Колдун — страница 27 из 34

, и до меня с трудом доходило, что это умирают вызванные мною существа, которым оказалось не под силу одолеть неведомую магию Зо. Она все приближалась, и я услышал, как удивленно взвыл Ярриди, почувствовал, как в моих руках скопилась огромная мощь, которая могла разорвать меня на части, если бы я не попытался бы избавиться от нее. Подняв руки, я направил их на Зо, которая была уже совсем близко. Так близко, что мне уже были видны ее шевелящиеся губы и пылающие адским блеском глаза. - Ярриди! - Крикнул я, и с моих рук сорвался невиданной силы ураган. Я ждал, что он не просто сметет ее, а раздавит, сомнет, разорвет и развеет но..., ничего не случилось. Лишь выросший в несколько раз огонек в ее руках колыхнулся, как колышется от резкого сквозняка огонек свечи и стал еще больше. Зо была уже совсем рядом - я чувствовал дикий жар от ее близости. Жар сжигал меня изнутри, снаружи. От него лопалась моя кожа, и сквозь ужасную, нестерпимую боль я слышал, как кричит Ярриди. Он корчился от боли, и мне стоило невероятных усилий не показать  своему врагу, навалившегося на меня отчаяния. Мой друг, мой союзник умирал, не выдержав страшного, не похожего ни на что и  вызванного ее магией жара. Ярриди умирал, и я ничем не мог ему помочь. Всей моей силы не хватило бы, чтобы хоть как-то уменьшить его страдания. Страдания, которые должны были обрушиться на меня и испепелить, принял он. Принял и умер...Я был беззащитен. Стоя в одежде перед обнаженной женщиной, я чувствовал обнаженным себя, а она казалась закованной в латы, пробить которые я уже не мог. Зо была уже совсем рядом. Я чувствовал ее дыхание, запах, тепло ее тела, и ничего не мог поделать. Огня в ее руках уже не было, и я не сразу понял, что  он вокруг нас. Стена огня окутывала наши сближающиеся тела, скрывая лучше стен все, что творилось внутри него. Я видел, как дымит, сгорая и разлетаясь пеплом моя одежда, но уже не чувствовал жара, убившего Ярриди. Жар был, но он был внутри меня. Дикое, ни с чем ни сравнимое желание обладать этой женщиной едва не раздирало меня, и лишь каким-то остатком сознания я пытался бороться с этим неодолимым и страшным в своем беспредельном могуществе желанием. Наши тела почти соприкасались, и я удивлялся тому, что еще как-то могу понимать, что происходит. Еле сдерживая рвущийся наружу рев обезумевшего от неистового желания зверя, я пытался найти хоть какую-то спасительную щепку в этом море всепоглощающей и все сжигающей страсти! Я тонул в огне, но это было так мучительно приятно, как никогда не было с единственным человеком, которого я любил всей своей душой и всю свою жизнь - с Марией! Я видел огромные глаза Зо, до которых мог уже дотронуться собственными ресницами, и тьма беспредельного желания полностью овладела и моим телом и разумом. Какая-то еле заметная искорка еще вспыхивала где-то в дальнем углу умирающего сознания, и мне так хотелось оказаться рядом с ней, но страх, парализовавший бренное тело, был сильнее. Я почувствовал, как вокруг шеи обвились руки, ласково душившие меня, как к губам прикоснулись ее губы, вдыхая в меня безумие влюбленного в первый раз юноши. Наши тела соприкоснулись и искорка, вспыхнув и озарив последним, ярким огнем чье-то родное до боли лицо, наконец погасла навсегда... ...Мир рушился вокруг, оставляя после себя Ничто и Нигде! Не было ничего, кроме бесконечного и невозможного Счастья! Я не знал, где нахожусь, но этого и не хотелось знать! Я был в ком-то, и кто-то был во мне. Наше сознание, наши желания, страсть, безумные всплески чего-то неизъяснимо прекрасного и желанного - все это было единым! Я умирал в ней, а она умирала во мне! Я чувствовал то же, что чувствовала она - ее ощущения мгновенно  передавались мне, наполняя и разрывая мое умирающее от счастья тело на мириады мельчайших крупинок наслаждения, и возвращались к ней удесятеренные немыслимым ускорением и страстью! Я любил Зо! Теперь я знал, что ее зовут так и никак иначе! Зо была моей страстью, моим грехом, слабостью моего человеческого существа, и я откуда-то знал, что так было всегда! Мария, это светлое и единственно прекрасное пятнышко моей души потонуло в безраздельной силе мрака, окутывавшего действительно желанную женщину! Зо была всем - она была царицей! Самой настоящей царицей, рожденной от далеких, неизвестных и всеми забытых богов! И сейчас она возвращала дарованную ей самим происхождением неограниченную, всеобъемлющую и всепожирающую Власть! Зо была всем, а был лишь ничтожным рабом, случайно попавшим под искры Ее величия. Это было унизительно и мучительно приятно! Настолько, что я готов был исчезнуть по одному лишь движению ее бровей. Я целиком принадлежал ей - женщине и сверхъестественному существу слившихся в одном теле! Я умирал, и никто не мог помочь мне. Никто...

Глава седьмая

"Поединок" (продолжение)

...Почему никто не возвращается с того света? Может, потому что, попав туда, забываешь все, что было здесь? Или потому что там лучше, чем в этом мире? Или еще по каким-то таинственным причинам, вроде пятизвездочного рая?

Ничего подобного! Там не хуже, и здесь не лучше. Можно сказать, хрен редьки..., так что желающих вернуться нашлось бы, и немало. Так бы и толкались, пытаясь вернуться назад, к любимым людям, богатой жизни, въевшимся в душу дурным привычкам...

Но не возвращаются! И, как и всему на свете, тому тоже есть объяснение - это невозможность возвращения, непреодолимое препятствие, которое мертвые не могут, а порой просто не хотят преодолевать, и называется оно довольно просто - обратный путь! Возвращение, вот, что самое гадкое! Чтобы вернуться в свое тело, нужно вновь пройти тот же путь, только в обратную сторону. И если, когда ты идешь туда, у тебя еще теплится надежда, что там будет все по-другому, и ты попадешь, наконец, в обетованный и заслуженный своими мучениями мир, то обратно идешь, точно зная, куда возвращаешься. Ты пытаешься ухватиться за остатки сладостного забытья, но твой срок еще не подошел, и тебя неумолимо волочет назад, тащит, как заупрямившегося осла за впившуюся и рвущую в кровь десны уздечку. Выпихивает и выталкивает, бьет по пяткам, жжет огнем и леденит, стегает и пришпоривает, но добивается своего - ты возвращаешься назад, в свое бренное, опостылевшее тело, к своим незалеченным болячкам, нерешенным проблемам, к придуманному долгу и ненавистным обязанностям. К тебе возвращается память, и ты начинаешь думать о том, что там, где ты ничего не успел увидеть, было все же лучше, чем здесь. Тебе кажется, что там был мир полный загадок и удивления, которые ты не успел разгадать и удивиться. И тебе обидно! Обидно, что не успел ничего разглядеть, кроме какого-то белого света в странном тоннеле, которого, если подумать, может, и не было вовсе, и это лишь твоя память, успевшая зафиксировать последний миг перед смертью, дала толчок воображению, дорисовавшему и свет, и тоннель, и даже о чем-то говоривших с тобой ангелов...

Я не видел ангелов. И тоннеля из белого света тоже не видел. Я вообще ничего не видел, хотя был совершенно уверен, что умер. И это было единственным, что устраивало меня. Потому что я не хотел возвращаться обратно. Там, в мире несуществующем нигде, я понял, как устал от мира земного, от самого себя, от населявших его существ, с гордостью носящих ничего не значащее для природы звание человек - самых суетных, вредных и опасных существ. Я вспомнил, кто я такой, и что мне приходилось делать почти всю свою жизнь, и желание не возвращаться лишь усилилось. Снова лечить чей-то геморрой, резать чужие мозоли, счищать мерзко выглядящие гнойники, варить отвратительно пахнущие отвары, ковыряться в людских пороках и страстях - нет, только не это! А это был лишь малый перечень "добрых дел", которые стали моими обязанностями, долгом, буднями и праздниками...

Мне не хотелось возвращаться. И даже мысль о Марии, простившей и любившей меня, не могла заставить принять это возвращение. Я даже пожалел, что в свое время не научился довольно легкому способу останавливать собственное сердце - ох, как бы это пригодилось сейчас! Остановил бы этот маленький, подверженный страстям кровяной мешок и все! Нет меня! Умер проклятый колдун! Умер и унес с собой чужие болезни и радости, чужие проблемы и чужие надежды...

Что-то колыхнулось на самом дне неприятных мыслей но, увлекшись сожалением об упущенной возможности избежать всего этого, я не сразу разобрал, что это было. Что-то странное, мешающее полностью погрузиться в приятный, бурлящий котел сострадания к себе любимому. Оно всплывало, затмевая чужие мозоли, распухшую от алкоголизма печень, изъеденные чахоткой легкие, сломанные в пьяных драках челюсти...

Чахотка?! Что-то настойчиво билось в мозг, сметая и сожаление о не случившейся смерти, и отвращение ко всему, что окружало в прошлой жизни. Что-то или кто-то звал меня, просил о помощи, и это был не крик местного алкаша, упавшего по пьяни в прорубь. Нет! Я не слышал голоса, не видел лица, но совершенно точно знал, что я нужен кому-то слабому, беззащитному но, самое главное, попавшему в беду по моей вине...!

Я открыл глаза. Увиденное не восхитило, и не наполнило желанием возвращаться. Напротив - низкий каменный потолок, кривые, грубо обтесанные стены, чадящие и наполняющие воздух противным запахом горелой резины факелы - это было не то место, где хотелось бы оказаться после смерти. Или после жизни, все равно. Попытка встать оказалась неудачной - с трудом приподняв голову, я разглядел связывавшие меня веревки и почувствовал что-то неприятное, мокрое и мешающее высказать все, что я думаю обо всем этом. Во рту торчал мягкий, намокший от моей собственной слюны кляп, который надежно удерживала стянутая на затылке то ли тряпка, то ли веревка.

Что-то рвануло изнутри и, задыхаясь от душащего кашля, я, наконец, вспомнил! Я вспомнил Ваню. Маленького, бездомного оборванца, успевшего за свой ничтожно короткий срок жизни, "прочувствовать" все прелести сиротской судьбы, познать сомнительные радости свободной от всего жизни. Свободной от родительской любви, от нудных школьных обязанностей, чистой одежды, горячего ужина и теплой постели! Ваню, успевшего обрести надежду в моем лице и оказаться в руках...