Потом Коллинс еще раз повторил эту историю, но уже однозначно обвинил в интриге Бориса Морозова: «Как скоро Царю наступила пора жениться, к нему свезли всех лучших красавиц из Государства; одной, которая ему понравилась, он дал платок и кольцо, но, когда она в другой раз явилась перед ним в Царской одежде, Борис [Морозов] приказал так крепко завязать ей венец на ее голове, что она упала в обморок. Тотчас объявили, что у ней падучая болезнь»[320].
Коллинс был близок царю и совсем не чужд эзотерическим наукам, в частности астрологии. Он сам делал Алексею Михайловичу кровопускания, для чего высчитывал по звездам благоприятные дни – сохранились записи на июнь – июль 1664 г. Надо полагать, что англичанин передавал вполне достоверные придворные слухи. Тогда было принято собирать женщинам волосы в пучок максимально жестко, чтоб даже черты лица растягивались. Евфимии сделали самую лучшую прическу по моде тех лет, но, возможно, перестарались. Хотя у злодейств всегда одно начало – один источник.
Невесту выслали. Алексей отправил красавице вдогонку подарки – весь изготовленный к свадьбе постельный набор. О нем в расходной книге 12 февраля 1647 г. помечено: «По государеву указу отдано ссыльной больной девице Еуфимье Рафовой дочери Всеволоцкого»[321].
Царя от связи с очарованной спасли, но следовало разобраться до конца – дознаться до источника вреда, найти колдуна. Началось следствие, и выяснилось, что виновником лиха был Мишка Иванов, крестьянин боярина Никиты Ивановича Романова. 10 апреля 1647 г. его «за чародейство и за косной развод и за наговор, что объявился в Рафове деле Всеволожского», сослали в Кириллов монастырь «под крепкое начало». Велено было отдать его там «старцу добру и крепкожителну»[322]. Характерно, что это был монастырь, близко связанный с Морозовым, который сам там жил потом в 1649 г. во время московских мятежей.
Несчастного отца Рафа Всеволожского после обвинений, что «представил свою дочь на избрание больную», отправили в Сибирь – на воеводство в Тюмень, где он умер в 1652 г. Его дочь к 1660 г. была еще жива и «теперь еще сохранила необыкновенную красоту». По свидетельству Коллинса, из-за своей привлекательности она не имела недостатка в предложениях, но так и не вышла замуж – до конца берегла платок и кольцо, памятующие об обручении с государем. Царь выплачивал ей ежегодное содержание, пытаясь загладить оскорбление[323].
Возможно, что с этими расследованиями была связана внезапная опала родного дяди царя Семена Лукьяновича Стрешнева (ум. 1666), который в июне 1647 г. был обвинен в «волшебстве» и сослан в Вологду. При этом его разжаловали, лишили «чести». Прежде он имел придворный чин кравчего и был близок племяннику, но случилось что-то невероятное и непредсказуемое. Подробностями мы не располагаем. Демоны витали вокруг и запрыгивали при первой возможности. Однако через четыре года царь простил слабоверного, и тот в позднейшие годы занял место в окружении монарха.
Уже в начале следующего 1648 г. Алексей Михайлович, как и хотел Морозов, выбрал в жены одну из Милославских – Марью Ильиничну. Злодейские ворожеи были повсюду, а потому, как записал Коллинс, «ее венчали тайно, боясь колдовства, которое здесь на свадьбах очень обыкновенно»[324]. Брак случился в январе 1648 г. и стал счастливым. Мария Ильинична родила государю 13 детей, включая будущих царей Федора и Ивана.
Хотя в том же 1648 г. в царицыной части опять был переполох. Золотошвейки Аленка, вдова Федотова, и Марьица, Иноземцева жена, напившись, подрались. В запале Марьица гаркнула Аленке: «Ты-де мне сказывала, что видела золотую мастерицу Анну Коробанову, как она сквозь перстень проволакивала полотенце тонкое и с тем-де полотенцем та Анна всходила вверх – в светлицу [к государыне]». Невольным свидетелем разговора оказался боярский сын Федор Яхонин, который немедленно арестовал скандалисток и донес о случившемся дворецкому. На допросе от сказанных слов они отказались. Марья заявила, что слышала про перстень и полотенце у Аленки, когда та была пьяной, и говорила про них из мести. Других бумаг дела не сохранилось, а потому неизвестно, чем все кончилось. Скорее всего, обошлось без жестоких репрессий на клеветницу. А сами подозрения оказались мнимыми. Во дворе на какое-то время воцарился мир.
Сестру царицы, как и планировал, вскоре взял в жены сам престарелый боярин Б. И. Морозов, желавший породниться с царским домом. Его вроде никогда не обвиняли в эзотерических практиках, но был у него управитель по имени Мосей (Моисей), которого многие в том подозревали. Анонимный шведский автор, повествуя о Соляном бунте в Москве 2 июня 1648 г., сообщал: «Об этом Мосее шла молва, будто он был большой волшебник, и будто он с помощью своего волшебства за несколько дней до этого открыл Морозову, что им грозит большое несчастье, что при этом смерть постигнет двух или трех знатных бояр, что сам он подвергнется опасности»[325].
Борис Иванович отмахнулся, но потом едва спасся. Восставшие считали его главным виновником бед – лихоимцем и коррупционером. Они обступили усадьбу боярина в Москве. Вышедшего им навстречу Мосея слушать не стали и убили. Дом был разграблен. В ходе волнений погибли несколько других бояр. Морозова спас царь, отправив в ссылку в далекий Кирилловский монастырь. Впрочем, потом вернул.
Известно, что Борис Иванович слыл русофилом и даже иностранных лекарей не принимал, а тем более их зелья. Накануне смерти он долго болел. Сохранились рецепты, выписанные ему в Аптекарском приказе в сентябре 1661 г., – это был корень «заячье копыто». Морозов полагался только на методы знахарей. Он приказывал собирать и сушить «свороборинново цвету» (шиповник), заготавливать «дягильное коренье» и «зверобойную траву», растущую «о Купальнице», то есть в канун Ивана Купала (23 июня)[326]. Знал и понимал боярин календарную магию натуралиста.
В первые годы правления, кроме Морозова, особое влияние на царя Алексея Михайловича имел кружок ревнителей благочестия, который включал государева духовника Стефана, Ф. М. Ртищева, архимандрита Новоспасского монастыря Никона и других. Они прилагали усилия к развитию религиозной жизни в стране, стремились к укреплению нравственности и дисциплины. Их деятельности всемерно содействовал патриарх Иосиф (1642–1652), которого на посту первосвятителя вскоре сменил архимандрит Никон (1605–1681) – патриарх в 1652–1666 гг. Первое время это было движение проповедническое, включавшее исправление богослужебных книг, но потом оно перешло в режим реакции, когда традиционные ошибки в ритуалах стали просто запрещать. Реформы при Никоне проводились решительно и бескомпромиссно, несогласных наказывали и порицали. Такие методы довольно быстро привели к оформлению групп несогласных, полагающих, что нарушены древние традиции. Действительно, правила толерантности в среде единоверцев были попраны, явился Раскол, движение, которое возглавил в том числе страстный оратор протопоп Аввакум (1620–1682), некогда сам примыкавший к ревнителям благочестия, близкий друг Никона. Позднее они на некоторое время поменялись ролями, а Никон был низложен. Но церковные конфликты, заложенные в те годы, до сих пор не разрешены. Хотя об этом лучше в другом месте.
Ревнители благочестия уделяли внимание не только исправлению богослужебных норм, но также усилению борьбы с сатанизмом, колдовством и реликтами языческих культов. Это движение царь закрепил рядом законодательных актов. Начало было положено в 1648 г. указом об исправлении нравов и искоренении чародейств. Иногда его называют «первым актом светского законодательства, направленным против колдовства»[327]. Впрочем, указ Ивана Грозного в 1552 г., как было отмечено, тоже грозил чародеям опалой «по градским законам». Определяющими оставались соборные постановления, отраженные в Кормчей книге, но государственная власть в православной стране неизменно старалась поддерживать борьбу со злом. В 1648 г. новый документ был разослан по всем городам. Сохранилось несколько экземпляров – в Белгороде, Дмитрове и Верхотурье. Приводим текст по письму 5 декабря 1648 г. белгородскому воеводе Т. Ф. Бутурлину:
«Ведомо нам учинилось, что в Белгороде и в иных городах и в уездах мирские всяких чинов люди, и жены их, и дети в воскресенье и в господские дни и великих святых во время святого пения к церквам Божиим не ходят, и умножилось в людях во всяких пьянство, и всякое мятежное бесовское действо, глумление, и скоморошество со всякими бесовскими играми.
И от тех сатанинских учеников в православных крестьянех учинилось многое неистовство: и многие люди, забыв Бога и православную крестьянскую веру, тем прелесником и скоморохом последствуют, на безчинное их прелщение сходятся по вечером, и во всенощных позорищах на улицах и на полях, и богомерских и скверных песней, и всяких бесовских игр слушают, мужесково и женсково полу и до сущих маденцев, и на кулашных боях меж собою драку делают, и на качелях колышутся вкруг, и на веревках; а иные прелесники мужсково и женсково полу в городех и в уездех бывают со многим чародейством и волхованием, и многих людей тем своим чародейством прелщают; а иные люди тех чародеев и волхвов и богомерских баб-вдов себе призывают и к малым детем, и те волхвы над болными и над младенцы чинят всякое бесовское волхвование и от правоверия православных крестьян отлучают.
Да в городех же и в уездех от прелесников и от малоумных людей делается бесовское сонмище: сходятся многие люди мужесково и женсково полу по зорям, и в ночи чародействуют, с солнечнаго всхода перваго дни луны смотрят, и в громное громление на реках и в озерах куплются, чают себе от того здравиья, и с серебра умываются, и медведи водят, и с собаками пляшут, зернью, и карты, и шахмоты [шахматы], и лодыгами [бабки, кости] играют, и безчинное скакание и плесание, и поют бесовские песни; и на Святой недели жонки и девки на досках скачут; а об Рождестве Христове и до Богоявленьева дни сходятся мужсково и женсково полу многие люди в бесовское сонмище по дьяволской прелести, многое бесовское действо играют во всякии бесовския игры; а в навечери Рождества Христова и Ва