– Проклятие! – одними губами повторил Марбон.
Ута поднялась на задние лапы, потянулась всем телом. И хищно хлестнула передними по протянувшемуся к ней туманному языку. И в тот же миг Брикса… опустела. Другого слова для этого чувства свободы она не нашла. Что-то отступилось от нее. Она осталась одна, беззащитная перед Марбоном. Даже нож валялся обломками у ног.
Пальцы судорожно сжались, как будто она могла дотянуться до обломка лезвия. Но в руке ее был не нож, а бутон. И он шевельнулся. Она раскрыла ладонь, и лепестки стали расправляться.
Треснула тусклая коричневая оболочка. Из сердца цветка прорвалось сияние, освещавшее ей путь, воодушевлявшее девушку в ночи пустых земель.
«Сила Силе рознь!» – яростно повторила она про себя. Вторая рука потянулась к доверенной ей Утой шкатулке, сжала ее сквозь рубашку.
Марбон шевельнулся. Она еще не видела его таким – ни в безумии, ни в сознании. Возможно ли так жестоко исказить человеческое лицо, чтобы сделать его совсем другим? Даже если это был обман зрения, человеку в здравом уме не пристало такое видеть. Ужас наполнил Бриксу ледяным холодом, лишил движения – сейчас она не могла бы бежать, хотя Двед не загораживал больше выхода.
Мужчина перед ней высоко вскинул руки. Лицо его обратилось к извивающимся, корчащимся змеям тумана. Он воззвал:
– Джартар! Сле – фрава – ти!
Туман завился воронкой, закружил голову. Брикса, как только взгляд Марбона отпустил ее, закрыла глаза, чтобы не затеряться в этом водовороте. Благоухание цветка достигло ноздрей, прояснило голову.
Она не знала и не догадывалась, кого он призывал. Но… что-то отозвалось ему. Оно было здесь… с ней – и, не открывая глаз, девушка чувствовала, как оно нависает над ней, тянется…
Шкатулка и цветок… Она не знала, что объединило их в ее мыслях и почему такое соединение казалось верным… необходимым. Шкатулка и цветок… Не смотри! То, что встало над ней, могло затуманить ум, ослабить защиту. Нельзя поддаваться этой тяге.
И снова из нее выплеснулся крик, призыв к единственной, обещавшей защиту в этом ненадежном, чуждом мире.
– Зеленая матушка, что мне делать? Это не мои чары – я заблужусь в них!
Выкрикнула ли она эти слова вслух, или это была лишь мысль, пронзительная, как крик, мольба, может быть тщетная, к непостижимой Силе? Кто были эти боги – великие источники Силы, которые, как считалось, использовали мужчин и женщин в качестве орудий и оружия? И были ли у тех, кого так использовали, вообще какие-либо средства защиты? Не вовлечена ли она сейчас в схватку между двумя чуждыми Силами?
Чей это был приказ, откуда он исходил? От того, кто был призван Марбоном? Если так, она в огромной опасности. Брикса по-прежнему крепко жмурила глаза и пыталась так же накрепко запереть свой разум. Она чувствовала, как некая Сила стремится связать ее – не тело, а душу, – как туман связал Дведа.
– Во имя того, что у меня в руках, – громко выкрикнула Брикса, – дай мне устоять!
Шкатулка и цветок…
Руки ее сошлись, соединили их. Она не знала, движет ею воля Света или Тьмы. Но дело было сделано. И в тот же миг Брикса открыла глаза.
Перед глазами…
Не затянутая туманом комната с колонной – она стояла перед высоким троном в пиршественном зале замка. Высоко, в кольцах, прикрепленных к каменным стенам, горели факелы. Стол был застелен многоцветной скатертью, ее краски играли и переливались. А на скатерти – рога для вина, выточенные из мерцающего хрусталя, из сочного малахита и теплого красно-коричневого агата – богатства, достойные самых могущественных владетелей Долин.
Перед каждым местом стояло серебряное блюдо. И еще множество блюд и мисок посредине стола – одни с узорчатыми краями, другие блестят самоцветами.
В первый миг Бриксе показалось, что зал пуст, но вскоре она заметила других пирующих – тени, клочки тумана, такие смутные, что она не взялась бы отличить мужчину от женщины. Казалось, безжизненные предметы были видны явственно, а все живое превратилось в ее глазах в призраки, обитающие, согласно легендам Долин, в древних зловещих местах и вечно мстящие живым из зависти к их жизни.
Брикса вскрикнула и покачнулась, силясь сойти со своего места, прямо перед высоким троном, поставленным так, чтобы призрачным гостям были отовсюду видны их хозяин или хозяйка. Но ни бежать, ни отвернуться она не смогла и поневоле должна была смотреть, что происходит.
Черный сполох – если свет может быть не белым, а черным – полыхнул между ней и троном – словно взмах меча отрезал ей отступление. Коварная холодная воля, еще не вполне злая, но уже отмеченная Тьмой, нацелила на нее свой удар. Хлестнула, как хлещут с размаху бичом. И призрак во главе стола устремил на нее горящие красным пламенем глаза.
Тень сгущалась, и черты Марбона изменялись, текли, обретали плотность и телесность. Девушке показалось, что не благородный владетель замка сидит сейчас в этом высоком кресле. Нет, то, что щерилось на нее, сверля горящим взглядом, было словно слеплено из углей преисподней – воплощало всех мерзавцев, двуногих волков, от кого она спасалась и пряталась, точно зная, что ее ждет, если попадет к ним в руки.
Прочь!
Теперь трон заняла Жаба с окраины Пустыни, – непристойно раздутая, она разевала зубастую пасть, тянула когтистые лапы. Ростом она не уступала тому грозному злодею, чье место заняла. И в ее кваканье угадывались слова:
– Проклятие… Проклятие!
Цветок и шкатулка…
Брикса только теперь заметила, что до боли прижимает их к груди. Цветок и шкатулка…
Жаба сгинула. Ее сменила птица-женщина. Щелкнула грозным клювом, вскинула руки-крылья, растопырила когти – вот сейчас взмоет вверх и обрушится на Бриксу.
Колдовской морок? Трудно сказать. Каждое видение выглядело таким же четким и осязаемым, как сиденье, на котором оно появлялось. Цветок и шкатулка…
А теперь… Перед ней был Двед! Только он не сидел, а лежал пластом, спеленутый туманом. Видна была только часть его лица. Мальчик с трудом поднял голову, устремил на нее взгляд, потускневший от страха и все же выражавший отчаянную мольбу.
– Проклятие… – Его мучительный шепот гулко разнесся по всему залу.
И он тоже пропал. На его месте возникла Ута, ясно видимая в когтях призрачного чудовища, бьющаяся, рвущаяся из уродливых лап, мертвой хваткой сжимающих ее пушистое горло.
– Проклятие! – взвизгнула кошка.
И исчезла вслед за другими. Долгий миг сиденье пустовало. Затем – больше никакой тени – перед Бриксой появился человек, такой же видимый и реальный, каким был Марбон, когда он стоял перед ней в пузырчатой комнате. Вместо пиршественных одеяний на нем была кольчуга, а лицо скрывалось в тени шлема.
«Марбон!»
Брикса едва не произнесла это имя, но тут же поняла, что это не безумный владетель Иггарсдейла, хотя сходство с несомненностью выдавало родство между ними. На лицо этого мужчины наложила несмываемую печать суровая и надменная гордыня. И губы его кривились, словно он надкусил что-то кислое, несъедобное, отравившее удовольствие от пира.
С появлением хозяина явственней проступили его приближенные. И Брикса вздрогнула, поняв, что не все они принадлежат к человеческому роду. По правую руку от хозяина сидела дама в одеянии цвета молодой листвы. Но такой же нежный цвет имели ее гладкие волосы, и лицо, хоть и прекрасное, не было человеческим лицом. С другой стороны, слева, невысоко над досками стола поднималась кошачья голова. По расцветке кошку можно было принять за Уту, но Бриксе подумалось, что вблизи голова этой кошки оказалась бы вдвое больше.
Были там и другие – юноша в шлеме, украшенном вздыбившейся лошадью и с чем-то нечеловеческим в лице, не столь явным, как у зеленоволосой женщины, но ошибиться было невозможно. Еще была женщина в платье цвета стали, опоясанная пластинчатым поясом с молочно-белыми самоцветами. Ее заплетенные в косы волосы лежали на голове царственной короной, тоже жемчужно-белой. И спокойное лицо выражало силу и уверенность в себе. Однако что-то в ней наводило на мысль, что она не принадлежит к собравшимся – наблюдает со стороны, а не участвует. Грудь ее украшала подвеска из тех же белых камней. И Брикса почувствовала, что эта подвеска – оружие, не уступающее в силе боевому клинку.
На дальнем конце стола, где другие пирующие, казалось, немного потеснились, чтобы дать им место, сидели двое. Брикса всмотрелась, и у нее перехватило дыхание.
То ужасное, уродливое создание, что повелевало птицами… Нет, оно не было полным ее подобием. Тело у него было более округлым, больше напоминало женское, хотя и его покрывали не одежды, а перья. И еще самоцветный пояс. И широкое, сверкающее драгоценными камнями ожерелье. Но не было сомнений, что эта гостья одного рода с хозяйкой Пустыни.
Рядом с ней пристроился один из Жабьего племени – только этот близко, почти кощунственно близко напоминал… человека? Бриксе стало дурно при этой мысли, но отвести взгляд она, как ни старалась, не сумела.
В Жабьих глазах сверкала ненависть, и легко угадывалось, что хотя с виду это существо принято здесь как гость, но между ним и другими гостями нет ни дружбы, ни приязни.
Никто из пирующих не обращал внимания на Бриксу. Ни одна пара глаз не взглянула на нее с удивлением, даже не задержалась, отмечая присутствие чужой. С какой целью ее перенесли сюда, девушка не знала. Но…
Она уже не стояла перед хозяйским троном в бессильной неподвижности. Миг изумления – и она, силой или волей приславшего ее сюда, уже повисла в воздухе над пирующими, так что и зал, и гости в нем были видны ей как на ладони.
Хозяйский трон, по обычаю всех замков в Долинах, стоял лицом к двери с тяжелыми двойными створками. Теперь эта дверь с грохотом, на миг заглушившим отзвук голосов, не просто распахнулась – слетела с петель и ударилась о стену. Вслед за громовым ударом в зал ворвался шум бушевавшей снаружи летней грозы.
В широком проеме (в такие ворота легко прошел бы построенный в колонну отряд воинов) стоял один человек. Он, как и хозяин зала, был одет не для пира, а в кольчугу и шлем. А ниспадавший с его плеч плащ струился складками, отброшенный за спину для боя на мечах.