«А что Шестокрыл они собе изучив да тем прельщают христианство, мня яко же с небеси знамение сводят, ино не по их съставлениа бысть! Шестокрыл бо взят от астрономии, яко капля от моря. А то звездозаконное дано бысть Сифу третьему сыну Адамову. Да потом Енох праведный исписал дни и часы и лета, и потом Ной последнему роду предаде. Авраам в Египет шед египтяна учил землемериа да и розчет земный. Да потом и жидова от них тому навыкли. А во всяком языце то есть, а христианстии учители тому были вельми горазди – Иоан Златоуст, Василий Кесарийский, Григорий Богослов. А в Григориеве житии Акраганского писано: дондеже де арифмитикию и кгеомитрию и мусикию и астрономию всю до конца извыче»[180].
Геннадий возмущался не самим текстом сочинения, а тем, как его интерпретировали еретики. По тем же таблицам он провел собственные расчеты, опровергнув выводы «жидовствующих» и подчеркнув, что книгу эту он внимательно прочел. Она определенно имелась в его библиотеке: «Занеже я испытно Шестокрил прочел, да и написан у мене» [181].
В отличие от «наукоёмких» «Аристотеля» и «Шестокрыла», «Рафли» были просто системой гадания. Расставлялись в случайном количестве 16 рядов точек, которые потом группировали и анализировались. Первое время это была книга с историей и пояснениями, а потом ее сократили до нескольких формальных таблиц, поскольку популярность гаданий была велика, то пояснять сам способ не требовалось.
Недавно обнаруженный список «Рафлей» был составлен псковским интеллектуалом Иваном Рыковым, который в тексте пометил, что покинул родной город в свите царя Ивана, судя по всему, в 1579 г[182]. А само сочинение он написал по просьбе близкого царева книжника «кир Иоанна»:
«Тебе же, возлюбленне брате кур Иоанне, пишу сие списание ради твоего словесе. Егда со царем Иоанном Васильевичем изыдох от нас и от наших Псковских предел в царьствующий град Москву, перевод сий понудихся выписати о сих потребных ко твоему христолюбию»[183].
В других списках заказчиком книги назван «российского царства царев книгчий кир Софроний». Рыков предстает фигурой, вполне вписанной в ренессансную культуру, он осведомлен в античной мифологии и естественных науках. Ему принадлежит ряд сочинений астрологического, астрономически-календарного и гадательного характера «О царе-годе», «О четырех временах года», «О часех», а также «Лунничек на 19 лет». В текстах содержится указание на некое его большое сочинение, которое до нас не дошло, откуда были взяты все эти фрагменты. В своих «Рафлях» Рыков старательно заретушировал оккультное происхождение, существенно отредактировав его, пытаясь связать с христианской традицией, насыщая цитатами из Священного Писания – добиваясь «декларативного православия». При этом отсутствие представлений об его источнике затрудняет высказаться о степени оригинальности самого псковитянина.
Ни про «писаря градского» «кира Иоанна», ни про «царева книгочея кира Софрония», ни про самого Ивана Рыкова никаких сведений не сохранилось. В 1575–1589 гг. в источниках упоминается некий псковский дьяк Иван Андреев, но это только совпадение имен. Других вариантов пока не предложено.
Запрещенные Собором книги, судя по всему, имели широкое хождение в Москве, некоторые были переведены еще в конце XV в. Вплоть до реформ Ивана Грозного ничего предосудительного в них официально не находили. Архиепископ Геннадий осуждал не сам «Шестокрыл», а неверное его прочтение. Книги существовали во множестве списков и были широко распространены, так что даже после 1551 г. они имелись в некоторых библиотеках, затерялись там или были спрятаны.
Реформаторы из царева окружения не только запрещали искушения, но искали им замену – предлагали новые каноны житейской мудрости. На место «Тайная Тайных» должен был прийти православный «Домострой», композиция которого, а также авторство первоначальной редакции приписывают Сильвестру. В этом сочинении повсеместно подчеркнута порочность контактов с волхвами и чародеями, «слугами бесовскими». Ни в дом, ни на двор их пускать нельзя. Тем более нельзя использовать принесенные ими зелья и коренья. А ведь «женки» любят волхвов зазывать, гадать с ними, привороты всякие любовные творить. Обращаться к волхвам за врачебной помощью – богомерзкий грех, как и различные бесовские забавы:
«блуд, нечистота, сквернословие и срамословие, песни бесовские, бубны, трубы, сопели, всякое бесовское угодие, и всякое бесчинства и бесстрашие, к сему же чарование, и волхвование, и наузы, звездочетье, рафли, альманахи, чернокнижье, воронограи, шестокрыл, стрелки громные, топорки, усовники, дна, камение, кости волшебные и иные всякие козни бесовские».
Все это «неправедное бытие», за что воздастся на Страшном суде:
«кто чародейством, и зелием, и кореньем, и травами на смерть, или на потворство окормляет, или бесовскими словами, и мечтаньями, и кудесом чарует на всякое зло, или на прелюбодейство, или кто клянется именем Божиим во лжу или клевещет на друга…»[184].
Эти деяния – то же, что и «примкнуть к нечистым бесам, от которых отреклись на святом крещении». Особенно важно помнить, что «призывая к себе чародеев, кудесников, волхвов и всяких гадателей и зелейников с кореньем, от которых ожидаешь душетленной и временной помощи, готовишь себя дьяволу во дно адово во веки мучиться» [185].
Автор «Домостроя» не сомневается, что кудесники способны оказывать помощь, но настаивает, что используется порочная – черная – магия, что потом аукнется. Списки этого сочинения обычно дополнялись фрагментами статей Стоглава (гл. 92–93) с осуждением «еллинских бесований, волхвований и чародеяний» с разъяснениями из соборных канонов святых отцов.
Кроме документального оформления борьбы с волхвованием, царь поручил разъяснять людям эти меры изустно. В одном из сборников XVI в. сохранился текст государева указа, датированный апрелем 1552 г., согласно которому Андрею Берсеневу и Хозяину Тютину поручалось «по торгам кликати: чтоб православные христиане, от мала и до велика, именем Божиим во лжу не клялись, и на криве креста не целовали… и к волхвом бы и к чародеем и к звездочетцам волхвовати не ходили, и у поль бы чародеи не были». А если кто будет «к чародеем, и к волхвом, и к звездочетцом ходити волхвовати, и к полям чародеи приводити» – тем от царя подвергаться «великой опале, по градским законам», а от священников быть «в духовном запрещении, по священным правилам»[186].
Запрет на ведовство и волхвование пытались донести до каждого. Он неустанно повторялся в церковных наставлениях. Так, в Макарьевских Четьих Минеях, составленных в 1530–1541 гг., в соответствующем святительском поучении содержится требование, чтоб ведьм и колдунов нигде не было; если вдруг обнаружатся, то наказанию первым делом подвергнется поп того прихода, он будет отлучен или сослан, а ведьмам и колдунам – в любом случае «казнь» по светским («градским») законам:
«А ворожей бы баб, ни мужиков колдунов [чтоб] не было у вас никого в приходе; а у кого в приходе есть, [то] и вы мне скажите; а кто не скажет, а выму, ино священника отлучу, а бабу или мужика колдуна выдам прикащиком, и они казнят градским законом»[187].
Похожие положения сохранились в приговорной грамоте Троице-Сергиева монастыря 31 октября 1555 г. В случае, если в общине будут обнаружены скоморох, ворожея или волхв, то с той сотни взять пени в 10 рублей (огромная сумма!), а самих нечестивцев изгнать, избив и ограбив:
«не велели есмя им в волости держати скоморохов, ни волхвей, ни баб ворожей, ни татей, ни розбойников; а учнут держати и у которого сотского в его сотной выймут скомороха, или волхва, или бабу ворожею, в его сотной, и на том сотском и на его сотной, на сте человек, взяти пени десять рублев денег, а скомороха, или волхва, или бабу ворожею, бив да ограбив да выбити из волости вон, а прохожих скоморохов в волость не пущать»[188].
Жесткость мер приравнивала праздношатающегося фигляра к сатанистам. Сейчас нам кажется, что это перебор и грубость, но за фокусом – иллюзия, искус, который сложно оценить: может, это шутка, а может – западня? Когда вокруг разгул дьявольщины, опасаются и скоморохов.
Вопросы благочестия в начале правления Ивана Грозного были в повестке дня приоритетными. В частности, когда после пожаров начали ремонтировать и обустраивать пострадавшие храмы, восстановление росписи и убранства вызвало сомнения в верности новых образов и привело в 1553 г. к скандалу, даже судебному разбирательству. Некоторые полагают, что это была атака недовольных на всевластие Сильвестра, которого обвинили в появлении на стенах главных соборов страны изображений и сюжетов, не соответствующих традиции. Сильвестра уличили в ереси, но так как программа фресковой росписи была согласована с царем и митрополитом, попу удалось оправдаться. Дело было резонансным, судя по всему, его рассматривал церковный собор. На виновников обвинений наложили епитимью. Дело об иконах закрыли, но осадок остался. Впоследствии, по иронии судьбы, как раз в колдовстве обвинили представителей «избранной рады», что и сработало.
Первоначально царь Иван воспринимал Сильвестра в качестве духовного единомышленника, своего «ангела», а потом в тех же выражениях попрекал за отступничество: «Для совета в духовных делах и спасения своей души, взял я попа Сильвестра, надеясь, что человек, стоящий у престола господня, побережет свою душу, а он, поправ свои священнические обеты и право предстоять с ангелами у престола господня, к которому стремятся ангелы преклониться, где вечно приносится в жертву за спасение мира агнец божий и никогда не гибнет, он, еще при жизни удостоившийся серафимской службы, все это попрал коварно, а сперва как будто начал творить благо, следуя Священному писанию». Потом Сильвестр, «желая власти, подобно Илье жрецу, начал, подобно мирским людям, окружать себя друзьями»