— Пора идти!
Мы разорвали цепь. Мать и я взяли наши сумки, а отец поднял Айлию. Маг направил острие жезла в центр перекрещивающихся линий, подобно тому, как вставляют ключ в замок, и Ворота открылись. Я видела, как маг исчез. Я пошла за ним, за мной мать и последним отец. Снова ужасное искривление пространства-времени, и я покатилась по каменной мостовой, болезненно жмурясь от удара головой о какой-то твердый предмет.
Я лежала на спине против кресла, возвышавшегося в холле цитадели. Пылавшие Ворота были единственной светлой вещью в этом сумрачном зале. Рядом кто-то шевелился. Я повернула голову. Рядом стоял Хиларион с жезлом в руке. Он не смотрел на Ворота, а вглядывался в холл. Не знаю, что он надеялся увидеть — может, стражников, слуг или домочадцев, — но он не нашел то, чего искал. И эта пустота поразила его. Он поднес руку ко лбу и пошатнулся, а потом пошел вдоль стены холла, как бы желая скорее найти что-то, пока его не охватила настоящая паника. Я почувствовала некоторое облегчение: он просто забыл о нас, поглощенный собственными горестями. Самое время для нас уйти. Несмотря на головокружение, я кое-как поднялась, держась за поручень кресла, и огляделась. Отец уже встал. Айлия лежала перед ним. Он перешагнул через нее и обнял Джелит, помогая ей встать. Они были так крепко спаяны друг с другом, что действительно казались единым телом и духом. Что-то в их манере, когда они стояли рядом, на момент замкнувшись в своем личном мире, заставило меня остановиться. Я вздрогнула, как от холодного ветра, и подумала, как же это, наверное, хорошо — иметь такое единение с кем-то. Кайлон, вероятно, познал это с Дахаун, Кимок — с Орсией. И я бессознательно тянулась к тому же, когда пошла за Дензилом, но в конце концов поняла, что он хотел вовсе не меня, не Каттею-девушку, а Каттею-волшебницу, отдававшую ему свою Власть. Глядя на этих двоих и на мир, который они держали в себе, я поняла, что я еще не настоящая колдунья, которая поставила бы Власть превыше всего. Но только это и остается мне в жизни. Сейчас же не время для подобных размышлений: надо узнать обо всем здесь и сделать соответствующие приготовления. Я выпустила ручку кресла и, пошатываясь, пошла к родителям.
Глава 16
— Извините, — сказала я тихо.
Я боялась, как бы мои слова не вывели Хилариона из его озабоченности и не привели сюда слишком рано. Мать повернула голову и посмотрела на меня. Видимо, в моем лице что-то предупредило ее, потому что глаза ее стали настороженными.
— Ты боишься? Кого, дочка?
— Хилариона, — ответила я. Теперь и отец внимательно смотрел на меня. Хотя его рука все еще обнимала плечи матери, другую руку он поднес к поясу, как бы ища оружие.
— Слушайте, — заговорила я шепотом. Я не желала вести мысленный разговор, поскольку в этом месте, пропитанном колдовством, мысленное прикосновение могло прозвучать, как гонг.
— Я не все рассказала вам. Эскор трещит, давно уже разорванный воинственным колдовством. Большая часть тех, кто в этом повинен, поглощена темными силами, которые они сами же и вызвали. Другие ушли через Ворота в другое место и время, но на них до сих пор лежит проклятие за то, что они сделали в далеком прошлом. Мы ничего не знаем о Хиларионе. Я не думаю, что он мастер Мрака, иначе он не мог бы управлять голубым огнем. Но ведь были и такие, кто не следовал ни добру, ни злу, а только своему любопытству, и творил зло в поисках знаний. Теперь мы сражаемся за жизнь Эскора, а я приложила руку к возобновлению древней войны, когда неосторожно работала с магом и нарушила древнее равновесие. И я еще раз нанесла вред, уже другой, совсем недавно, и не хочу взваливать на себя еще и третий груз вины, приведя обратно одного из магов прошлого, который может испортить все, за что боролись мои братья и наши боевые друзья. Хиларион знает слишком много, чтобы взять его в Долину. Надо узнать о нем побольше, прежде чем принести ему какую-нибудь клятву.
— У нас мудрая дочь, — сказала мать. — А теперь рассказывай побыстрее, о чем умолчала раньше. Я рассказала, не упуская ничего, о своем участии в планах Дензила и о том, что случилось дальше. Когда я замолчала, мать кивнула.
— Теперь понятно, почему ты подозреваешь Хилариона. Но… — Она как бы прислушалась, и я поняла, что она послала усик мысленного поиска к Хилариону. — Так… — Ее обращенный внутрь взгляд стал обычным, и она обратилась к нам:
— Не думаю, что нам стоит бояться его отношения к нам. Время в том мире, видимо, очень отличается от этого. Даже больше, чем мы думали. Ах, как тяжело человеку видеть, что его мир пропал, хотя сам он еще здесь, на родной земле. Я вот думаю… Скажи-ка, дочь, ты в самом деле считаешь, что Хиларион может угрожать тому, что нам дорого?
Я вспомнила Дензила, отбросила сомнения и сказала:
— Да.
Мать, казалось, не была в этом убеждена. Она открыла нам свой мозг, и я могла прочитать, хотя бы частично, то, что она узнала от Хилариона. Там была такая боль, такое отчаяние, что я вздрогнула и телом, и мозгом и закричала, что не хочу больше ничего знать. Она отпустила меня.
— Как видишь, — сказала она, — его занимают собственные мысли, и они таковы, что их нелегко нарушить. Если мы уйдем…
— Давайте уйдем, — сказала я. Во мне поднялось горячее желание уйти из этого места, принадлежавшего Хилариону, и выкинуть из головы все мысли о маге, — если мне удастся закрыть мозг на часть прошлого. Мне хотелось повернуться и бежать со всех ног, словно за мной гнались Серые Существа, люди-волки. Однако мы пошли спокойным шагом, потому что с нами была Айлия. Я стала думать о ней и о том, что нам с ней делать. Если Вупсалы еще остались в поселке, мы можем разбудить ее спящий мозг и оставить девушку неподалеку, сделав, может быть, кое-какие чары, которые закроют для нее недавнее прошлое, и она вспомнит о нашем путешествии, как о быстро улетучившемся сне. Но если набег действительно положил конец племени, нам придется взять ее с собой в Долину, где Дахаун и ее народ примут ее. Отец оставил одну из сумок с пищей и водой на полу, а другую повесил на плечо. Мы с матерью повели Айлию. Когда мы вышли, я тоже заметила сюрпризы времени: я вошла сюда в самый холодный месяц зимы, а выходила под теплое весеннее солнце месяца Хризалид. А ведь прошло, по моим расчетам, всего несколько дней. Снег, лежавший на этой большой площади, уже исчез. Несколько раз мы вспугивали веселых ящериц и других мелких животных. Одни замирали; глядя на нас круглыми настороженными глазами, другие поспешно исчезали. Я с некоторой опаской смотрела на улицы и дороги перед нами, потому что плохо помнила, как мы шли через цитадель. После того, как мы дважды оказались перед глухой стеной, я высказала свои опасения вслух.
— Нет дороги? — спросил отец. — Но ты же прошла без затруднений, так?
— Да, но меня притягивало Властью.
Я не помнила, как мы с Айлией шли. Казалось, дорога была очень легкой и простой от тех ворот, где каменные стражи подавали голос во время ветра, и я совершенно не помнила этих запутанных переходов и переулков.
— Придумано? — спросила я вслух. Мы остановились перед последней стеной, где проход, выглядевший так обещающе, оказался вдруг наглухо закрытым. Вокруг нас были дома с голубыми камнями над дверями и зиявшими окнами, и что-то вокруг них холодило сердце, как зимний ветер холодит тело.
— Сознательно наведенная галлюцинация.
Отец удивился. Мать закрыла глаза. Я знала, что она осторожно пользуется мысленным посылом. Я рискнула последовать ее примеру, все время опасаясь коснуться линии, связывавшей нас с Хиларионом. Мой мозг различил то, чего не видели глаза. Симон Трегарт был прав: на это место была наложена колдовская иллюзия, и стены вставали там, где их не было, открытые места на самом деле были заняты. Закрыв глаза, мы как бы видели другой город, поставленный на тот, который был раньше. Причины этой иллюзии я не могла понять, потому что это не новые чары, поставленные Хиларионом, чтобы сбить нас с толку. Эта иллюзия была очень старая, обтрепанная и поношенная почти до первых нитей.
— Я вижу! — резко сказал отец. Он тоже переключился на другое зрение. — Так… Мы идем сюда.
Сильная рука схватила мою руку, в то время как я и мать держали под руки Айлию. Связанные таким образом, мы стали разрушать чары города, потому что мы закрыли глаза на дневной свет, а наше другое зрение было настроено мозгом. Мы вышли на улицу, спускавшуюся к толстой внешней стене, и я узнала ее. Под ней мы шли, когда спасались от рейдеров. Я дважды открывала глаза, чтобы проверить, действуют ли еще смущающие чары, и каждый раз видела тупиковую улицу или стену дома или часть стены, так что спешила зажмуриться и положиться на другое зрение. Человек, не имеющий подобного дара, не смог бы победить этого колдовства. Мы в этом убедились, когда дошли наконец до ворот. На расстоянии вытянутой руки от выхода на земле лежало тело, раскинув руки, будто хотело схватить свободу, которую не видели глаза. Это был рослый мужчина в кольчуге. Его грубые волосы были заплетены в косы. Богатый шлем валялся в стороне. Лица человека не было видно, и я была рада этому.
— Салкар! — Отец наклонился над телом, но не касался его.
— Не думаю. Во всяком случае, не из того племени, которое мы знаем, — возразила Джелит. — Наверное, это из твоих рейдеров, Каттея.
В этом я не могла бы поклясться, поскольку видела их только мельком в ту ночь, когда они напали на Вупсалов, но подумала, что мать права.
— Он умер уже довольно давно. — Отец снова выпрямился. — Может, он погнался за тобой, Каттея, и для него ловушка сработала.
Но для нас она провалилась. Мы прошли сквозь стену между бронзовыми зверями и нашли здесь признаки того, что люди действительно боялись этих мест: лежала каменная плита, принесенная, наверное, из разоренного поселка, и на ней лежала куча разных вещей. Сначала они, может быть, были разложены как следует, но потом птицы и звери сбили все это в кучу. Там была меховая одежда, теперь запыленная песком и расклеванная птицами, металлические блюда, на которых когда-то лежала пища, меч и топор, к которым с возбужденным видом потянулся Симон. Вообще-то он был посредственным меченосцем, пот