«Разослал он гонцов по царству с грамотами, чтобы не таили православные и высылали спешно к Москве, где есть ведьмы и переметчицы. По этому царскому наказу, навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям, со строгим караулом, чтобы не ушли. Тогда царь отдал приказ, чтобы всех привели на площадь; собрались они в большом числе, стали в кучку, друг на дружку переглядываются и улыбаются. Вышел сам царь на площадь и велел обложить всех ведьм соломой; когда навезли соломы и обложили кругом, он приказал запалить со всех сторон, чтобы уничтожить всякое колдовство на Руси, на своих глазах. Охватило полымя ведьм, – и они подняли визг, крик и мяуканье; поднялся густой черный столб дыма, и полетели из него сороки, одна за другою – видимо-невидимо… Значит, все ведьмы-переметчицы обернулись в сорок и улетели, и обманули царя в глаза. Разгневался тогда Грозный царь и послал им во след проклятие: “Чтобы, вам, говорит, отныне и довеку оставаться сороками!”. Так все они и теперь летают сороками, питаются мясом и сырыми яйцами; до сих пор боятся они царского проклятия пуще острого ножа; потому ни одна сорока никогда не долетает до Москвы ближе 60 верст в округе»[224].
Здесь мы видим те же «пересветовские» темы вплоть до сожжения. Активная борьба с колдовством в те годы сохранилась в памяти, причем, что характерно, активным знатоком заклятий выступает сам царь. Он, конечно, имеет на это право, поскольку царь по определению на стороне добра. Впрочем, у многих таких поздних сказаний вполне могли быть книжные корни.
Сам Иван Грозный определенно позволял себе больше других. Читал отреченные книги, заказывал их у провинциальных интеллектуалов-западников, типа Рыкова, а также собирал у себя всяких знатоков потустороннего, провидцев и астрологов, о чем писал Курбский («собираешь чародеев и волхвов из дальних стран, вопрошаешь их о счастливых днях»). Для него составлялись астрологические таблицы, гороскопы и сводки «добрых» дней. Царь не просто любил запретные забавы, развлекаясь со скоморохами, но якобы использовал само колдовство[225]. О высоком уровне познаний в «боевой магии» говорили иностранным дипломатам, в том числе Рэндольфу. Наконец, есть указания, что клятва опричника сильно напоминала любовное заклятие, магическую формулу, обеспечивающую личную верность. Курбский безапелляционно утверждал, что опричники были околдованы[226].
Астрологическими пророчествами Иван корректировал свои административные и политические инициативы, вплоть до смены главы государства, как в случае с Симеоном Бекбулатовичем. Эти же критерии применялись в борьбе с оппозицией, реальной и мнимой. Впрочем, его маниакальная подозрительность, возможно, имела под собой основания. Вполне серьезно о заговорах против государя писал Горсей. Именно в связи с этим англичанин отмечал пристрастие царя к трансцендентному, астрологии и магии. Предчувствуя заговор, Иван приказал доставить к себе саамских чародеев-предсказателей. Лапландцы считались самыми могущественными ведунами, в том числе в Европе. Их вызывал ради чадородия Василий III в последние годы жизни. Теперь они оказались в Москве накануне смерти Ивана Грозного. Горсей записал, что в Кремле собралось до 60 лапландских ведьм и колдунов:
«Царь, [прознав о заговоре,] в гневе не зная на что решиться, приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привезти их из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят из них были доставлены в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский – единственный, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, что он хотел знать. Этот его любимец, утомившись от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса, негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день; но Бельский не осмелился сказать царю так; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены»[227].
Легенда гласит, что умер царь именно в предсказанный саамскими кудесниками день. Горсей прозрачно намекал на причастность к этому тогдашнего фаворита Богдана Бельского. Колдовством увлекался не только царь. Это был путь познания природы и человека. В годы господства религиозных догматов он неизбежно проходил по грани дозволенного. Но стоит подчеркнуть, что собственно догматы и предполагали повсеместное присутствие сверхъестественного, в том числе симпатического колдовства, литомагии, предсказаний, астрологии. Власть потустороннего, то есть непознанного, присутствовала везде, подразделяясь на добрую и злую. Главный вопрос был: как выделить злую, запретную? Казалось бы, доброе определено церковным каноном, но жизнь многообразна, и метод установки точных рамок был далек от точности даже в среде самих священнослужителей. А вокруг XVI век – церковь расколота уже не только на восток и запад, секты заполняют Европу, интеллектуалы мечутся в поисках точки опоры, лишенные способности отказаться от религиозного контекста. Московия была, конечно, периферией этих процессов – почти дикой в этом смысле окраиной цивилизации, но знатоки встречались и здесь, в среде правящего класса прежде всего, а тем более в окружении царя.
Курбский без всяких оговорок «признавал силу волшебств и чародеяний». Он был абсолютно убежден, например, в колдовских способностях казанских татар. Вера в чародейскую силу была широко распространена на Западе Руси – аудитория, на которую прежде всего ориентировался князь. Не менее Курбского суевериями были поглощены наследники царя Ивана, которые выросли и были воспитаны в условиях ближнего двора. Это можно сказать про Федора Ивановича, про Бориса Годунова, про Василия Шуйского, а также про Лжедмитрия и про всех остальных – вплоть до Петра Великого.
Некоторые полагают, что уже при Иване Грозном оформилось специальное учреждение, ведавшее всевозможными знахарскими препаратами, – Аптекарский приказ. Высказывались предположения, что оно возникло еще в 1560-е гг. или по крайней мере в 1572 г., когда существовала некая «изба» – хранилище лекарственных препаратов. Известный историк медицины М. Б. Мирский считает, что ведомство появилось в 1581 г. с прибытием в Москву английского врача Роберта Якоби и аптекаря Джемса Френчема, хотя эти медики и вернулись на родину уже в 1584 г[228]. В целом вопрос не решен и датируется вплоть до 1620 г.
Достоверные свидетельства о деятельности Аптекарского приказа фиксируются только с 1593–1594 гг[229]. Именно при Федоре Ивановиче он становится институцией. Без труда можно предположить, что активную роль при его создании, а Мирский считает, что и в руководстве, принимал Борис Годунов. Ведь, скорее всего, промышлять диковинными снадобьями, экзотическими кореньями и дорогущими препаратами царь поручал очень доверенным – лично преданным – людям, среди которых был «государев слуга», конюший, высший придворный чин. По документам, однако, приказ представлен малоизвестными дьяками.
При царе Федоре внимание к медицинским практикам было особенно пристальным в связи с бездетностью царицы Ирины. Это безмерно волновало окружающих. Первое время особенно ее брата Бориса Годунова. Он прилагал все возможные усилия, чтобы разрешить проблему.
В сентябре 1585 г. английский торговый поверенный Джером Горсей был отправлен в Англию к королеве Елизавете в качестве посла царя Федора и получил, судя по всему, лично от Бориса Годунова устные указания по привлечению в Россию опытных специалистов повивальных практик. Прежде всего его интересовал доктор Якоби, который уже служил при дворе Ивана Грозного в 1581–1584 гг., но потом уехал. Об этом сохранилась даже записка Годунова, переданная Горсею 15 августа 1586 г.
Горсей успешно справился с заданием. В воспоминаниях он специально отметил свои хлопоты. Кроме того, королева Елизавета искренне взволновалась бесплодием царицы Ирины и написала ей личное послание по этому поводу, которое должно было служить рекомендацией акушерки, направленной с ним. В июне 1586 г. Горсей вернулся в Россию и вез с собой доктора Якоби с опытной повитухой. Но акушерку вдруг в Москву не пустили – она год провела в Вологде, а потом была выдворена домой, о чем написала жалобу в лондонский офис Московской компании.
Причины конфликта не ясны. Судя по всему, при дворе не хотели поручать здоровье Ирины заморской кудеснице. Но Якоби к царю попал, хотя исправить ситуацию с бесплодием не смог.
Вполне возможно, что к этим усилиям относится и сюжет с попыткой привлечь в 1586 г. на русскую службу знаменитого на всю Европу интеллектуала, математика, астролога, алхимика, мага, знатока ангельских языков доктора Джона Ди (1527–1609). Границы между научными дисциплинами тогда были размыты, но Ди, несмотря на свои энциклопедические познания, никак не был только врачом – это был лишь один из прикладных навыков, которым он в определенной степени владел, но активно не практиковал. Он вообще не имел однозначной специализации. Королева Елизавета называла его «мой философ», а работы его посвящены как математике и навигации, так календарю, географии, астрономии, астрологии, магии, алхимии, диалогам с ангелами, медитативным практикам вплоть до предсказаний. Ди принадлежал к узкому кругу самых просвещенных умов второй половины XVI в., распределявших свои работы и усилия в самом широком диапазоне научных знаний. Для современников он был Философом, а сейчас его чаще всего сопровождают эпитетом «чародей» (conjurer).