Раздался резкий крик птицы, и черно-белый сокол, глаза и уши Ункара, камнем упал на подставленную хозяином руку.
— Сенешаль идет,— сообщил Ункар.
Саймон никогда не мог полностью разобраться в связи, которая существовала у птиц с человеком, но он давно уже убедился, что такие сообщения всегда точны, и что птичья служба фальконеров-сокольничьих куда надежнее, чем любая разведка на этих высотах. Корис идет сюда, и он настроен выступить немедленно. На этот раз Саймону придется уступить настояниям других. Но где же Джелит?
Несмотря на свое неуклюжее тело, Корис двигался с той расчетливой экономией энергии, которая отличает всякого опытного бойца. Огромный топор, который он вынул из руки легендарного Вольта в тайной гробнице птичьего бога, был спрятан под складками плаща. На сенешале был боевой шлем и оружие. Красивое лицо, так странно не сочетавшееся с уродливым телом, светилось мрачной радостью.
— Мы выступаем сегодня ночью! Аннер говорит, что ветер и волны благоприятствуют нам. А позже он не может поручиться за это.— Он помолчал, потом тихо добавил: — С севера нет никаких сообщений.
— Пусть будет так! Подавай сигнал, Уолдис. Мы выступаем в сумерках.
Юноша исчез среди скал с быстротой стрелы, выпущенной из лука. Худое лицо Ункара выглянуло из узкой щели шлема, сделанного в виде птичьей головы.
— Скоро пойдет дождь. Для нас это будет весьма кстати. В сумерках выступил Хранитель Границ.
Он последовал за Корисом, чтобы собрать своих людей.
Заката в этот вечер не было — настолько тяжелыми были облака. А море бушевало все сильнее. Скоро Осберик пустит свое судно-приманку на волю волн. У морских грабителей было три наблюдательных пункта — два на рифе и один на центральной башне крепости. В плохую погоду на всех трех пунктах непременно стояли часовые. Охраны на рифах бояться не стоило, но подступы к крепости, по которой должны двигаться атакующие, находились в поле обзора сторожей на центральной башне. И поэтому Саймон все же беспокоился, хотя было решено использовать все мало-мальски пригодное для укрытия на этом пространстве. Теперь же им очень поможет приближающийся дождь.
Но штормовой ветер опередил дождь. Только сумерки скрывали теперь пограничников и соко льни чьих, которые цепочкой шли к нужной пещере и осторожно вползали в ее черное жерло. В темноте вдруг что-то вспыхнуло, й Саймон услышал голос Кориса.
Лезвие топора Вольта вспыхнуло, и Саймон сразу же ощутил веяние силы, идущей от покосившегося алтаря, прилив какой-то непонятной и мощной энергии, которую он не мог бы описать, но которой все же страшился.
— Свет сражения озарил нас! — раздался голос Кориса.— Благодарю тебя, Вольт, за эту новую милость.
— Вперед! — приказал Саймон.— Ты не можешь знать, что вызывает здесь к жизни блеск твоего лезвия.
Они быстро нашли начало подземного хода. По спине у Саймона бегали мурашки, волосы под шлемом шевелились — так велика была наэлектризованность атмосферы подземелья. По стенам полосами сползала слизь, мерцавшая в свете их факелов. Чем дальше они уходили, тем более спертым был воздух, пропитанный сыростью и пахнущий плесенью. Почва под ногами вздрагивала от глухих ударов бушевавшего внизу моря.
Наконец, перед ними возникла лестница, металлические поручни и ступени которой казались какими-то гигантскими сплетениями паутины на фоне темных стен пещеры. Именно по этим лестницам Джелит бежала из крепости вместе с Лойз, и Саймону приходилось полагаться на свою и Джелит память. Спрашивать было не у кого. Из этой комнаты они могут попытаться застигнуть Фалька врасплох и захватить его, но это только при условии, что гарнизон будет занят мародерством за стенами крепости.
Ступеней было бесчисленное количество, и Саймон, в конце концов, сбился со счета. Она не кончалась даже перед дверью, которую им указала Джелит — лестница уходила дальше вверх. К счастью, замок на двери оказался самым примитивным и без всякого хитроумного приспособления. Саймон немного повозился с запором и пятифунтовый овал медленно отошел в сторону.
В комнате было темно, и они не погасили факелы. Прямо перед ними был альков с кроватью, рядом с ней — красный комод, еще один комод стоял под окном, за которым бушевал шторм.
— Сигнал!
Впрочем, Саймону незачем было отдавать приказ. Один солдат из охраны Кориса уже вскочил на стоявший под окном комод, отодвинул ставень и просунул руку с факелом в отверстие. Несколько взмахов руки, в такт которым зажигались факелы и остальных членов отряда, и, конечно, Аннер Осберик примет условный сигнал если он уже на месте. Тогда он снимет с якоря свое судно. Теперь им оставалось только ждать, когда сигнал и приближение корабля заметит гарнизон крепости.
Именно это ожидание и было для них хуже всего. Две небольшие группы — одна под началом Ингвальда, другая под руководством Ункара — осмотрели ближайшие комнаты. Ункар сообщил, что за соседней дверью находится еще одна пустая спальня — запасной путь к отступлению.
Время тянулось нестерпимо медленно. Саймон мысленно перебирал все возможные препятствия их плану. Фальк, конечно, должен быть настороже и всегда готовым отразить нападение извне. У него были свои разведчики, как это выяснили люди Саймона. Но о потайных ходах в крепости не должен знать никто, так, по крайней мере, считала Лойз.
— Наконец! — послышался рядом облегченный вздох, тут же потонувший во взорвавшемся над их головами отчаянном шуме и бряцании оружия.
— Вот оно! — Корис стиснул плечо Саймона и рванулся к двери.— Набатный колокол возвестил о крушении! Теперь-то уж эти крысы выползут из своих нор.
Терпение! Терпению Лойз научилась давным-давно. И теперь ей снова придется им воспользоваться, как оружием, против страха и паники, которые, тисками схватывая горло, давят тяжелым грузом. Терпение... и ее собственный ум — вот что они оставили ей.
В комнате, где ее надолго заперли одну, царила мертвая тишина. Не надо было пытаться проверить прочность ставен или двери: ведь они даже ободрали драпировку со столбов у постели, чтобы она ничего не сделала с собой, как решила Лойз. Но до этого пока что не дошло, о, нет и нет!
Она чувствовала себя очень плохо, комната плыла и раскачивалась перед глазами, так что Лойз никак не могла собраться с мыслями. Еще на борту корабля ее стала мучить тошнота, и она ничего не могла есть. Сколько времени она не ела? Лойз стала по-детски загибать пальцы, подсчитывая дни. Три, четыре... пять дней? И все время перед ней стояло лицо той темноволосой женщины, которая явилась в Эс-Касль однажды ранним утром. Что же она налгала?
Лойз изо всех сил напрягла намять, стараясь вспомнить все подробности той встречи. Страх стал еще сильнее, когда она вдруг поняла, что провал в памяти не имеет ничего общего с недомоганием и потрясением, которые она испытала. Нет, это была блокировка памяти, никак не связанная ни с физическим состоянием, ни с эмоциями. Эта женщина... Бертера! Лойз испытала радость, когда все же сумела вспомнить имя. Это Бертера увезла ее из Эс-Касля, что-то она ей сообщила. Но что это было за известие? И от кого? О, почему она тайно уехала из Эс-Касля с Бертерой? Какие-то отрывочные воспоминания у нее сохранились о дороге через лес, о шторхме и о том, как они искали прибежище от волн и ветра среди скал. А потом они спустились к самому морю и стали ждать.
Почему? Почему она так спокойно оставалась с Бертерой, не испытывая ни беспокойства, ни подозрения? Быть может, ею двигала какая-то посторонняя сила? Нет, в это труднее поверить. В Эсткарпе у нее были только друзья, а не враги. А вот теперь, соединяя воедино отрывочные воспоминания, Лойз начала понимать, что Бертера вела с ней себя так, словно бежала от врагов.
Она потрогала щеки. Они были холодны, как лед. Колдуньи Карстена! Нет, такого не может быть. Поверить в это — значит усомниться в святом, предать своих друзей. С тех пор, как потомки Древней Расы были объявлены в Карстене вне закона и их убивали на месте, там не осталось колдуний. И все-таки она не сомневалась в том, что ей была навязана чужая воля, что ее, помимо ее собственного желания, кто-то принудил идти на юг, к морю, где ее ждал корабль.
И что-то еще там было... что-то, связанное с Бертерой. Она должна вспомнить, ведь это так важно. Она судорожно стиснула кулачки, так что побелели костяшки пальцев.
— Да, верно... Бертера что-то кричала им.
Лойз не могла вспомнить, что именно Бертера кричала, но помнила интонацию. И один из тех, кто прибыл на корабле, прекратил эти крики, спокойно, почти небрежно проткнув женщину кинжалом. Бертера пала навзничь, руки ее вцепились в рукоять клинка так сильно, что владелец оружия не смог выдернуть его из груди женщины. Потом раздался короткий приказ, другой из прибывших наклонился над Бертерой, пошарил в складках ее туники и извлек оттуда какой-то предмет, зажатый в кулаке,— что именно, Лойз не сумела увидеть.
Бертера отдала ее в руки Карстену, за что ей заплатили смертью. Но помощь Бертере в этом деле оказало какое-то оружие, неизвестное Лойз.
Впрочем, неважно, как это было сделано. Теперь она в Карсе, в руках Ивьяна. Даже если ее ищут сейчас в Эсткарпе, то все равно они смогут строить только догадки о том, куда она исчезла. К тому же... если даже они догадываются... понадобится целая армия, чтобы выручить ее. А такую армию Эсткарп не может выставить сейчас. Лойз достаточно часто бывала на военных советах, чтобы отдавать отчет, как непрочно сейчас положение Древнего Королевства. Стоит им только выступить против Карстена. как Ализон немедленно нападет на них с севера.
Когда-то в Верлейне она одна стояла против могущества, против всей власти Фалька, и не было у нее ни одного друга в стенах этой могущественной твердыни. Снова она оказалась одинокой, встретившись с этим врагом. Если бы не кружилась голова она могла бы думать более ясно. Но стоило ей только пошевельнуться, как пыльный пол уходил из-под ног...
Внезапно отворилась дверь, темноту комнаты разрезал узкий луч света лампы, на мгновение ослепивший ее. Когда она открыла глаза, перед ней стояло трое в ливреях герцогских слуг. Один из них держал лампу, другой — поднос, уставленный тарелками. А третий... третий не был мужчиной, судя по фигуре и шарфу, накинутому на голову...