"проверял", осторожно откладывая их в сторону до "нужного" часа, который был не так уж и далек. Слышанное в далеком детстве, и непонятое тогда слово "Ярриди", произнесенное как-то Серафимой, сейчас было для меня не просто словом, а мощнейшим заклятием, призывающим такие силы, справиться с которыми могли лишь единицы, и это было всего лишь одним из "орудий в моем арсенале". Правда, его еще нужно было "зарядить", но я не торопился - неизвестно, в какой момент оно мне потребуется, а поддерживая заклятие в течении длительного времени, я запросто мог опустошить запасы энергии еще до того, как она понадобилась бы. Немного беспокоила рука, но времени на нее сейчас не было. Оставалось лишь терпеть боль, которая, по мере приближения к селу, становилась все сильнее. Мне даже пришлось прочесть слабенькое заклинание, чтобы боль не влезала в сознание, мешая думать о предстоящем. Вроде полегчало, но ненадолго. Лес кончился внезапно и, обойдя группу, близко растущих друг к другу, едва не сросшихся деревьев, я вышел на небольшой холмик, с которого открывался прекрасный вид на село Верхнее, лежащее на следующем, большом холме, под которым бежала впадавшая в Тую маленькая речушка. Уже отсюда были видны строительные работы, ведущиеся неподалеку от села: двухметровый деревянный забор ограждал большую территорию, в центре которой высилась деревянная башня непривычной, если не сказать больше, формы. Башня, словно торчащая из низкого сооружения имевшего множество углов (еще не сосчитав их, я уже знал, что углов в основании должно быть ровно семь), была округлой, и имела вид задранного вверх наконечника огромного копья. Она была почти достроена, что вызвало во мне и удивление и отвращение: построить такое за месяц с небольшим можно было бы лишь использовав какие-то силы, которые потребовали бы оплату, и не в виде ненужных им денег. За свою помощь "они" брали кровью и жертвами. Вспомнились случаи со скотом, пропажами сельчан, одного из которых нашли обглоданного зверьми. Скорее всего, звери доедали то, что осталось после того, как убили и "распотрошили" Иннокентия Савельича, в теле которого не нашлось ни одного внутреннего органа, которые могли быть использованы при совершении ритуальных жертвоприношений. Да и вырезанные глаза Ангелины, как нельзя лучше подходили для этого. Удивляло, что строящийся не по христианским канонам храм до сих пор не заинтересовал представителей РПЦ, бдительно следящих за тем, чтобы на ее территории не появлялось никаких еретических, и тем более, языческих культовых сооружений. Конечно, здесь имела место взятка (и не маленькая), но этот храм настолько был непохож на православные храмы, что невольно напрашивался вывод о применении магии...Словно повинуясь посланному запросу, в голове "вспыхнуло" описание одного из обрядов - глаза жертвы, умерщвленной ритуальным способом, вырывались с помощью трубок и помещались в специальные сосуды, которые вмуровывали в стены, обращенные к востоку и западу. Древние маги верили, что таким образом всегда находятся "на связи" со Светилами - и с дневным, и с ночным. И не просто древние, а именно вавилонские, "почерк" которых угадывался и убийствах сестер Кушаковых, и в наложенном на тело Катерины заклятии, и в архитектуре шпилевидной башни, которую я сейчас наблюдал. Кроме того, во мне зрела уверенность, что пропавшие люди могли быть использованы вместо фигурок, применяемые в так называемой симптоматической сурогации, когда на жертву надевали маску человека, которого хотят извести. И это тоже напрямую указывало на древнюю вавилонскую магию. Мне вдруг подумалось, что боль в моей руке могла быть вызвана именно таким образом, а если сопоставить даты, то получится, что рука начала болеть после того, как пропал пьяница Володька и эта женщина из Верхнего.Память услужливо подсказала - срок полного исполнения проклятия сорок дней. То есть, времени у меня оставалось совсем немного. Может, день, а может и несколько часов.Я достал небольшой перочинный нож, который обычно использовал по прямому назначению, только вместо перьев, точил карандаши, которыми писал заговоры и, задрав рукав, сделал глубокий надрез чуть выше запястья. Кровь выступила сразу. Сложив пальцы ковшом, я собрал стекающую по руке кровь и, взмахнув рукой, разбрызгал ее вокруг себя. Я не видел, куда упали капли, но это было не так важно - главное, это принести, в прямом смысле, кровавую жертву, как подсказала моя (а может, и не моя!) вновь вспыхнувшая удивительными знаниями память. Двигаясь в сторону виднеющегося села, я однообразными движениями, как сеятель, разбрызгивал вокруг себя собственную, быстро скапливавшуюся в ладони кровь. В разделившемся надвое сознании, не мешая думать о предстоящей встрече с давней знакомой, вспыхивали сцены единственного шабаша, в котором я когда-то участвовал, что совершенно не мешало бормотать заклинания, которые, по идее, должны были помочь мне в предстоящей схватке. Странные, непривычные слова срывались с языка так, будто я знал их всю жизнь, что, в принципе, соответствовало действительности - бабка Серафима использовала мои сны для того чтобы дать знания, от которых я (по глупости, не иначе) отмахивался, как от назойливых мух. Стоило ли говорить о том, что я думал о себе и о своей предусмотрительной бабушке? Меня не покидало галлюцинаторное чувство обособленности от всего окружающего - я не чувствовал ни температуры, не слышал никаких звуков, и даже земля под ногами казалась просто плоскостью, по которой шагали мои ноги. Мира не было - лишь картинка с привычными глазу пейзажами, и мои громкие, как набат мысли. Хотя, если уж быть точным, то и мысли были не мои. По крайней мере, те, что касались магии. Бабка Серафима, подарившая, как выяснилось, бесценные знания древней магии, словно присутствовала во мне, упрощая процесс "извлечения" из памяти магических заклинаний. Я чувствовал себя неким резервуаром, хранилищем, из отсеков которого всплывали непонятные, но нужные слова. От меня требовалось лишь вовремя и по назначению применить их, но удивительно, что я не чувствовал никакого волнения. Я никогда не мог похвастать ровным, выдержанным характером, по той простой причине, что мой характер отнюдь не был таким, и спокойствие, овладевшее мною при виде приближающейся шпилевидной башни, было тем удивительнее. Удивительным было и то, что вокруг не было видно ни единой живой души. Конечно, наша глухомань это не Красная площадь но, в данном случае я имел в виду не только людей - не было слышно ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, словно сама природа замерла в ожидании грядущих событий. Людей тоже не было, что с одной стороны вполне устраивало - по крайней мере никто не мог предупредить Зою о моем приближении, хотя где-то глубоко внутри, я был уверен, что ей и не нужно это. При ее способностях и знаниях она могла узнать это, даже не выходя из своей башни, шпиль которой упирался в начавшее темнеть небо. Но и это не могло поколебать моего необычного спокойствия. Рассуждая логически, после случая в Омске наши пути, так или иначе, но должны были когда-то пересечься и, если бы не ужасные смерти людей, я мог бы даже порадоваться, что мне не пришлось ждать и опасаться этого всю жизнь. Я шел, бодро топча некошеную, по-осеннему высокую траву, и думал о Ване. Чтобы похитить такого не по годам смышленого и опытного мальчика, Зое нужны были помощники. Судя по тому, что я увидел в своем доме, Ваня сопротивлялся как мог, поэтому вполне логично было предположить, что у магини был даже не один помощник. Странным казалось то, что я нигде не видел Анны, которую попросил присмотреть за пацаном - ни в селе, ни у реки, ни у себя дома, что совершенно не вязалось с ее образом. Заподозрить ее в соучастии в похищении ребенка я не мог - несмотря на свой огромный недостаток - болтливость, Анна была честной и порядочной женщиной, которую я знал с самого детства. Но не было и тревоги за нее - я был уверен, что с Анной-то как раз все в порядке. Дальнейшие события показали, что я не так уж и ошибался...Приближаясь к холму, на котором располагалось село, я заметил знакомое растение, и сначала прошел мимо. И лишь сделав несколько шагов, до меня вдруг дошло, что ни время, ни место совершенно не подходят для сирийской руты, или могильника, как его иногда называла Серафима, мимо которого я только что прошел. Я вернулся к белым цветкам, которым, вообще-то, следовало уже давно отцвести - месяца три назад, как минимум и, присев на корточки, внимательно присмотрелся к растению. Несомненно, это был могильник - тоненькие, трубковидные листья, своеобразный, ни на что не похожий запах и белые, нежные цветы. Я осторожно прикоснулся к растению, словно боясь, что они сейчас же осыплются но, странное дело - цветки действительно осыпались, едва я дотронулся до них. Собственно, мне и не нужны были цветы - семена, вот что интересовало. И чем больше, тем лучше. Я поднял голову, присмотрелся к высокой траве и увидел еще несколько белых цветков - это была уже не просто удача, а настоящее везение! В наших краях могильник вообще и так встречается крайне редко, но чтоб целая поляна...! Через десять минут я собрал грамм тридцать-сорок семян - этого должно было хватить. Аккуратно ссыпав их в карман, я вновь посмотрел на башню. Выделявшаяся на фоне вечернего неба, она вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, это было страшное, построенное на крови сооружение, но с другой, в башне даже отсюда ощущалась такая сила, что рядом с ней меркли все человеческие страсти и эмоции. Пока я собирал семена руты, мне несколько раз пришлось остановиться для того, чтобы глядя на восток, произнести охранные заклинания, после чего я почти, что физически чувствовал, как от меня отступает грозящая подавить мою волю сила...Вокруг по-прежнему не было ни единой живой души. Я быстро сбежал с небольшого холма и, остановившись у речки, зачерпнул в ладонь воды. Вода была холодной и вкусной, и я с удовольствием сделал несколько глотков, после чего снова набрал ее в сложенные лодочкой ладони, и нашептал несколько слов очистител