— Пойдем по морю или по земле? — спросила волшебница.— Будем искать лодку на берегу или направимся на холмы?
Лойз села.
— Ни то, ни другое,— хрипло ответила она.— Мы на< пастбище, которое отделяет крепость от моря. В это время года лошадей отпускают свободно пастись. В хижине у ворот есть сбруя. Но ее могут охранять.
Колдунья рассмеялась.
— Один стражник? Слишком мало, чтобы остановить двух решительных женщин. Покажите мне эту хижину, и я лишу се охраны.
Они пошли по пастбищу. Лойз знала, что лошади держатся поближе к хижине. Они лижут соль, которую принесли сюда за два дня до бурп. Талисман после выхода из подземелья перестал светиться, и спутницам приходилось осторожно выбирать путь. Над дверью хижины горел фонарь, и в его свете Лойз увидела лошадей. Тяжелые боевые кони, выращенные, чтобы нести вооруженных воинов в битву, не интересовали ее. Но ту г были и лошади меньшего роста с грубой шерстью, их использовали для охоты на холмах. Эти лошади были выносливее и сильнее других рысаков, которых подбирал для своей конюшни Фальк. В круге света виднелись два таких пони — как будто они явились по ее тайному зову Лошади, казалось, беспокоились: они мотали головами, трясли гривами. Лойз положила па землю сумы и негромко свистнула. К се радости, лошади подошли, принюхиваясь друг к другу. Гривы, как косой дождь, падали на их глаза. Только бы они оказались послушными под сбруей! Лойз медленно обошла их и приблизилась к хижине. Охраны не видно. Неужели охранник покинул свой пост н тоже пирует? Это может стоить ему жизни, если Фальк узнает, что произошло. Лойз толки}ла дверь, и она заскрипела.
Она прищурилась, вглядываясь в полумрак, пахнущий лошадьми и промасленной кожей, да еще крепким напитком, который гонят из меда и трав.. После третьего кубка этого напитка даже Фальк отправлялся спать. Лойз споткнулась о кувшин, который откатился в сторону. Из него и шел винный аромат. Охранник лежал на соломенном матрасе и шумно храпел. Два седла, два набора сбруи, которыми пользовались охотники и гонцы, были тут же. И вот Лойз снова в поле, дверь опять скрипнула, закрываясь за ней. Лошади послушно позволили себя оседлать. И когда женщины поскакали верхом по дороге — единственному пути из Верлейна, колдунья вторично спросила:
— Куда же вы направляетесь, щит без девиза?
— В горы,— Лойз обдумала в подробностях только план бегства из Верлейна. Теперь верхом на лошади, вооруженная, она не могла заглядывать дальше. Свобода, бегство из Верлейна — это казалось такой трудной, такой невозможной задачей, что все силы были затрачены на ее решение, девушка не задумывалась, что будет дальше.
— Вы говорите, Эсткарп воюет? — она никогда не думала о том, что ей придется одолевать путь через дикие земли между Верлейном и южными границами Эсткарпа. Но если твоя попутчица — колдунья, ничего удивительного нет, что ты выбираешь эту дорогу.
— Да, Эсткарп воюет, шит без девиза. А вы никогда не думали о Карсе, леди? Вам ни о чем не говорит это имя? И вообще, не хотите ли вы тайно взглянуть на свое государство, на свое будущее, которое вы храбро изменили?
Лойз дернула поводья. Послушная лошадь замерла.
— Карс? — повторила она. Что-то шевельнулось в ее сознании. Да, она не собиралась становиться герцогиней Ивьяна. Но и о Карсе она не думала. Карс — это центр южных земель. Да, наверное, она может найти там родственников. Они помогут, если ей потребуется их помощь. В таком большом городе легко затеряться. И если Фальк даже вздумает искать ее, он не сможет найти ее в Карсе.
— Эсткарп может подождать,— продолжала колдунья.— В этой земле что-то готовится. И я должна знать, кто готовит это. * Карс — совсем другое дело.— Лойз знала, что колдунья заставляет ее принимать решение, но не сердилась на нее. Ей казалось, что она, наконец, нашла нить своей судьбы. Если она не упустит ее, эта нить поведет ее туда, куда она всегда стремилась.
— Едем в Карс,— спокойно согласилась она.
Пять человек лежали на песчаном берегу небольшой бухточки. Один из них не дышал. Голова его была разбита. Жаркое солнце обжигало обнаженные тела. Гнилые испарения разлагающихся водорослей в тропической духоте были особенно зловонны. Саймон закашлялся. Затем он приподнялся, опираясь на локти. Тело его представляло сплошной кровоподтек, его мучила тошнота. Он медленно отполз от воды и вырвал все то, что еще оставалось в его желудке. Сознание вернулось к нему и, справившись с головокружением, он сел. Он помнил немногое из того, что случилось недавно. Бегство из Салкаркипа сопровождалось сплошным кошмаром. Магнус Осберик взорвал генератор, сердце города, дающее ему энергию, тепло и свет, но тем самым не только уничтожил город, но и добавил разрушительную силу буре. И в центре этой бури небольшой отряд гвардейцев на спасательных лодках раскидало по морю и не было надежды, что они смогут собраться в одном месте. Из порта вышли три лодки, но после взрыва они потеряли друг друга. Лодки бросало, вертело, дергало и, наконец, швырнуло на скалы. Невозможно было сказать, сколько это продолжалось — часы или минуты.
Саймон потер лицо руками. Оно покрылось налетом соли, ресницы склеились и трудно было открывать глаза. Четверо мужчин... Тут он разглядел рядом человека с расколотым черепом.— Значит этот точно мертв. А трое, возможно, еще живы. С одной стороны было море, теперь сравнительно спокойное, волны выносили на берег спутанные водоросли. За песчаной полосой берега возвышался утес... Присмотревшись, Саймон решил, что по нему можно подняться. Но у него не было ни малейшего желания делать это и вообще двигаться. Так хорошо было просто сидеть, а теплое солнце согревало тело, еще помнившее ледяное дыхание взбесившейся воды.
— Сааа...
Один из трех пошевелился. И длинная рука отбросила водоросли. Человек закашлялся, изо рта его полилась вода, он поднял голову и слепо огляделся. Капитан гвардии Эсткарпа, увидев Саймона, некоторое время тупо смотрел на него, потом уголки его рта изогнулись в улыбке. Корис на четвереньках отполз подальше от воды.
— В Горме говорят,— голос его звучал хрипло,— что, кому суждено умереть от топора палача, тот не утонет. Мне часто казалось, что моя судьба — топор. И снова все это подтвердилось.— Он с трудом подполз к одному из лежавших и перевернул неподвижное тело. Бледно-серое лицо было безжизненным, но грудь гвардейца поднималась и тяжело опускалась и никаких ран не было на его теле.— Йивин,— назвал его Корис,— великолепный наездник.— Он сказал это задумчиво. Но затем, прижав кулаки к отчаянно болевшим мышцам живота, он затрясся. С удивлением Саймон увидел, что Корис смеется.
— Естественно,— сказал он в перерывах между приступами истерического хохота,— это качество сейчас самое ценное.
А Корис уже разглядывал другого солдата.
— Такстон!
Саймон смутно обрадовался. За свою короткую службу в Эсткарпе он подружился с этим младшим офицером. Превозмогая боль, он помог Корису оттащить еще не пришедших в сознание гвардейцев от линии прибоя. Потом, держась за скалу, встал.
— Воды!., радостное чувство, которое он испытал в короткие мгновения после пробуждения, исчезло. Саймон хотел жить, все его тело испытывало жажду. Он хотел пить и смыть жгучую голь с тела. Корис осматривал стену, из бухты можно было собраться двумя путями. Вернуться в море и попробовать проплыть мимо скал или подняться на утес. Каждый нерв Саймона восставал против плавания и против возвращения в воду, откуда он чудом спасся.
Подъем будет не слишком труден,— сказал Корис. Он слегка нахмурился.— Я вижу, где можно будет зацепиться руками.— Он встал на цыпочки, прижавшись к скале, вытянув длинные руки над головой, и пальцы его углубились в небольшие трещины в поверхности скалы. Мышцы на его плечах напряглись: он поднял ногу, цепляясь за трещину, и начал взбираться. Бросив последний взгляд на берег и двух людей, теперь лежавших далеко от воды, Саймон последовал за ним. Он обнаружил, что капитан был прав. В поверхности скалы были углубления, подходящие для рук и ног, сделанные природой или человеком. И вскоре Саймон оказался на выступе в десяти футах над леском. Выступ, без сомнения, был рукотворным, видны были следы инструментов, вырубивших его. Выступ вел наклонно, хотя и круто, к вершине утеса. Нелегкая дорога для человека, у которого кружится голова и дрожат от слабости ноги, но другого выхода не было. Корис снова заговорил:
- Сможете влезть сами? Я посмотрю, нельзя ли поднять остальных.— Саймон кивнул и тут же пожалел, что избрал такую форму согласия. Он ухватился за стену и подождал, пока мир прекратит вращаться. Стиснув зубы он стал карабкаться вверх. Большую часть пути он проделал на четвереньках, пока не добрался до пустоты в скале. Подув па израненные пальцы, он шагнул в углубление. Пещера! Другого пути отсюда нет. Нужно надеяться, что у пещеры есть еще один выход, там - наверху.
— Саймон? — крик снизу звучал тревожно. Саймон заставил себя подползти к краю выступа и посмотреть вниз. Внизу стоял Корис. Он глядел вверх. Такстон также стоял, поддерживая Йивина. Саймон махнул рукой и они начали подъем. Неизвестно как, но через некоторое время им удалось поднять полуживого Йивина до выступа. Саймон остался на месте. У него не было желания в одиночку входить в пещеру. Воля, казалось, покинула его, как сила ушла из тела. Но мужество вернулось к нему, когда Корис появился рядом с ним, поддерживая Йивина.
— Здесь какое-то колдовство,— заявил капитан.— Я не видел вас, пока вы ire махнули рукой. Кому-то очень нужно было скрыть вход в пещеру.
— Вы считаете, что мы должны лезть в эту дыру? — Саймон махнул в сторону пещеры.— Даже если там сокровища древних королей, она не интересует меня. Разве что там может быть вода!
— Воды! — слабо подхватил Йивин,— воды, капитал,— жадно попросил он у Кориса.
— Подожди, приятель, еще немного.
Они обнаружили, что открытый Саймоном способ передвигаться на четвереньках необходим при входе в пещеру. А Корис едва протиснулся, обдирая кожу на плечах и руках. Позади оказался проход, но света было так мало, что они двигались, держась за стены руками.