– Я ждала тебя весь день, – едва слышно произнесла Лунария.
Лицо Рембо стало задумчивым, он посмотрел вверх, будто что-то вспоминает, потом сказал:
– Ах, да. Это все мои искажения времени. Не заметил, прости. Думал прошло не больше получаса.
– Свадьбы не будет, Лапидус, – снова повторила девушка.
– Ты не поступишь так со мной, милая, – произнес Рембо чуть настойчивей. – Ты не бросишь меня после официального объявления помолвки.
– Когда я скажу, почему это сделала, все меня поймут, и никто не осудит, – сказала Лунария, а я едва не зааплодировала с криком «Молодец! Так его!»
В карих глазах Рембо мелькнуло что-то такое, что мне совсем не понравилось, она шагнул к ней, пальцы сильнее сжались на плечах.
– Беги! – крикнула я, – но меня, естественно, никто не услышал.
Девушка попыталась вырваться, но пальцы Лапидус Рембо явно не собирался ее отпускать. В глазах девушки мелькнул искренний страх, я вновь дернулась вперед, в попытке остановить его, но буквально пробежала насквозь обоих, а потом еще и через кусты роз.
– Не трогай её! – закричала я, даже представить не решаясь. Что он собрался делать.
Но призраки прошлого не слышали меня.
– Ты считаешь себя умнее, милая? – произнес Рембо елейным голосом. – Что ж, поспешу тебя в этом разуверить.
Лунария задергалась в его цепких руках.
– Пути меня, мне больно! – выдохнула она, беспомощно глядя на него круглыми глазами.
– Пустить, милая донна? – усмехнулся он. – О нет. Не теперь.
– Что ты задумал?
– Хочу показать тебе, чего ты лишала меня и чего лишалась сама, откладывая все за свадьбу, – милая донна.
– Ты не посмеешь…
– Но ты же посмела угрожать мне оглаской, – оборвал ее Рембо. – Но ничего. Я не дам этому случиться, попросту опередив тебя. Как думаешь, кому поверят больше, мне, уважаемому кудеснику Парсапольда, который состоит в коллегии кудесников и разводчику диковинных цветов, или тебе, красивой, но всего лишь женщине?
Лунария взмолилась:
– Прошу, не делай этого… Лапидус, я ведь после этого буду…
– Опозорена, – вновь не дал ей закончить кудесник. – ты будешь подпорченным товаром, о чем я позабочусь предать огласке.
– О боги, Лапидус, не надо… За что?
– За непокорность, – коротко сказал он.
Глаза девушки стали еще круглее, губы в ужасе искривились, она закричала так жалобно и пронзительно, что у меня потекли слезы. И ничего нельзя было сделать.
Лапидус тем временем перекинул сопротивляющуюся и брыкающуюся девушку через плечо и понес в беседку. У меня последовать за ними не хватило моральных сил. Я только стояла, зажимая ладонями уши, но все равно слышала крики Лунарии, к которой никто так и не пришел на помощь.
Когда они, наконец стихли и эта тварь в коричневых брюках со спокойным видом отправилась в дом, Лунария, держась за дверной косяк беседки, выбралась наружу.
Вид ее был так ужасен, что внутри все сжалось. Волосы растрепались, глаза покраснели, губы распухли, платье порвано до самого бедра и на светлой ткани алеет темное пятно.
Хромая и держась за живот, девушка выбралась из сада, а я не стесняясь рыдала, обхватив себя за плечи.
Затем все как-то резко замельтешило, мир закачался, и я едва не упала, пришлось расставить руки. Когда картинка вновь стала четкой, обнаружила, что стою в небольшой кухоньке. Обстановка более чем аскетичная – грубо сколоченный стол, такие же табуретки, позади очаг над которым бурлит котел с похлебкой.
Когда обернулась, увидела Лунарию, которая из последних сил цепляется за стену, а крупнотелая женщина в косынке, завязанной на пиратский манер, отчитывает ее со все силы.
– Ишь, какая цаца, – возмущалась женщина, – не могла быть посговорчивей. Лапидус Рембо такая партия. Для тебя почти невозможная. И ты, дура, прошляпила свое счастье!
– Матушка, но он же был с…
– Да какая разница с кем он был? – оборвала ее женщина. – И не зови меня матушкой. Я тебе не мать. Устала повторять уже. Твой папаша настоял взять тебя на воспитание. Теперь вожусь, пытаюсь нормально пристроить. А ты что? Черной неблагодарностью платишь.
Девушка протянула руку к женщине, пытаясь обнять и ища утешения.
– Ма… Лапидус, он меня…
Она не закончила, потому, что женщина, которую Лунария пыталась назвать матушкой, брезгливо отшагнула и продолжила отчитывать ее, будто она в чем-то и правда провинилась.
– А нечего было мужика провоцировать. Куда ты теперь такая порченая пойдешь? Кто тебя замуж возьмет? И платье порвала. А я его тебе, между прочим, у хорошей портнихи покупала. Думала, как выйдешь за Лапидуса, так быстренько мне все расходы возместишь. А теперь что?
Она продолжала говорить что-то еще, а я стояла и не верила глазам. То, что кудесник не дружит с головой, поняла еще при встрече. Но женщина. Пусть не родная мать, но женщина ведь. В голове не укладывалось, как она могла быть такой равнодушной к беде этой девочки.
Меня трясло от слез, я не знала, куда деться, как ей помочь. А она стояла, опершись плечом на стену, и по щекам молча катились слезы.
– Я же любила его, – прошептала она.
– Ха! – прыснула женщина. – Любила. Чушь какая. Любви нет.
– А что есть?
– Ум есть. Холодный и четкий, ясно тебе? Куда только мне теперь девать тебя, будешь только лишним ртом…
Девушка уронила голову и горько заплакала. Она плакала так самозабвенно и навзрыд, что я уже сама рыдала вовсю, размазывая по лицу слезы и растаявший снег.
А потом картинка вновь смазалась и переместила меня к какой-то реке с разрушенным мостом. На одной стороне реки все еще лето, но на другой – сугробы и черные деревья, торчащие как кривые пальцы, которые норовят уцепиться за небо. Вода в реке темная и быстрая, время от времени по ней проносятся коряги и куски льда.
От этого места по коже пробежали крупные мурашки, я всхлипнула и оглянулась.
К обрубку моста, покачиваясь, движется хрупкая фигурка, разорванное платье треплется на ветру, волосы колышутся как белый флаг поверженных.
– Лунария… – выдохнула я, прижав кулаки к груди. – Зачем ты сюда пошла?
Ужасная догадка змеей заползла в мысли, и я содрогнулась от вопиющей несправедливости, которая случилась с этой бедной девушкой. Я видела, как она босая подошла к самому краю моста.
Боясь того, что сейчас произойдет, я зажала рот ладонями, чтобы не кричать, но все равно продолжала смотреть.
Лунария таращилась немигающими глазами на темную воду, которая стремительно несется внизу. Но, когда я уже решила, что она совершит ужасное, все пошло не по моему сценарию.
Вскинув ладони она вдруг закричала:
– Северный ветер! Призываю тебя всем существом своим! Молю, охлади мою боль! Остуди раны! Исцели меня!
Но ничего не произошло. Река продолжала нести коряги и льдины, на другой стороне безмолвствовала зима, а здесь все еще зеленели деревья.
Но это не остановило девушку. Она продолжала призывать неведомую силу, пока, наконец, ей на плечо не опустилась снежинка. Затем еще одна. После чего на реку и летнюю сторону реки обрушился небывалый по силе снегопад, вмиг покрыв все сугробами. И даже плюсовая температура не спасла траву от холодного наста.
Несмотря на то что это были лишь воспоминания, я ощутила пронизывающий холод, опустившийся на берег. Колдовская метель окутала Лунарию, как пеленой, и в этой пелене слышался гулкий вой, похожий на плачь одинокой всеми покинутой девушки.
В мелькании снежных хлопьев я видела, как она преображается, как белеет ее кожа, как покрываются серебристым мерцанием волосы и платье превращается отороченную мехом мантию. А когда удалось заглянуть ей в глаза, едва не отшатнулась, потому что обожглась о ледяной взгляд.
На лице Лунарии не осталось ни капли эмоций. Все, что случилось с ней, заморозил колдовской снег, оставил где-то в прошлом, укутав холодной безмятежностью и покоем. И теперь я не знала, имею ли право ее осуждать.
Из воспоминаний Лунарии меня буквально вышвырнуло на отполированный ледяной пол. Если бы Асмодей не подхватил, я бы отлетела в стену, но он успел, и теперь опять дымится, ругаясь так, что ощутила, как к щекам прилил жар.
В зале все еще круговерть и буран, мой Кирилл до сих пор бесцельно пялится в пол, а ледяная колдунья занесла руку для очередного броска.
– Долго меня не было? – спросила я демона перехваченным после увиденного голосом.
– Пару секунд. А что?
Но после увиденного мне было трудно что-то объяснять, тем более Асмодею. Внутри все дрожало и сжималось, и я думала только о том, что с ней сделали и о том, что никто ней не помог.
Ледяная колдунья шевельнула пальцами, с которых готов слететь очередной сноп ледяных кольев, метель вокруг взвыла, поднимая клубы снега до самого потолка.
Я понимала, что биться с ней бесполезно, и даже Асмодей сможет разве что драться с ней, постоянно заращивая раны. Но победить, покорить и сломить не удастся. Там уже давно все сломлено.
Когда ее глаза холодно сверкнули, чтобы вновь совершить боевое колдовство, я проговорила тихо:
– Лунария.
Я ни на что не рассчитывала, но от этого короткого слова, от звука ее имени, ледяная колдунья на секунду замешкалась. Холодные голубые глаза как-то странно посмотрели на меня.
– Лунария, – повторила я, чувствуя, что движусь в правильном направлении. – Ты ни в чем не виновата.
– Что ты несешь, тля? – гулко произнесла ледяная колдунья, разнося клубы снега по залу.
Я продолжила, осторожно шагнув к ней:
– Ты не сделала ничего плохого. Ты не виновата.
– Не виновата? – переспросила она так, что стены вновь дрогнули.
Асмодей позади, проговорил горячим шепотом и продолжая хлопать себя по плечам, видимо, они все еще тлеют:
– Милая душа, ты что задумала?
– Не мешай, – бросила я через плечо. – Я знаю, что делаю.
– Очень сомневаюсь.
Но меня сомнения адского демона не волновали. Я твердо знала, ледяная колдунья стала такой не от собственной злобности или жестокости. Напротив, она была милой и нежной девочкой, которую поломали, надругались над телом и душой, бросили на произвол судьбы. И никто не пришел ей на помощь кроме холодного колдовского снега.