— Тупик! — вытянутая рука Саймона уперлась в скалу. Но он слишком поторопился со своим выводом: справа забрезжил слабый свет, и он обнаружил, что проход сворачивает направо. Сделалось светлее, и они стали двигаться быстрее. Но в конце прохода их ждало разочарование. Свет по мере продвижения не усиливался, а когда они вышли на открытое пространство, их встретили сумерки, хотя по другую сторону пещеры несколько минут назад светило яркое солнце. Источник света привлек внимание Саймона и заставил его забыть о боли. Вдоль стены шла прямая линия абсолютно круглых отверстий, похожих на корабельные иллюминаторы. Он не мог понять, как они не увидели эти отверстия с берега: они явно выходили в сторону моря. Отверстия были задраены каким-то материалом, пропускавшим свет туманными лучами.
Света, впрочем, было достаточно, чтобы разглядеть единственного обитателя каменного зала. Этот обитатель спокойно сидел в каменном кресле, вырубленном из той же скалы, что и вся пещера, руки его лежали на широких подлокотниках кресла, голова опустилась на грудь, казалось, что он спит. Лишь когда Йивин громко вздохнул, словно простонал, Саймон понял, что они стоят в склепе. И пыльная тишина зала сомкнулась над ними, как будто их закрыли в гробу безо всякой надежды па спасение. Чувствуя благоговейный страх и тревогу, Саймон приблизился к двум каменным блокам, на которых стояло кресло, и посмотрел в глаза сидящему. Кресло и того, кто в нем сидел, покрыл толстый слой пыли. Но Саймону было видно, что этот человек — вождь, жрец или король - не принадлежал к расе Эсткарпа или Горма. Его пергаментная кожа была смуглой и гладкой, как будто искусство бальзамирования превратило ее в дерево. Черты лица свидетельствовали о могучей воле и душевной силе, орлиный нос выделялся на лице. Подбородок маленький, заостренный, закрытые глаза посажены глубоко. Как будто далеким предком этого человека был не примат, а птица. К тому же его одежда под слоем ныли была сделана из материала, похожего на перья. Стройную талию охватывал поле, а на коленях лежал топор такой величины, что Саймон усомнился, мог ли этот человек поднять его в те далекие времена, когда он жил. На голове сидящего была сверкающая драгоценными камнями корона. На пальцах, сжимавших рукоять топора, блестели кольца. Все это было таким чужим, что Саймон остановился, не доходя двух шагов до помоста.
— Вольт! — возглас Йивина походил на вопль. Он заговорил что-то на непонятном языке. Саймону показалось, что это молитва.
— Подумать только, легенда оказалась правдой! — Корис стоял рядом с Саймоном. Глаза его ярко горели, как ночью, когда они уходили из Салкаркипа.
— Вольт? Неужели,— повторил Саймон, и Корис ответил нетерпеливо:
— Вольт-топор! Вольт, гремевший громами! Вольт, которым и теперь пугают детей по вечерам! Эсткарп древен, его знания восходят к доисторическим временам. Но Вольт старше Эсткарпа! Он из тех, кто жил до человека, каким он стал сегодня. Род его вымер до того, как человек вооружился дубиной и камнем против зверей. Но Вольт пережил свой род и знал первых людей, и они знали его — и его топор! Вольт в своем одиночестве пожалел людей и топором прорубил им дорогу к знаниям и величию, прежде чем снова ушел от них. В некоторых местах вспоминают Вольта с благодарностью, хотя и боятся его, как и всего непонятного. А в других ненавидят великой ненавистью, потому, что мудрость Вольта боролась с их низменными желаниями. И мы вспоминаем Вольта с молитвами и проклятьями, он бог и демон. И вот мы убеждаемся, что он был живым существом и в чем-то походил на нас. Впрочем, видимо, его раса отличалась от нашей. Вольт! — длинная рука Кориса взметнулась в салюте.— Я, Корис, капитан Эсткарпа и его гвардии, приветствую тебя и сообщаю, что мир не очень изменился с тех пор, как ты ушел из него. Мы по-прежнему воюем. А сейчас, похоже, наступает окончательная ночь. Она идет из Колдера. И поскольку море лишило меня оружия, прошу тебя отдать мне твое! И если нам удастся снова встать лицом к лицу с колдерами, я докажу, что взял топор не напрасно.
Он поднялся на ступеньку и протянул руку. Саймон услышал приглушенное восклицание Йивина. Шумное дыхание Такстона. Но Корис с улыбкой взялся за рукоять топора и осторожно потянул его к себе. Сидящий человек казался живым. Саймон невольно подумал: вот он сожмет руки и потянет оружие назад. Но топор подался легко, как будто тот, кто много веков держал его, отдавал свое оружие охотно. Саймон ожидал, что рукоять рассыплется в руках Кориса. Но капитан взмахнул топором, и опустил его, остановив лишь в дюйме от каменного помоста. В его руках топор ожил, стал податливым и прекрасным.
— Спасибо, Вольт! — воскликнул Корис,— с ним я одержу немало побед, никогда раньше мои руки не держали такого оружия. Я, Корис из Горма, Корис безобразный, Корис злополучный. Но с твоими добрыми пожеланиями, о, Вольт, я стану Корисом-завоевателем, и твое имя вновь прозвучит по всей Земле!
Возможно, звук его голоса поколебал столетиями неподвижный воздух: это было единственное разумное объяснение, которое Саймон смог дать по следующим событиям. Сидящий, казалось, кивнул один раз, второй, как бы соглашаясь со словами Кориса. Затем тело, которое лишь секунду назад казалось таким прочным, на их глазах начало распадаться. Йивин закрыл лицо руками. Саймон проглотил восклицание. Вольт — если это был Вольт — исчез. Лишь пыль на кресле и топор в руках Кориса остались от него. Такстон, сей невозмутимый воин, заговорил первым, обращаясь к своему командиру.
— Его долг исполнен, капитан. Теперь следует исполнять ваш. Хорошо, что вы взяли оружие. Я думаю, оно принесет нам счастье.
Корис еще раз взмахнул топором, искусно повернув в воздухе лезвие. Саймон отвернулся от пустого кресла. С самого своего появления в этом мире он был свидетелем колдовства его обитателей и принимал его как должное. Так воспринял он и последние события. Но даже завладев знаменитым топором Вольта, они не нашли ни воды, ни пищи, и Саймон сказал об этом.
— Верно,— согласился Такстон,— если другого выхода от сюда нет, придется вернуться на берег и попробовать что-нибудь другое.
Но выход был. За креслом в стене виднелся арочный проход, забитый землей и обломками камня. Они принялись работать, используя ножи в качестве орудий. Даже для отдохнувших людей это была тяжелая работа. И только страх, что возвращаться придется морем, заставлял Саймона забыть об усталости. В конце концов они расчистили небольшой проход н оказались перед дверью. Дверь была сделана из какой-то очень прочной древесины. Она, простояв века, не сделалась трухлявом. Наоборот, какой-то естественный химический процесс превратил ее в камень. Корис жестом велел всем отойти.
— Это мое дело.— Снова взлетел топор Вольта. Саймон едва не закричал, боясь увидеть, как прекрасное лезвие топора раскалывается, прикасаясь к камню. Послышался звон, топор снова взмыл в воздух и обрушился со всей силой мощных рук капитана. Дверь раскололась. Часть ее упала вперед. Корис отошел, а трое оставшихся расчистили проход. В лицо им ударил яркий дневной свет. Свежий ветерок разогнал затхлый воздух подземелья. Убрав остатки дверей и пройдя сквозь стену из сухих ветвей, спутанной паутины и высохших насекомых, они оказались на вершине утеса. Прямо перед ними начинался спуск к ручью. Ни слова не говоря, Саймон устремился вперед, надеясь промыть высохшее горло, смыть соль с разъеденной кожи. Чуть позже, окатив себя серебряной водой, он неожиданно обнаружил, что Корис исчез. Саймон был уверен, что капитан вместе с ними покинул склеп Вольта.
— Где Корис? — спросил он Такстона. Тот плескал в езое лицо пригоршнями холодную воду и трубил от удовольствия. Йивин лежал на спине возле ручья, закрыв глаза.
— Он отдает последний долг тому, кто остался внизу,— ответил Такстон.— Гвардеец не может оставаться открытым ветру и воде, о нем должен позаботиться его офицер.
Саймон вздохнул. Он совсем забыл об убитом, лежащем на берегу. Хотя он по своей воле вступил в гвардию Эсткарпа, он еще не чувствовал себя ее частью. Эсткарп слишком древен, его жители — и колдуны — слишком чужды ему. Что обещал ему Петрониус, предлагая бегство? Он говорил, что человек, воспользовавшийся его услугами, будет перенесен в тот мир, которого жаждет душа. Саймон солдат, и вот он в мире постоянной войны. Но здесь воюют другим способом, и он по-прежнему чувствует себя чужим. Он вспомнил женщину, с которой бежал по болотам, не зная, что она колдунья из Эсткарпа. Во время бегства были моменты, когда они испытывали друг к другу чувство товарищества. Но впоследствии оно исчезло. Она была в одной из лодок, когда они бежали из Салкаркипа. Неужели ее ждало то же безжалостное море? Он замер, испытывая странное чувство, которое он не сумел бы назвать. Перевернувшись в траве, он положил голову на согнутую руку и расслабился, а затем уснул. Так расслабляться и моментально отключаться он научился уже давно. Проснулся он скоро, потому что солнце еще ярко светило. В воздухе пахло едой. В расщелине горел небольшой костер, и Такстон жарил на нем рыбу, нанизанную на прут. Корис спал, положив топор под голову, его мальчишеское лицо казалось уставшим. Йивин лежал на животе, опустив в ручей руки. Он доказал, что является не только отличным всадником. Из воды он вытаскивал одну за другой огромные рыбины. Когда Саймон подошел, Такстон поднял брови.
— Возьмите свою порцию,— и он указал на рыбу. Саймон уже собирался взять кусок, как вдруг заметил напряженный взгляд Такстона и сам посмотрел в ту сторону. Над их головами описывала широкий круг птица с черным оперением. На груди у нее виднелось белое У-образное пятно.
— Сокол! — Такстон выдохнул это слово, как будто оно обозначало опасность не меньшую, чем засада колдеров.
Птица с искусством, присущим хищникам, повисла над ними, распластав крылья. Увидев свисающие с ее лап яркие ленты, Саймон понял, что птица не дикая.
— Капитан! — Такстон тряс Кориса, тот сел, и, как ребенок, стал протирать глаза кулаком.— Капитан, фальконеры близко!