Хихикнув, Анна достала большую банку тушеных овощей, несколько печеных картофелин, буханку черного хлеба, с десяток крупных куриных яиц, и с гордостью поставила все это на маленький стол.Я подхватил вещи, которые она принесла для Вани, и прошел в комнату. Поставив Ваню на пол, я протянул ему одежду, но не успел ничего сказать, потому что вновь послышался голос Анны. Она говорила громко, словно опасалась, что за время отсутствия я оглох. - Я сейчас вам чаек сварю, и овощей нарежу. Мы когда пришли, я так и сказала Ангелине, что вы приготовили помидоры с огурцами, чтобы поужинать - с дороги же. А с синенькими-то что делать? - Анна заглянула в комнату, - Может, пожарить? А то тушить-то долго... Я кивнул ей.- Да, спасибо Анна, сделай что-нибудь, - повернувшись к Ване, я негромко сказал, - ты примерь пока, а я схожу, поговорю с женщинами.Ванька задорно подмигнул мне, и начал примерять вещи...Мы с Ангелиной сидели на крыльце, где нам не могла помешать вечно болтающая Анна, и я слушал ее странный рассказ. - Катерина, совсем плохая стала, - тихо говорила Ангелина, глядя себе под ноги, - раньше-то только в полнолуние, а теперь..., а теперь каждый день, считай, кричит, посуду бьет, еду выбрасывает. Умирает она, Серафим, сердцем чую, недолго ей осталось. Ангелина бросила на меня быстрый взгляд, словно надеясь, что я вот так, сразу выдам ей рецепт лечения душевнобольного человека. Я знал, что ее младшая сестра с детства была такой, и Ангелина была права, когда говорила, что в те ночи, когда Луна прибывала, состояние сестры ухудшалось, и ее приходилось привязывать, чтобы она не поранила себя. Знал я и трагедию самой Ангелины - когда-то у нее сорвалась свадьба с любимым человеком, и все по той же причине. Какой-то "умник" шепнул жениху, что если в роду жены есть полоумные, то и их детям, или внукам эта беда может перейти по наследству. И осталась девушка одна со своей бедой, и больной сестрой. Я вздохнул. Не из сочувствия, не из приличия, а от собственного бессилия.- Ангелина, нет на земле того, кто мог бы помочь ей, - я положил руку на ее сцепленные в замок пальцы, - только Господь в силах изменить это. И если уж он решил, что пришла ей пора, то кто я, чтобы пытаться помешать ему? Она и так, благодаря тебе, столько лет была почти нормальным человеком - видно любовь твоя к ней так сильна, что и сам Господь не хотел отнимать ее у тебя. - Не могу я больше, - женщина еле сдерживала рыдания, - и привязывать ее не могу, и слышать, что кричит, как убивает себя, тоже не могу! И ведь как все резко началось, - она посмотрела на меня, и снова опустила голову, - как ты уехал, так, считай, все и началось. Когда корова этих, татар наших, померла, так Катя всю ночь не спала, все охала. А когда Вероникин муж, пропойца этот пропал, так и Катерина на следующий день начала кричать, что утащили его черти, и всех утащат! У женщины беда, а Катька орет так, что на полсела слышно. Уж я ее и так, и этак, а она только носится по дому, все сбрасывает и кричит...- Что кричала-то? - Не знаю почему, но что-то не нравилось мне в ее словах. Очень не нравилось. - Что кричала..., да я уже точно не помню. Кажется, что сердце Володькино ведьма съела, а головою черти играют. И откуда, только узнала, что пропал?! Ведь я ей ничего не говорила, а соседи..., сам знаешь, кто будет с полоумной разговаривать?! - Ангелина, а ты вспомни точнее, когда она начала кричать? До того, как ты узнала, - несмотря на теплый вечер, я чувствовал неприятный, пробирающий до костей озноб.- Так я о том и говорю, - Ангелина снова посмотрела мне в глаза, - еще и Вероника сама думала, что Володька опять загулял со своими дружками, а Катя уже кричала про чертей!Она помолчала немного, но я не мешал, хотя мне не терпелось задать ей еще пару вопросов. - А потом, дней через десять, Иннокентий Савельич пропал...- Что, она и про него что-то говорила? - Перебил я ее.- Не говорила, - Ангелина подняла голову, - кричала, что наказал его бог за грехи его, что печенку его бесы делят, поделить не могут! Ой, не могу я больше Серафим, сил моих больше нет терпеть это! Каждый день, как в аду - кричит, бьет все в доме! - А когда она о председателе начала кричать, не помнишь? - Как это забудешь?! Как ушел Савельич, так считай и началось. Вот с того дня она и не унимается. Мне уже и участковый наш говорил, давай, мол, Ангелина, отвезем Катьку в больницу. А как я ее отвезу?! Умрет она там, сразу умрет! Кто о ней заботиться будет? Не нужна она никому!Ангелина все же не выдержала, и заплакала, уткнувшись в ладони. Я погладил ее по голове - от женщины исходила такая волна печали, что мне стоило определенных усилий не поддаться ее настроению, и не зарыдать вместе с ней. Когда-то и я пытался помочь Катерине, заговоры шептал, травами пытался лечить, чтобы как-то успокоить ее нервную систему, но все было без толку - наступало полнолуние, и ничего не помогало: ни травы, ни молитвы. - И сегодня, - сквозь слезы сказала Ангелина, - такое кричала, что я не выдержала, заперла ее, и пошла к тебе. А по дороге с Анной встретилась, тоже к тебе шла. Я и подумала, что, значит, так оно и должно быть...- Что должно быть? - Осторожно спросил я, чувствуя, что озноб стал сильнее.Ангелина вытерла слезы, шмыгнула носом и, взглянув мне в глаза, негромко произнесла:- Она начала кричать, что сдохнет Серафим, и костей его не найдут! И что дьявол тебя заберет, как и бабку твою, Серафиму покойницу уже забрал, и что теперь твой черед пришел! Это был уже не озноб, а настоящий мороз. Моя кожа покрывалась мелкими пупырышками, а к сердцу словно приложили ог