Убивать их я не стал — у меня не было причин быть милосердным.
Я повернулся спиной к клетке.
— Пора идти. Думаю, мы здесь больше ничего не узнаем.
— А как быть с… этими? — спросил Грешник.
— Оставим как есть. Они ведь теперь обычные люди, и они беззащитны. Ничего не утаишь, пойдут слухи. Они узнают о страдании то, чего не довелось раньше. На Темной Стороне полно народу со старыми долгами — за близких, попавших в рабство.
— Вы не можете оставить нас здесь! — прокричал голос из разваливающейся клетки, непонятно, мужской или женский. — Герой Темной Стороны бросает нас на произвол судьбы?!
— Запросто, — ответил я и повернулся к выходу.
Друзья последовали за мной, не оглядываясь. Магия, определявшая облик помещения, понемногу выветривалась, и зал начал меняться. Скоро вернется старая планировка и дух блаженной памяти семейства Максвелл. И вот тогда, быть может, среди старых кошмаров сладкой парочке придется тоже подумать о самоубийстве. Я улыбнулся этим мыслям: с таким грузом на совести я смогу жить.
Понять, почему на Темной Стороне мертвым не дают покоя, на самом деле нетрудно: Могущественные и Владыки всегда находят им применение.
После Мавзолея мерзкая атмосфера Ярмарки уродов показалась глотком свежего воздуха. Мне было хорошо — пока я не заметил, что уокеровские топтуны исчезли вместе со всей остальной публикой. Улицы опустели, двери закрылись, огни погасли.
— Почему ты хмуришься? — спросил Грешник. — Это дурной знак, я успел заметить. И звуковая дорожка — послушай…
— Похоже, Уокер отозвал своих людей и очистил район. Означать это может только одно: он задумал какую-то гадость и хочет обойтись без свидетелей. Боюсь, нас не ждет ничего хорошего — принимая во внимание, что он легко позволял себе на глазах целой толпы народа…
Мы собрались в плотную группу — даже Безумец не стал, против обыкновения, проявлять независимость — и честно пытались смотреть во все стороны сразу. Тут бы передохнуть после встречи с Плакальщиком, но Уокер, как всегда, наносит удар, когда противник ослабел. Тишину пустых улиц нарушал лишь едва слышный городской шум, доносившийся издалека. Знает ли Уокер, что я расправился с Плакальщиком? Может, это была последняя соломинка? Вдруг он теперь решил, что я стал слишком опасен? Готов ли он, наконец, меня убить?
Знает ли он, что мне известна его роль в возвращении моей матери?
Вполне возможно, что власти не оставили ему другого выбора; просто приказали меня остановить. Чтобы не потревожить секреты, которые угрожают их драгоценному статус-кво. При встрече в клубе «Лондиниум» он намекал на нечто подобное. Кстати, о той встрече: я уже знаю, кто пришел по мою душу. Старая знакомая.
Во тьме, скрывавшей дальний конец улицы, застучали каблучки дорогих туфелек. Мы обернулись. Точно: смерть на высоких каблуках, Заноза собственной персоной. Дерзкая, обольстительная, божественная — среди наемных убийц другой такой не знаю. Идет, покачивая бедрами, в том же обтягивающем черном платье, в каком я ее видел в клубе «Лондиниум», вот только спереди появились пятна крови, и на ослепительно белых перчатках до локтей — тоже. Она благоразумно остановилась поодаль и одарила нас ослепительной улыбкой. Затянутые в перчатку пальчики сжимали трофей: пару перепачканных кровью оленьих рогов.
— Здравствуй, Джон. — Ее голос обещал все, чем только можно навредить мне. — Долгожданная встреча влюбленных и конец путешествия. Конец твоего путешествия, по крайней мере. Прямо здесь и сейчас.
— Влюбленных? Ты что-то путаешь, — твердо возразил я. — Не скажу, чем именно мы были друг для друга, но влюбленные — это немного другое… Уокер дал добро, я правильно понял?
Заноза вздернула безупречную бровь:
— Ты уже знаешь, что я работаю на Уокера? Ну разумеется! Какая забывчивость с моей стороны. Это же Джон Тейлор, как он может чего-нибудь не знать.
— Ты мне льстишь, дорогая. Кстати, откуда рога?
— Герни-охотник. Не беспокойся, я не стала спиливать рога заживо… Уокер хочет показать, что может случиться с тем, кто отвечает на твои вопросы. Я не хотела огорчить тебя, милый! Не расстраивайся: он был уже слишком стар и время его прошло. Я не люблю тех, кто засиживается в гостях слишком долго, а упорствующих в своей старомодности — еще меньше!
Она уронила рога на мостовую; в тишине сухой стук прозвучал негромко и безобидно, отлетал навсегда. Печальный и скромный конец для некогда могучего бога.
— Уокер просил передать, что власти в высшей степени заинтересованы в том, чтобы ты немедленно прекратил расследование. — Заноза рассеянно поменяла одну вызывающую позу на другую. — Остановись прямо сейчас и забудь про две сотни фунтов. В противном случае…
— Надо полагать, ты и есть этот самый противный случай?
— Совершенно верно! И я от души надеюсь, что раз в жизни ты проявишь благоразумие, зайка. Мы будем жить, как раньше, — разве это плохо? Я всегда была горячим сторонником статус-кво — хотя бы ради деловой конъюнктуры. За убийство хорошо платят, работа есть всегда, а девушке нужен кусок хлеба.
— Ммм… А если я откажусь?
— Я же сказала, дорогой: за убийство хорошо платят.
— И ты так просто отправишь меня в страну предков — после всего, что между нами было?
— После всего? Вот именно, глупенький! Меня не бросают, милый.
— Так между вами что-то было, Джон? — обрадовался Грешник. — У тебя губа не дура.
— Заткнись, пожалуйста, — попросил я.
— Может, пришло время представить меня твоим новым друзьям, Джон? — предложила Заноза, светски улыбаясь.
Я вздохнул:
— Уокер забыл провести инструктаж? Или ты давно с ним не виделась? Ты всегда относилась наплевательски к рутинному сбору информации. Хорошо. Вот это Грешник. Сладкая Отрава, его подружка. А это Безумец. Мы как раз побывали в гостях у Плакальщика. Он не пережил нашего визита.
— Какая жалость! Опять связался с дурной компанией — такие вещи до добра не доводят… Что же мне с тобой делать, Джон? О! Я знаю! Убью тебя прямо здесь и сейчас. Твои друзья могут умереть за компанию, в интересах вселенской гармонии. — Заноза обратилась к Грешнику, улыбаясь еще шире: — Ты ведь не во всем согласен с Джоном, не правда ли? Как мило. Сверни ему шею, а? Ради меня… Моей благодарности не будет границ! Вообще-то лучше бы вам самим поубивать друг друга, а я посмотрю.
Тут будто кто-то включил прожектор. В одно мгновение Заноза превратилась в самую привлекательную женщину всех времен. Ее сексуальность обжигала, как обжигает пламя в кузнечном горне. Поток ее чар затопил улицу, и нельзя было ни отвести глаз, ни сопротивляться. Видеть ее — означало жаждать ее больше самой жизни. Что ж, у меня свой дар, у нее свои… Она и вправду сделалась призом, ради которого можно убить. Зачем Занозе оружие, когда она сама по себе атомная бомба? Достаточно нажать на кнопочку. В конце концов, мы с Грешником и Безумцем всего лишь мужчины — в отличие от Сладкой Отравы, которая даже и не женщина.
— Непрофессионально, — заметила демоница, и чары рассеялись, будто кто-то нажал на кнопку во второй раз.
Заноза стала всего лишь еще одной смазливой куколкой с первыми признаками надвигающейся полноты. Она даже разинула рот от удивления. Ничего, с каждым такое когда-нибудь случается впервые… Я улыбнулся ей.
— Неплохо, очень неплохо. Но, знаешь, я бы сделал получше.
В ярости Заноза топнула высоким каблучком, бестолково выругалась и тут же выхватила откуда-то два очень больших пистолета. В сочетании с запятнанными кровью белыми перчатками они смотрелись весьма внушительно. Когда в вас стреляют в упор, выстрелы звучат совсем не так, как в тире. Они по-настоящему оглушают. Я начал двигаться заранее — раньше, чем по ушам ударил самый первый. Уклоняться от пуль — занятие непростое и требующее известной сосредоточенности, но я все же заметил, что Заноза не выделяет меня среди остальных. Похоже, она хочет убрать сразу всех свидетелей ее недавнего позора. Большая и, скорее всего, непоправимая ошибка Если бы она сосредоточилась на мне, у нее был бы шанс. При всей моей ловкости, я не пуленепробиваем.
Безумца пули не могли зацепить. Он стоял и думал о чем-то своем, а выстрелы крошили кирпичи за его спиной. Не знаю, можно ли его застрелить, но Грешник не собирался выяснять это на опыте. Он заслонил Сладкую Отраву своим телом, и пули одна за другой с хрустом входили в его грудь, не причиняя вреда. Заноза замешкалась, моргнула, затем выстрелила в голову, что тоже не помогло. Не теряя времени впустую, она сбила Грешника с ног подножкой. Выстрелить в Сладкую Отраву Заноза не успела; к этому времени я зашел со спины и заблокировал ей руки. Резко наклонившись вперед, она перебросила меня через голову. Я упал и покатился по мостовой, и это было правильно: туда, где я был мгновение назад, хлестали пули. Грешник лежал на спине недолго: поднявшись на ноги, он неумолимо надвигался на Занозу. У нее уже кончались патроны, и Грешник поглощал их с жутким равнодушием. Из ран даже не текла кровь. Он нес клеймо своего преступления на челе, как до него Каин, и вещи мира сего не причиняли ему вреда. Грешник остановился прямо перед Занозой; последняя пуля попала ему в левый глаз.
— Ой, — произнес он без выражения. Глазное яблоко восстановилось почти мгновенно.
Грешник откашлялся, выплюнул пулю на ладонь и протянул ее Занозе.
— Ваше? — спросил он рассеянно.
Заноза что-то прорычала не без музыкальности, отправила в небытие пистолеты и выхватила оттуда же два сверкающих клинка. Оба ножа немедленно вонзились Грешнику в грудь по самую рукоятку. Хорошие ножи, непростые, все в древних рунах: один проклятый, другой благословенный. Страшная штука. Я знавал богов, которым хватило одного такого удара. Грешник же глазом не моргнул, и я с трудом удержался от аплодисментов. Заноза скрестила руки на своей впечатляющей груди и надула губки:
— А вот это уже нечестно, дорогой.
— Отойди, Сидни, — обратилась Сладкая Отрава к Грешнику. — У меня дело к этой женщине. Очень серьезное дело.