— Вызов Могущества всегда большой риск, а если вызывают те, кто не находится в родстве с этими силами, то риск двойной.
— Может, мне воспрепятствовать этому?
Он отошел в сторону, а когда заговорил, голос его стал ледяным.
— Если хочешь…
— А есть третий путь? — пока я шел из замка, я обдумывал этот вариант. — Я могу возглавить Икринт и собрать силы, чтобы оборонять его от врагов. — Однако, мне не удалось созвать силы из соседних долин на помощь. Все дрались на юге, и в крепостях оставались лишь небольшие отряды.
— Выбор в твоих руках, — повторил Пивор и я понял, что он не даст мне совета.
Долг перед Ульмдейлом был заложен в меня с детства. Если я отвернусь от земли своих предков, не сделаю попытки спасти тех, кто живет в долине, от уничтожения либо бандами пришельцев, либо заклинаниями этой ведьмы и ее приспешников, тогда я стану предателем и каждый будет презирать меня.
— Я наследник отца, и не могу предать свой народ. С другой стороны, я не могу принимать участия в ее колдовстве. Может, найдутся те, кто последует за мной…
Он покачал головой.
— Не пытайся воздвигнуть стену из сухого песка, Керован. Мрак, свивший гнездо в стенах Ульма, распространяется дальше. Ни один воин не придет на твой призыв.
Я не сомневался, что он знает, о чем говорит. Пивор вызвал в моей душе полное доверие к себе. Значит… значит, Икринт? Во всяком случае, я найду там убежище, откуда могу собирать людей. Кроме того, мне нужно послать письмо лорду Имгри. Пивор засунул за пояс посох, потом повернулся к одной из лошадей и снял с ее спины небольшой сверток.
— Хику не боевая лошадь, но она хорошо ходит в горах. Прими ее, Керован, с Четвертым Благословением, — он взял посох и легонько коснулся им моего лба, плеч и сердца.
Я понял, что мое решение доставило ему удовлетворение. Но вместе с тем осознал, что оно не обязательно правильное. Однако мне стало ясно, что дорогу необходимо выбирать самому, без советчиков. Я совершенно забыл про свои копыта, но когда приготовился сесть на лошадь, то заметил сапоги, привязанные к поясу. Я быстро отвязал их и хотел надеть, но тут же почувствовал к ним жуткое отвращение. Почему я должен прятать свои копыта? Это же не уродство! Они, конечно, отличаются от конечностей других людей, но я видел этой ночью тех, у кого искалечена душа, а это гораздо большее зло. Нет, я покончу со скрыванием своей внешности. Если Джойсан и ее родные отвернутся от меня с отвращением, тогда я буду свободен от них. Я отбросил сапоги в сторону и меня охватило чувство свободы.
— Молодец! — сказал Пивор. — Будь собой, Керован, и не думай, что все люди должны быть одинаковы. Я возлагаю на тебя огромные надежды, Керован.
Затем он отвел лошадь на несколько шагов и, положив руку ей на спину, описал жезлом круг. В воздухе возник тонкий колеблющийся туман. Он все сгущался и вскоре скрыл от меня лошадь и всадника. Потом туман рассеялся и я ничуть не удивился, ничего не увидев там, где только что были Пивор и его лошадь. Я решил, что он один из Прежних, и пришел ко мне совсем не случайно. После его посещения мне было о чем подумать. Значит, я полукровка и связан родством с кем-то из таинственных лордов, правивших ранее этой страной. Мать хотела сделать меня своим орудием, но вышло все не так, как хотела она. Я сопоставил все услышанное от Пивора с тем, что мне было известно раньше, и многое, ранее непонятное, прояснилось. Во мне заговорило то, что было у меня от человека: значит, я действительно сын Ульрика, невзирая на все интриги колдуньи. Эта мысль ободрила меня… После смерти отец стал мне ближе и дороже, чем был при жизни. Ульмдейл принадлежал ему, следовательно я должен сделать все, чтобы обеспечить его безопасность, а это значило, что я обязан ехать туда. Я не был уверен, что полученная мною лошадь была настоящая. Это следовало из того, что дал мне ее не обыкновенный человек. Но на вид она ничем не отличалась от обычных лошадей. Пивор сообщил, что она хорошо ходит в горах, но тут еще рано ехать верхом и я повел ее за поводья. К рассвету я решил остановиться и сделать передышку. Я снял мешок со спины лошади и обнаружил там бутылку, в которой оказалась не вода, а какая-то белая жидкость. Она освежала и согревала лучше любого вина. Кроме того, я обнаружил в мешке круглую деревянную коробку с плотно пригнанной крышкой. С трудом открыв ее, я обнаружив там хлеб. Он был так хорошо защищен, что оказался свежим. Это был обычный хлеб, но в нем попадались кусочки сушеных фруктов и мяса. Одного ломтя было достаточно, чтобы полностью насытиться, так что остальное я оставил на будущее. Глаза мои слипались и тело требовало отдыха. Я устроился между двумя камнями, вытянув свои копыта. Задумчиво смотрел на них и представлял, что же должен почувствовать человек, который бы без предупреждения увидел их. Может, я зря выбросил сапоги? Нет, как только эта мысль пришла мне в голову, я отверг ее. Это необходимо было сделать и я правильно поступил. Джойсан и ее родственники должны увидеть меня таким, какой я есть, и после этого или принять меня, или отвергнуть. Между нами не должно быть неправд или полуправд, таких, какие наполняли дом моего отца паутиной черного грязного колдовства. Я расстегнул кошелек, решительно достал футляр с портретом и впервые за многие месяцы открыл его. Лицо девушки, нарисованное два года назад. Какая она, эта девушка с огромными глазами и волосами цвета осенних листьев? Может, она изнежена, хорошо обучена женским делам, но понятия не имеет об огромном мире, что лежит за стенами Икринта. Впервые я подумал о ней, как о человеке, а не как о вещи — мече или кольчуге, — которая по обычаю принадлежит мне. Я мало разбирался в женщинах. На юге мне пришлось наслушаться хвастливых баек, которые воины рассказывали друг другу, собравшись у костров. Но это ничего не прибавило к моим знаниям. Сейчас я думал, что моя смешанная кровь, моя наследственность отметили меня не только копытами, но и наложили на меня нечто большее — недаром же я был так равнодушен к девушкам долин. Если это так, то каким же будет наш союз с Джойсан? Я мог разорвать договор, но сделать это значило опозорить девушку. Все равно, что оскорбить ее публично, а этого я допустить не мог. Возможно, когда мы встретимся лицом к лицу, она воспылает ко мне отвращением, и тогда все кончится по обоюдному согласию.
Но сейчас я смотрел на это лицо в утреннем свете и хотел видеть ее, но в то же время не желал, чтобы она разрушила наш договор о браке. Почему я послал ей своего грифона в шаре? За это время я почти забыл об этом, но мое прерванное путешествие к Ривалу заставило вспомнить. Что же побудило меня послать ей такой подарок, хотя в этом не было никакой необходимости? Я попытался нарисовать его в своем мозгу — шар, в нем грифон, одна лапа поднята в предупреждении… Но… Я уже не мог смотреть на долину перед собой. Я увидел… ее! Она была передо мной, я мог бы коснуться рукой ее плаща. Ее прекрасные волосы были беспорядочно распущены по плечам и под ними угадывался блеск кольчуги. На ее груди висел грифон на цепочке и испускал свет Лицо Джойсан было исцарапано и в глазах стоял страх. На ее колене лежала голова молодого мужчины. Глаза его были закрыты, а изо рта пузырилась кровь, что означало наличие раны, которую невозможно вылечить. Рука ее нежно касалась его лба и она с таким вниманием смотрела на него, что мне стало ясно — ей совсем не безразлично, умрет ли он или нет. Возможно, это было ясновидение, но этот дар или проклятие до этого являлся ко мне только раз. Я видел, что лицо умирающего не мое, и значит ее горе направлено не на меня. Может быть, здесь находился ответ на мои вопросы. Но я не мог ни в чем ее обвинить — мы ничего не знали друг о друге, кроме наших имен.
Я даже не выслал ей своего портрета, хотя она просила меня об этом.
Свечение грифона удивило меня, но уже потом я справился с собой и примирился с увиденным. Как будто в этот шар вдохнули жизнь. И теперь мне стало ясно, почему что-то заставило меня послать ей в подарок шар с грифоном, хотя я чрезвычайно дорожил им. Он был предназначен не мне и его место было у той, на чьей груди он сейчас покоился. Однако эта смерть говорила о том, что сейчас мне не найти в Икринте пристанища. Одеть кольчугу для наших девушек было не самым обычным делом, но и жили мы в необычное время. Она была в кольчуге, а ее компаньон умирал — этому могло быть только одно объяснение: Икринт осажден или уже пал. Но то, что я узнал, не привело меня в смятение, напротив, это вдохнуло в меня новые силы — у меня был долг и перед Джойсан, независимо от того, рада ли она меня видеть или нет. Если она в опасности, я должен идти спасать ее.
Ульмдейл, когда-то принадлежавший отцу, а теперь находящийся в руках тех, кто замыслил недоброе, Икринт, возможно занятый врагами — я шел от одной опасности к другой. Смерть буквально гналась за мной по пятам, готовая вонзить свои когти мне в спину. Но это была моя дорога и я не мог идти по другой. Видение исчезло и я почувствовал слабость и головокружение, преодолеть которые я не смог. Весь день я проспал в своем убежище, и когда проснулся, наступили уже сумерки. Лошадь стояла надо мной, как будто меня охраняла. На небе собирались зловещие тучи. Я редко видел такие тяжелые черные тучи, которые совершенно скрыли из виду Кулак Великана. Когда я поднялся на ноги, лошадь прижалась ко мне. Запах ее пота ударил мне в ноздри. Она положила голову мне на плечо и попыталась облизать мне лицо. Я успокаивающе погладил ее по шее. Это был страх, настоящий страх. Он передался от лошади ко мне. Иссушающее душу ожидание чего-то страшного, как будто собирались сверхъестественные силы, враждебные всему человечеству, которые могли сдуть человека, как пылинку в пустыне. Я прижался спиной к каменной стене, руки мои удерживали лошадь. Мы чего-то ждали… Не знаю почему, но я боялся, боялся так, как не боялся никогда в жизни. Не было ни ветерка, ни звука. Это жуткое спокойствие увеличивало мой страх. Долина, горы, весь мир, — все съежилось и ждало… И на востоке вспыхнула молния. Не обычная молния, а как будто ослепительно яркая трещина, разверзшаяся в небесах. На востоке… над морем. Ветер и волны, о которых говорили они… Выходит, они все же решились? Что же случилось в порту? Лошадь издала странный, почти человеческий звук. Еще никогда я не слышал подобных звуков от животных. Давление воздуха все повышалось. Казалось, он выдавливается из легких и дышать стало невыносимо трудно. Молния вновь рассекла небо. И вот послышался гул, как будто одновременно забили тысячи боевых барабанов. Из-за туч ночь стала такой черной, что я видел не больше слепого. Там, где моя кожа не была прикрыта одеждой, ее жгло и щипало, как будто воздух был отравлен. Затем появился свет, но не в небе — сами камни стали излучать сияние и превратились в бледные фонарики. И в третий раз молния вспыхнула на востоке, а затем раздался гром. Тут же поднялся ветер… Ветер, какого, я могу поклясться, наши долины никогда еще не знали. Я упал между камнями, спрятал свое лицо в лошадиную гриву и вновь мои ноздри почувств