– Молчать! – Урсилла развернулась, направив жезл на Магуса. Он сцепил зубы, багровея от ярости, но не в силах больше вымолвить ни слова. – Мы ничего не потеряли, – твердо заявила Урсилла. – Зачем, по-твоему, я ее призвала? – Она махнула рукой на Айлинн. – Пока она живет на свете, мы под угрозой. Тем более если она такова, какова она есть. И от этой угрозы мы должны избавиться. А заодно, – злобно расхохоталась она, – мы привяжем к себе твоего послушного сына такими узами, которых ему не порвать. И еще избавимся от этого крикливого дурня. – И она кивнула на Магуса.
Мать отпрянула еще дальше. Ее взгляд словно приковало к Урсилле. Зато госпожа Элдрис закричала, и ее вопль пробудил в земле странное эхо, от которого холодело в спине.
Урсилла запустила руку во внутренний карман. И достала… В ее руке, свернутый петлями, лежал пояс, покоривший меня ее воле. Мудрая встряхнула его, распустив во всю длину. Порванные коршуном концы были починены.
И тогда, прежде чем она обратила на меня всю Силу своей власти, я сделал свой ход. Человек! Человек! Воля моя подхватила и удержала желание. Я влил в него все силы, все силы человека и пардуса.
И стал Кетаном. Зверь исчез.
Госпожа Элдрис снова закричала. На этот раз ее вопль подхватила Ироиза. Я видел, как кивнула мне Айлинн из-за спины Урсиллы. Ее цветочный жезл был обращен на меня. Как видно, через него она направила мне в помощь часть своей Силы.
Урсиллу мое преображение ничуть не обескуражило. Она как будто ожидала от меня чего-то подобного. Меня это насторожило. Я наклонился за мечом, упавшим к ногам Магуса. Тот тоже боролся против сковавшей его Силы, но тщетно. Урсилла подняла жезл. Я прикинул, хватит ли длины меча, чтобы выбить его из рук Мудрой. Против иных видов колдовства железо действует. Только позволила бы мне Урсилла вооружиться, если бы боялась меча? Едва ли, – подумалось мне.
Однако свой жезл она нацелила не на меня, а на курильницу. Я только теперь заметил, что Мудрая успела заново наполнить ее. В сухие травы ударил луч, из них пошел дым, и на сей раз к нему добавились язычки огня.
Мудрая снова засмеялась:
– Молодец, Кетан, теперь ты вооружен для предстоящего дела. Здесь нет Тени, какой мы знаем ее в наши дни упадка. Но обитающие в этом месте Силы соберутся на запах свежепролитой крови. Насытившись, они станут подвластны приказу – на время. Итак – зови их на пир!
Теперь ее жезл нацелился мне в сердце.
– Убей, – холодно, как приказывают слуге в зале или в конюшне, приказала она.
Рука моя поднялась против воли, которую я напрягал так же, как минуту назад, чтобы стать человеком. И еще я приказывал руке выпустить рукоять меча – пусть он вновь упадет в эту вековечную пыль.
Я боролся так же яростно, как Магус, и все же сделал шаг вперед, а за ним и второй. Мой меч протянулся к белой фигуре Айлинн.
Нет! Я замер, покачнулся. Пусть я до конца дней останусь зверем! Только не это! Пусть Урсилла порвет меня своими чарами и всеми таящимися здесь страхами. Пусть убьет мое тело – убьет даже то главное, что живет в этом теле. Только не это!
Меня шатало взад-вперед, острие меча колебалось, уступая то моей воле, то воле Урсиллы.
– Беги! – выкрикнул я, и эхо ответило моему крику: «Беги…ги…ги».
Но Айлинн осталась на месте. Ее глаза не отпускали моего взгляда. Я не мог понять, почему она не бежит. Или Урсилла и ее сковала заклятием, как Магуса и его бабушку?
– Убей! – пронзил меня голос Урсиллы.
Я ощутил гнев в ее голосе.
Я собрал остатки воли – и держался.
И тогда…
Тело мое охватила неслыханная боль. Я завопил.
Урсилла держала пояс над огнем курильницы, скармливала его пламени. Языки огня лизали мех и кожу, и огонь пожирал мое тело.
– Убей! – крикнула она. – Убей или умри в муках!
Она была близка к победе. Корчась от пожиравшей тело и разум боли, я терял сосредоточенность воли. Но пока мог – я держался.
О наложенных и снятых чарах и о том, как мы узнали свою судьбу
Сквозь красную пелену боли я видел, как Айлинн поднимает ко мне цветочный жезл. На одно-два мгновения боль отступила. Но ненадолго. Пламя, облизывая поднесенный Урсиллой пояс, снова охватило меня.
Но и сквозь боль я видел, как пояс извивается в руках Урсиллы, словно живое существо рвалось на свободу. Сильным рывком он вырвался из ее пальцев и пролетел по воздуху. Ему навстречу взметнулась рука, поймала.
Я стоял, задыхаясь после пытки. Мой пояс лежал в руках той, кого Айлинн назвала Гиллан, Зеленой ведьмой. Рядом с ней снежный кот припал к земле, глаза сверкали, отражая огонь курильницы. Урсилла пошатывалась. Рывок не только встряхнул ее тело, но и пошатнул власть над призванной ею Силой.
Первым делом она, не веря своим глазам, уставилась на пустую руку, потом медленно подняла голову к двоим, стоявшим за кругом сидящих фигур. Ни тени, ни темнота не скрывали их. Быть может, свет, открывавший их нашим глазам, как и тот, что освещал круг изваяний, был рожден Силой.
Я видел, как изменилась в лице Урсилла. Годы не смяли кожи на ее костях, а эти несколько мгновений страшно состарили лицо, превратили в повязанный платком череп.
– Кто… вы?.. – Слова скрежетали заржавленным металлом. Казалось, она произносит их против воли.
– Те, кого ты звала, – ответила Зеленая колдунья. – Или ты, Мудрая, думала, что можешь призвать одного из рода, чтобы другие не пришли следом?
– Из рода! – Урсилла уже оправилась от удара. Она запрокинула голову, и воздух разорвало сухое хихиканье. – Ты называешь ее… – она ткнула пальцем в Айлинн, – родной? Ошибаешься, женщина! Она не твоей крови. Ни ты, ни твой косматый супруг не имеют к ней отношения. Хочешь знать, какое дитя ты выносила, – взгляни на этого дурня!
Теперь ее палец указал на меня.
– Слышали, – без удивления отозвалась Гиллан. – Ты говорила не таясь, а у нас есть уши. Сын… – Она через плечо Урсиллы взглянула прямо на меня. – Возьми свое!
Я поймал брошенный ею пояс. Он лег мне в руку так же легко, как недавно – в ее ладонь. Я поспешил застегнуть на себе опаленную полоску кожи, но, лаская ее пальцами, не нашел следов огня.
Урсилла зарычала, как зверь. Вскинула руки, будто отражая атаку. Но я уже защелкнул яргоновую пряжку. И меч был в моих руках. А смотрел я на Айлинн. Как она перенесет открытие давней правды? Она, бывшая одним целым с Гиллан и Херрелом…
Но она и сейчас была с ними! Стоило взглянуть на нее, чтобы ощутить объединявшую их силу. Пусть она не была их дочерью по крови, но воистину оставалась дочерью их ума и сердца. Она не выказала удивления, осталась безмятежной. Такую безмятежность рождает уверенность в том, кто ты есть и что ты есть.
– Неужели ты, Мудрая, – спросила Гиллан, – вообразила, что можно пройти через храм истины – Храм Нив, не узнав скрытого колдовством? Она – наше дитя волей тех, чье величие нам не охватить…
Я смотрел на них – на Зеленую колдунью, на свою мать, на оборотня-отца и на Айлинн, дитя их выбора, – и понимал, как справедлив был этот выбор. Во мне разрастался холод одиночества. Не страха, а отверженности, памятной мне с детства, но лишь теперь обретшей смысл и полноту.
Я не был наследником Кар До Прона. Магус получит то, чего добивался. Не стану я теперь, когда открылась истина, и орудием в руках Урсиллы. Я отрезан от всех и одинок.
Нельзя мне было так уходить в себя. Потому что Урсилла перешла в нападение. Ее жезл полыхнул, указав на Айлинн. Из огня донесся крик девушки.
И тогда я прыгнул в огонь, и его жгучие языки обвили мое тело. Прыжок донес меня до Айлинн.
Я выбросил левую руку, чтобы вытолкнуть ее из пляшущего пламени.
Мы стояли в огненном кругу, и этот огонь горел не оранжевым и не красным, а более глубоким и смертоносным цветом – пурпуром Тени. Отступать нам было некуда, потому что за нами вздымались стеной колени сидящего изваяния, а стена пурпурного пламени подбиралась все ближе.
Лунная колдунья прижала свой посох к груди. Она не размыкала губ, но я ощущал ритм заклинания во всем ее теле. И пытался сделать для нее то, что она делала для меня, – передать ей свою Силу. А потом я, выронив второпях бесполезный меч, подхватил ее тонкий стан, чтобы забросить на колени изваяния. Там, над огнем, для нее было место. Может быть, Гиллан с Херрелом успеют что-нибудь сделать, прежде чем вызванный Урсиллой ужас дотянется до девушки.
Сквозь смыкающуюся, подступающую лавину огня я видел остальных. Урсилла в лихорадочной спешке выводила концом жезла круг, охватывавший ее и курильницу. Она сорвала что-то с груди, бросила в каменную чашу. Новые клубы дыма скрыли Мудрую. Но ее пение я еще слышал – шипящие, тягучие звуки, пробуждавшие неведомые чары этого места. А потом из дыма послышался пронзительный звук костяного свистка – отчаянный призыв.
– Кетан, вверх! – Это кричала Айлинн. Она свернулась в своем странном укрытии и оттуда протягивала мне руку. Но рядом с ней не было места. А смрад пурпурного пламени спирал дыхание, и я давился, кашлял, словно все зло мира изливалось из этого гнусного тумана. – Наверх!
Пальцы Айлинн впились мне в плечо. Ногти расцарапали кожу. Я ощутил и силу ее воли, притягивающую, как тянули чары Урсиллы – сначала к Айлинн, потом обратно в пещеру.
Ее воля каким-то чудом вознесла меня наверх, и мы прижались друг к другу на каменных коленях. Я смутно обрадовался, что это не была статуя, игравшая человеком. В когтистой руке у этой был полураскрытый цветок. И Айлинн, протянув руку, пробежала кончиками пальцев по каменным лепесткам, словно ласкала свой лунный цветок.
В ней больше не ощущалось напряжения воли, вытянувшей меня из огненного круга. Она скорее ждала – только я не знал, какого события или знака.
Защитный круг Мудрой коснулся ног изваяния с человеком-игрушкой. Дым густыми клубами обвивал теперь саму Урсиллу. Я ждал, что он, как и в прошлый раз, растечется по кругу, охватывая безликих. Однако сейчас струи дыма застыли. Над его верхним краем мы видели слепые лики-пузыри. Волны цветов в них набрали силу, густели и темнели.