее солнце ярко освещало умытую грозою, очищенную от Тьмы землю.
— Ну, что с ней? — спросил я у Орсии.
— Она чувствует себя хорошо. Но не помнит, кто она. И Сила из нее ушла, она больше не колдунья.
— Неужели она лишилась Дара? А надолго это?
— Никто не может сказать. Она сейчас обычная девушка. Добрая, нежная. Будто и не было такой колдуньи на свете. Не тревожь ее, К емок. Будь с ней поосторожней. Она столько перенесла. И не напоминай ей о том, что было.
Мы спустились в Долину. Моя сестра, я и Орсия. Каттея стала совсем другой. Никто ее не узнавал, и было неизвестно, вернется ли к ней когда-нибудь Дар. Но главное было сделано — Тьма была разбита еще раз. В Эскоре воцарилось спокойствие, хотя мрак рассеялся не до конца, и повесть о нас троих еще была далека от своего завершения