виновато посмотрела на меня.- Это все, ба..., Серафим. Прости, что так мало - не смогла больше донести. Я тебе завтра еще принесу. Огурцы и помидоры я любил, тем более что Анна славилась своими консервами, но вот сало...- Спасибо, Анна, только мне больше ничего не надо. А сало забери, не нужно животного в награду - не язычники мы. - Да мне для тебя, Серафимушка, что хочешь не жалко! Скажешь, прыгни с моста - прыгну! - Ну, ладно, не мели языком, - я строго посмотрел на нее, - зачем я буду такое говорить? Ты лучше скажи мне, как дите?Анна заулыбалась.- Ой, все хорошо, Серафимушка, ожил мальчонка! И есть начал, и смеяться, и ругаться перестал. А уезжать, как не хотел! Таська с Костей еле уговорили, обещали игрушку какую-то подарить ему. Ой, что же это я! - Она вдруг спохватилась и, не стесняясь моего присутствия, полезла рукой в лифчик и, вынув оттуда платок, завязанный в узелок, протянула мне.- Что это? - Спросил я, догадываясь, что там может быть.- Это Костя, муж Таськин, денег просил тебе передать.Я нахмурился.- Ты, Анна, прекрати это - знаешь же, не беру я денег. А зятю своему передай, что не ради денег я помогал, а во спасение души чистой. Пусть он на эти деньги свечей купит и батюшку в дом позовет - квартиру освятить. Там, небось, столько по углам черноты мечется. Анна растерянно смотрела на меня, по-прежнему держа в руках узелочек. - А как же я передам их? Они ж теперь только на следующий год приедут. - Ничего с ними не станется - отдашь, когда приедут. Только обязательно позвони им, и скажи, чтобы квартиру освятили. Поняла?- Поняла, ба..., - Анна испуганно посмотрела на меня, - все поняла, Серафимушка! Как ты сказал, так и сделаю. Сегодня же в область поеду и позвоню. Я подумал, что до областного центра ехать часа три, да обратно столько же и, посмотрев в окно, повернулся к Анне:- Сегодня-то уже поздно, наверное, к тому же тебе надо на реку сходить. А вот завтра с утра пораньше встанешь, помолишься и поезжай. А теперь иди, мне тут заняться кое-чем надо. Низко поклонившись и подняв с пола запечатанную бутыль, Анна ушла. Я видел в окно, как она, выйдя за калитку, несколько раз перекрестилась и, поклонившись еще раз, быстро пошла по пыльной дороге. Посмотрев на хмурое небо, я вернулся в комнату - нужно было заняться травами, ссыпать в банки с наклеенными на них бумажками с названиями, и разложить их по полкам. Сначала я убрал принесенные Анной подарки, после чего занялся травами, мысленно повторяя их названия и свойства: "Вот базилик -- он дарует радость, любовь, мужество и исцеление, повышает способности. Базилик защищает дом, предотвращает квартирные кражи. Сохраняет мир в доме и примиряет после ссоры. Способствует очищению, исцелению и наделению жизненной энергией". Убрав банку с базиликом на полку, я собрал в банку поменьше сухой гвоздики, вспоминая слова бабки Серафимы:"Гвоздика - цветок волшебный -- богатство привлекает, и желания исполняет". За гвоздикой последовал жасмин. Я прилежно повторял слова Серафимы, с самого детства врезавшиеся мне в память:"Жасмин-цветок -- для мозгов, привлекает деньги и любовь. Зверобой исцеляет, дарует счастье, мужество, любовь, защиту. Имбирь успех дарует, власть и любовь.Мята колосистая -- к процветанию и деньгам, в поездках дальних помогает. Защищает и исцеляет. Корица к успеху, и побуждает к добрым стремлениям. Кошачья мята, она любовь дарит, счастье и мужество. Можжевельник -- он тоже к любви и защите"...Я любовно собирал травы в банки, шепча их названия и магические свойства, а перед глазами стояло улыбающееся лицо бабки Серафимы, глядящей на меня синющими глазами, и повторявшей: "Учи травы, Серафимушка, в травах сила великая. Они от Земли-матушки, благодетельницы нашей и защитницы. От любой хвори и сглаза, порчи и томления есть своя трава. Чем больше ты будешь знать о них, тем легче будет людям помогать..." Скрип калитки отвлек меня. Я прислушался: шаркающие шаги приближались к дому. Я посмотрел на дверь, пытаясь вспомнить, у кого в селе такая походка, но ничего не вышло - шаги казались какими-то неуверенными, словно шаги приговоренного, идущего к плахе человека. В дверь негромко постучали. Стук был таким же, робким и неуверенным. Я подождал, пока стук повторится, и сказал:- Входите, не заперто. Дверь медленно отворилась, и в сени вошел высокий и широкоплечий Митька, сын Филиппа, нашего сельского кузнеца, умершего пару лет назад от горькой.
Глядя в пол, Митька пробубнил:- Дядя Серафим, я к вам...- Вижу, что ко мне, - на память пришли слова Анны, что-то говоривший про него - то ли жениться собрался, то ли заболел. Она еще что-то говорила, но я не особенно прислушивался к ее словам - мне бы ее заботы. - Ну, проходи, раз пришел, - сказал я, рукой указывая на освободившуюся от трав лавку. Митька с сомнением посмотрел на низкую и широкую лавку и, потоптавшись для приличия, вошел в комнату. Подойдя к лавке, он остановился и, бросив на меня быстрый взгляд, снова опустил глаза к полу. Я мысленно усмехнулся: совсем не таким выглядел я, когда мы с Марией решили пожениться. Мне тогда весь мир был по плечу, а океаны по колено. Митька же выглядел подавленным, если не сказать раздавленным. - Садись, что встал? В ногах, сам знаешь, правды немного. - Спасибо, - неразборчиво пробормотал Митька и сел на скрипнувшую под его весом лавку. Я пододвинул к себе деревянный табурет и, усевшись на него, спросил:- Каким ветром? Добрым или...?Юноша поднял голову. Я посмотрел ему в глаза, и мне вдруг показалось, что он сейчас зарыдает. Только этого мне не хватало - утешать здоровых парней. На всякий случай, я предупредил его:- Ты, вот что, слезы свои запри куда-нибудь, и рассказывай. Что случилось?Митька опустил голову и глухо пробормотал:- Дядя Серафим, ты можешь Татьяну приворожить? - Он поднял голову и, взглянув на меня тоскливыми до смерти глазами, добавил, - умру я без нее! И дня больше не проживу!Я посмотрел на не убранный в банку можжевельник и снова "услышал" слова Серафимы: "можжевельник - он тоже к любви..." Юноша смотрел на меня, со страхом и какой-то обреченностью ожидая моего ответа. Я не торопился отвечать. Приворот - дело нехитрое, это, вообще, первое, чему ведьмиц для начала обучают. Способности проверить, там, все такое. Серафима тоже учила меня этому.
Благодаря ей я знал три вида приворотов: психологический, энергетический и, даже, магический. Бабка говорила, что приворот не даст умереть с голоду, потому что люди всегда пользовались им для достижения своих целей, и дальше также будет - сущность-то человеческая не меняется ни за годы, ни за века. И еще говорила, что первыми двумя, психологическим и энергетическим можно пользоваться, не опасаясь причинения особого вреда привораживаемому и просящему о том, но предостерегала о третьем, магическом. Предостерегала, но все же обучила...- Умрешь, говоришь? - Мой голос был спокоен что, по идее, должно было вселить в Митьку некоторые сомнения, - А, как это? Сам или по болезни любовной? Митька замер, пытаясь осмыслить отдающий ехидцей вопрос. Тряхнув головой, ответил:- И по болезни, и сам - утоплюсь! Я усмехнулся:- Ну, тогда, братец, тебе не ко мне надо, а к Захару, гробовщику, - я смерил его глазами и продолжил, - ты, парень большой, тебе специальный гроб нужен, нестандартный. В глазах Митьки что-то вспыхнуло, пролетело и потухло. Он снова опустил крупную голову и пробубнил:- Не смейся, дядя Серафим, плохо мне. Ничего не могу делать, все из рук валится. Еда в глотку не лезет, ночи не сплю - сил моих больше нет! Помоги мне, дядя Серафим - я тебе что хочешь сделаю. Хочешь, дом новый срублю, хочешь - всю жизнь на тебя работать буду! Только помоги!Я подумал, что влюблен парень, по самые, что называется, уши, а любовь плохой советчик, такое насоветует - всю жизнь потом жалеть будешь. И еще подумал, что в голосе его и словах слышны нотки странные, пахнущие не то безумием, не то еще чем. - А ну, давай-ка, расскажи мне, что там у вас стряслось, кто такая эта Татьяна, откуда. И почему ты так убиваешься? Ну, рассказывай.- Люблю я ее! - Митька вспыхнул, - Больше жизни люблю! Жить не могу без... - Это я понял, - я перебил его, - ты про нее расскажи. Кто она?- Из города, из Омска. Мы с ней в одном училище были...- Это, в каком? Ты, если не ошибаюсь, в летное поступал?- Поступал, да не поступил, - глухо ответил Митька, - в эстрадно-цирковое пошел. Я силовой акробатикой занимался, а она была в прыжковой секции. А потом нас объединили. Он замолчал, словно вспоминая, с чего начались его беды. - Я ведь сначала на нее вообще внимания не особо обращал, - продолжил Митька, - мне другая девушка из училища нравилась - Алеся. Она с эстрадного отделения, на скрипке. Мы даже встречались с ней несколько раз, гуляли. Мне ребята говорили, что Танька глаз на меня положила, но я не особо верил, да и не нужно мне это было. Ведь я с Алесей дружил. А потом все как-то поменялось. - Как поменялось? - Спросил я осторожно. Что-то в его словах встревожило меня, - После чего?- После сессии - как сдали, решили сабантуй устроить, ну, праздник это...- Я знаю, - ответил я, вспоминая свои студенческие годы, когда сабантуи устраивались всякий раз, когда у кого-нибудь в кармане вдруг обнаруживался трояк. - Я пришел с Алесей, а Танька с парнем с другого курса, не помню, как его звали. Ну, выпили, все такое, - Митька осторожно посмотрел на меня, словно опасаясь, что я отругаю его, - танцевали. Танька несколько раз приглашала меня, но я не хотел Алесю обижать и отказывался. А потом стали на брудершафт пить. И Танька ко мне с бокалом вина подходит, давай, говорит, выпьем на брудершафт. Мы же, говорит, с тобой партнеры - я падаю, ты ловишь. Ну, я подумал, действительно, может, нам еще работать вместе, чего выкобениваться. - И вы выпили, - сказал я.- Ну, да. А после брудершафта, сами знаете, целоваться положено. - Да, - я усмехнулся, - знаю.- Ну, вот, мы и поцеловались. Как друзья, понимаете?Я насмешливо посмотрел на убитого горем юношу.- Да, в губы, как друзья. - Да я ничего! - Митька вскинул голову, глядя мне прямо в глаза, - Честно! Просто чмокнулись и все. Зачем мне?! Там же и Алеся была! - Понятно. Что дальше-то?- Мы потом с Алесей ушли. Она немного обиделась, что я Таньку в губы поцеловал, но разве это поцелуй? Так, баловство. Мы с Алесей так целовались, - Митька з