Наконец засов сдвинулся, освободив дверь. Я отворил ее сильным толчком. И тут же канул в ближайшую тень, чтобы прислушаться и принюхаться.
Лошади… охотничьи собаки… человек… Запахи были сильные, но их я узнал бы, и будучи в своем теле. С ними нахлынули мириады новых, которых я не умел назвать. При всей решимости навсегда покончить с поясом и всеми его дарами, во мне всколыхнулось волнующее чувство свободы. Пришлось сдержать этот порыв усилием воли, пониманием, что единственная доступная мне свобода теперь – освободиться от пояса и наложенных им чар.
Я стал рассматривать Женскую башню. Наружную дверь на ночь запирали изнутри… Но мне вспомнилась Тэйни. Если она тайком выбралась наружу, ей ведь пришлось оставить дверь незапертой до своего возвращения? Однако полагаться на это я не мог. За башней поднималась внешняя стена замка. Если взобраться на нее и пройти по гребню, я сумею запрыгнуть в окно материнских покоев, оно выходит на ту сторону. Другого пути я не видел.
Но до гребня пришлось бы добираться через кордегардию, по лестнице, по которой во времена осады поднимались защитники стен. Сейчас во дворе крепости стояла неестественная тишина, сама по себе внушавшая подозрения.
Намеченный мной путь вел в обход конюшен и псарни. Зная, как сильны и остры запахи животных, я допускал, что и лошади с гончими учуют крадущегося мимо пардуса. Внезапный шум среди ночи непременно меня бы выдал.
Но и на месте оставаться было нельзя. И вот, подметая брюхом мостовую, я пополз к избранной цели. Мне не суждено было добраться даже до угла конюшни.
Собачий лай разорвал ночную тишину, словно лопнуло само небо. На освещенный луной двор вырвался вожак своры, о котором мой дядя говорил, что пес готов схватиться даже со снежным котом. Собаки не умолкали, но и бросаться на меня не спешили. И все же их атака наполнила меня страхом и яростью, вытеснив все человеческое и дав полную волю звериному.
Я прыгнул, выпуская когти. Собаки с воем шарахнулись назад. Теперь, как видно, мой запах дошел и до лошадей, потому что они бесились в конюшне и дико ржали. Закричали, выбегая во двор, люди. Над ухом свистнула арбалетная стрела.
Собаки отрезали меня от ворот. Если не пробиться сквозь этот заслон, меня пристрелят, а из любого тайника выгонят псы. Вожак, Страшный Клык, стоял между мной и башней Отроков.
Из всех ощетинившихся, рычащих псов он один, казалось, был готов к схватке. Его глаза в полумраке горели красным огнем, губы оттянулись в оскале, хотя из горла не вырывалось ни звука. Зверь во мне распознал в нем готовность к бою, между тем как остальных еще удерживал страх.
Я подобрал под себя лапы. Дернул хвостом. И прыгнул, перелетев над грозным врагом. На этом я не остановился, а громадными прыжками бросился за ворота, на волю, обещавшую зверю во мне спасение.
Воодушевленные моим бегством собаки залаяли громче прежнего. Возглавлял их, конечно, Страшный Клык. Крики людей тоже усилились. Над головой у меня сверкнула огненная стрела, ударила в сухое жнивье и, воткнувшись в землю, превратилась в факел, освещая дорогу погоне.
Эта стрела стала ответом на вопрос, ждала ли меня западня. Кто-то ведь спустил собак, кто-то приготовил эту стрелу и другие, мелькавшие сейчас вокруг. Кто-то не только готовился разоблачить меня как оборотня, но и задумал травлю. Если охота убьет меня, тот, кто ее затеял, оправдается, будто принял меня за настоящего дикого зверя. В душе я знал, что Магус решился со мной покончить.
Я слепо ломился вперед в попытке оторваться от своры и охотников. Что охотники появятся, я уже не сомневался. Тем временем мой разум опять подчинил перепуганного зверя. Да, мне необходимо было скрыться от погони, найти укрытие до времени, когда дневной свет рассеет чары. Но слепое бегство мне в этом не поможет.
Я никогда не выезжал на охоту. Странная реакция на меня лошадей и собак не позволила мне обучиться этому искусству, считавшемуся обязательным для мужчины. Итак, я не обладал знаниями, которые могли бы подсказать путь, разве только…
Разве только сознательно вызвать в себе зверя, дать ему полную волю. Посмею ли я? Такой выбор представлялся мне горьким, но смерть страшила больше. И вот я вручил зверю власть над человеком, со страхом ощутив, как легко это далось.
Дальнейшее я наблюдал, словно глядя на себя со стороны. Тому, кто не испытал сам, трудно описать это странное внутреннее раздвоение. Но оно произошло и, думаю, спасло от участи, которую предназначил мне Магус.
Бег мой обгонял всадников, хотя вдали я слышал их крики и охотничий рог. Огненные стрелы втыкались в землю позади, на оставшихся за спиной полях.
Цепляя мягкую кору когтями, я взобрался на первое встретившееся по пути толстое дерево. Оно не обещало спасения. Собаки соберутся под ним и задержат, как в ловушке, пока не подоспеют хозяева. Здесь было много деревьев-великанов, по их нижним ветвям я мог, хотя и с опаской, пройти как по земле. С первой такой ветви я отчаянным прыжком перескочил на соседнюю, уцепился и продолжил путь поверху.
Пряча след, я оставил позади четыре дерева. Но с пятого пути по ветвям не было. Мне оставалось только махнуть прыжком как можно дальше, в заросли кустов, которые сломались под моим весом и основательно меня искололи.
Узкая полоса леса тянулась далеко на север, уходя в холмы, куда люди клана почти не захаживали. Но я точно знал, что там обитают другие, и кое-кто из них мог навести охоту на мой след. С другими жителями холмов я сам предпочел бы не сталкиваться ни в зверином, ни в человеческом облике. Найти бы место, где залечь до рассвета, и я спасен – так мне представлялось. Дальше этого я старался не заглядывать.
Лай своры отдалился и заглох. Может быть, мои прыжки по деревьям сбили собак со следа. Или они собрались стеречь первый ствол, на который я забрался. Теперь я уже не мчался вслепую, а перешел на ровный бег.
Справа слышался шум бегущей воды – может быть, тот же ручей, что приманил меня в первую ночь с поясом. Вода тоже могла бы скрыть след. Я свернул к берегу. Здесь в полную силу светила луна. Для моих кошачьих глаз свет ее был близок и ярок, как полуденное солнце для человека.
Я вошел в воду, невольно зашипев, когда влага поднялась к плечам, – мне не нравилось ощущение промокшей шерсти. Но я упрямо двигался вверх по течению. Не знаю, далеко ли я ушел, когда заметил на берегу скалы со множеством расщелин, сулившие зверю во мне неплохое укрытие. Луна уже опускалась. Я был близок к победе. Если только продержаться здесь до утра…
Но все мои предосторожности, все расчеты были впустую. Надо мной захлопали крылья. Те же крылья стали бить меня по голове, по плечам. Боль пронзила тело – огромный ястреб вонзил клюв и когти мне в бока над бедрами. Я покатился по земле, пытаясь сбросить птицу, – внезапность нападения не позволила придумать ничего лучшего.
Напрасно я отбивался лапами, как делают разъяренные коты, – ястреб уже достиг своей цели. Последним отчаянным прыжком я едва не достал взмывавшую вверх птицу. Она уносила в когтях пояс – пряжка его удержалась, но кожаная лента свисала двумя разорванными кусками.
Я жался к камням. Разодранная когтями спина горела от боли. Страшнее боли был страх, что, лишившись пояса, я навсегда загнан в звериный облик. Как мало я знаю об оборотнях! И откуда этот ястреб?..
Птица не могла служить Магусу. Обычного хищника таким трюкам не выучишь. Нет, ястреб принадлежал либо неведомым и страшным лесным жителям, либо… От этой мысли у меня вырвалось рычание. Урсилла?
Я плохо представлял, как широки познания Мудрой. Зато к ее возможностям питал глубокое почтение. Не приходилось отрицать: Урсилла на такое способна. Я усомнился даже, была ли эта птица настоящим ястребом. Все знали, что владеющие Силами умеют призывать себе на службу очень странных созданий. Правда, живя с Урсиллой, я ничего такого за ней не замечал, но и не решился бы отрицать, что ей это по силам.
Если пояс у Урсиллы!.. Я, до боли измученный и основательно напуганный, огляделся, нашел взглядом трещину пошире и забрался в нее.
Я по-кошачьи вылизывал мокрую шерсть, тянулся зализать языком оставленные врагом царапины. Но до многих достать не удалось. Тогда я растянулся во весь рост, опустив голову на передние лапы. После долгой ночной погони тело просило сна. Отдохнуть… Я больше не мог противиться этому желанию.
Думаю, я почти готов был, проснувшись, увидеть себя в кольце охотников. Но проснуться надеялся человеком! Когда в мое укрытие проникло солнце и я разлепил глаза, им открылась вся правда. Я остался пардусом. Вот тогда я испытал настоящий страх – страх, впервые коснувшийся меня при виде пояса в птичьих когтях. Я заперт в этом облике, и ключа к спасению нет.
А еще меня мучил нутряной звериный голод, непререкаемая потребность набить ноющий живот. И снова ради жизни пришлось подчинить человеческий разум звериной природе. Она и вывела меня к ручью.
В нем плавали рыбы. При виде их слюна наполнила рот и просочилась между зубами. Я подобрался. Быстрое движение – и рыба забилась рядом; это наполнило меня нелепым самодовольством от столь успешного испытания незнакомого искусства. Щелкнув зубами, я заглотнул добычу целиком, почти не почувствовав вкуса.
Водные жители скрылись, здесь мне больше нечего было делать. Пробравшись мимо скал на другое место, я повторил попытку – и промахнулся. Зато с третьего раза добыл рыбину вдвое больше первой. Покончив и с ней, я присел на задние лапы и огляделся.
Я понятия не имел, где нахожусь, знал только, что в лесном краю. И в какой стороне лежит замок, тоже не мог сказать. Можно было бы вернуться по ручью до места, где я вошел в воду. Только я не сомневался, что на этом пути повстречаюсь с Магусом и его сворой. Пока замок не прекратил охоту, возвращаться было нельзя. Однако необходимо было выяснить, была ли птица, унесшая пояс и тем заперевшая меня крепче любых стен и замко́в, посланцем Урсиллы…
Те жители лесов, что водили дружбу с кланом, заметив меня, наверняка известили бы замок. Пардусы редко встречались у нас на севере – их родиной считались пустыни на юго-западе. Может быть, уже сейчас за мной следят зоркие глаза…