го в дом деда Андрея, и кивнул ему. Он откашлялся и, перекрестившись, спросил:- Можно? - Входи, дед Андрей, - я пригласил его жестом, - присаживайся. Осторожно, стараясь не шаркнуть по высокому порогу, дед перешагнул его и вошел в большую светлицу, сиявшую чистотой после быстро наведшей здесь порядок Марии. Мне нравился этот дед. Бывший плотник он, пока не одолела его старческая подагра, был мастером на все руки, которые иначе, чем золотыми назвать было нельзя. Меня немного удивил его приход - дед Андрей всегда предпочитал лечиться сам, используя старый дедовский метод: стакан спирта и стакан свежего меда с утра, и такая же смесь вечером. Не могу сказать, что я был согласен с ним, но деду в прошлом году стукнуло семьдесят, а выглядел он всего на пятьдесят с небольшим. Как говорится, делайте выводы... Он уселся на лавку, покряхтел для порядку и, посмотрев на меня, произнес:- Антоша, младшенький Ксении, внучки моей сынок, правнук, значит, - он откашлялся, искоса глядя на меня, и закончил, - вроде как, лунатик.- Что значит вроде как? - Я посмотрел на его узловатые руки, беспокойно лежащие на коленях - в них даже на расстоянии чувствовалась немалая сила, - С чего вы так решили?- А с чего тут решать? - Дед нахмурился, - По ночам встает, и ходит по дому с закрытыми глазами. Кто же еще? Боимся мы, - он вздохнул, - никогда в нашем роду такого не было.- Ну, вообще-то, по наследству это не передается, - я пытался вспомнить все, что знал о сомнамбулизме, в просторечии, называемом лунатизмом, - а сколько лет ребенку?- Шесть недавно стукнуло.- И давно ходит?- Да нет, - дед Андрей сцепил узловатые пальцы, - вчера второй раз заметили только. - Ну, в любом случае, ничего страшного в этом нет, - поспешил я успокоить деда, - родители-то его как, мирно живут?Дед Андрей поднял глаза и изучающе посмотрел на меня.- Да, вроде, нормально, - пожал плечами и продолжил, - как все. - Говорит? - Что говорит? - Дед Андрей удивленно вскинул брови.- Неважно что, во сне говорит, или там, причмокивает, цокает? Может, дергается? - Да, нет, просто ходит. В первый раз к двери пошел, потом на кухню, а потом в кровать сам вернулся. Его спрашивают, зачем ходил, а он и не помнит ничего.- Он и не может помнить - во сне ведь. - А в другой раз снова к двери пошел, сел в сенях и сидит. Ксения перепугалась вся. Иди, говорит, к Серафиму, пусть подскажет, что делать-то. Я задумчиво посмотрел на деда, вспоминая, что говорила бабка Серафима, встал и, подойдя к рядам полок, на которых стояли банки с травами и, сняв оттуда три баночки, поставил их на стол.- Значит, так, - начал я, открывая банки и высыпая на куски газеты сушеные травы, - я дам тебе лаванды, мяты и зверобоя. Разложите их по мешочкам и повесьте над его кроватью. Рядом поставите стакан с водой, а на пол бросьте мокрого полотенца. Пусть кто-нибудь подежурит пару ночей, чтобы полотенце всегда было мокрым. Это для начала. Посмотрите, может все и пройдет. А если не пройдет..., - я посмотрел на деда, - эпилепсии у ребенка не замечали?- Чего? - Непонимающе уставился на меня дед Андрей.- Падучей, говорю, нет у него? Дед помолчал несколько секунд, но затем отрицательно мотнул головой.- Нет, вроде. - Ну, и хорошо, что нет. Это может быть возрастное. Если так, то, может, и само пройдет, но мешочки все же повесьте. И уберите с пути все острое, на всякий случай. - Да, убрали уже, - проворчал дед.- Ну и правильно, - сказал я и протянул ему сложенные листки газеты с травами, - да, мелисса-то у вас найдется?- Весь двор в ней...- И ее в мешочек сложите и повесьте. А еще перед сном пусть малец в ванночке теплой с хвоей посидит - минут двадцать, не меньше. Думаю, все будет нормально. Дед Андрей поднялся, взял сложенные листки газет и, посмотрев на меня, спросил:- Сколько я должен, Серафим?Я улыбнулся.- Ничего не должен, дед Андрей. Иди, и скажи, чтоб следующий заходил. Он ушел, кинув на меня из-под нависших бровей хмурый, встревоженный взгляд. Через мгновенье я услышал нервный стук в дверь и увидел торопливо входящую Акимовну и девочку, лет двенадцати. Девочка держала у носа платок, сначала показавшийся мне платочком в красный горошек но, присмотревшись, я понял, что это кровь. Акимовна, крупная женщина лет тридцати пяти, смотрела на меня, не зная, куда девать свои полные руки, и не решаясь начать первой. Я подошел к ним, пригнулся к девочке и понял, что не ошибся - это и в самом деле была кровь, текущая из носа девочки. Никаких повреждений на носу и лице дочки Акимовны я не увидел. Девочка чуть испуганно смотрела на меня и, чтобы успокоить ее, я спросил:- Давно течет?Акимовна кивнула:- Сегодня прямо с утра, - обняла дочку за плечи, удержалась от вздоха и добавила, - раньше потечет, бывало, да перестанет, а сегодня, прямо беда, никак не остановить. - Ну, проходите, проходите, посмотрим, что там.Я пропустил их вперед, а сам полез в большой сундук, стоявший в сенях еще со времен бабки Серафимы, которая держала в нем всякую всячину. Мне нужен был моток шерстяных ниток и маленький железный крест, который я недавно видел в сундуке, роясь в нем в поисках шкатулки с рунами бабки Серафимы. Шкатулку не нашел, зато нашел железный крестик и множество других полезных вещей. Когда я вошел в светлицу, Акимовна и ее дочка стояли в центре комнаты, словно не решаясь сесть без хозяина. Я указал на свободные сегодня от трав табуреты и лавку.- Вы садитесь. А ты, - я посмотрел на девочку и, усевшись напротив примостившейся на краешек табурета Акимовны, и добавил, - иди сюда. Сейчас мы тебя лечить будем. Девочка быстро взглянула на мать, и та легонько подтолкнув ее в спину, посмотрела на меня:- Ты уж, Серафимушка, не делай ей больно.Мысленно усмехнувшись, я осторожно убрал платочек, которым девочка прикрывала нос. Кровь была свежей, и продолжала медленно вытекать из правой ноздри девочки. Я чуть запрокинул ей голову. Девочку, если я не ошибался, звали Тоней, но уточнять не хотелось, поэтому я просто сказал:- Вот так подержи головку.Я на глаз оторвал от клубочка полтора локтя шерстяной нитки и, вдев ее в маленькое колечко на крестике, связал оба конца нитки.
- Ну-ка, повернись ко мне спиной. Девочка снова посмотрела на маму и, увидев ее кивок, послушно повернулась. Я надел ей нитку и, убедившись, что крестик будет висеть ровно между лопатками, сказал:- Акимовна, заправь-ка дочке крестик, так, чтоб между лопатками висел. Акимовна быстро встала и, заправив крестик дочке под легкое платьице, вопросительно посмотрела на меня. Я улыбнулся:- Все. Сейчас немного постоит с поднятой головкой, и кровь завернется. А крестик не снимайте - пусть так и висит. Несколько минут, пока девочка стояла с запрокинутой головой я, чтобы не смотреть в грустные глаза Акимовны, возился с банками, стоявшими на столе. Убрав их и окончательно очистив стол, я вернулся к ним. - Ну-ка, давай посмотрим, - взглянув на носик девочки и, убедившись, что кровь больше не течет, я далее ей влажную тряпку, - на, вот, вытри. Больше не пойдет. Акимовна недоверчиво посмотрела на дочку. Кровь и в самом деле больше не текла. На лице женщины появилась неуверенная улыбка.- Ой, не течет! - Сказала девочка тоненьким голосом, и улыбнулась.- Видать, и вправду, передалось тебе от Серафимы, - медленно проговорила Акимовна, вытаскивая старый потрепанный кошелек. - Ты чего, Акимовна? - Спросил я, указывая на кошелек.- Ну, как чего? Нам за бесплатно не надо.- Убери, - я решительно покачал головой, - сама, небось, не миллионерша, так что, спрячь свой кошелек. Акимовна уставилась на меня, не зная, что ответить, но кошелек убрала. Оглядела комнату и, повернувшись ко мне, произнесла:- Хозяйка тебе нужна, Серафим. Хочешь, я помогу тебе убраться здесь?- Не надо, уже убрались, - ответил я, вспомнив, как Мария заставила меня убрать все, что показалось ей ненужным, - ну, идите с богом, и зовите, кто там следующий...Они ушли. Девочка еще раз улыбнулась мне, и упорхнула, счастливая. Скрипнувшая дверь не позволила мне уйти в воспоминания о днях, проведенных с Марией, в качестве хозяйки этого дома. Я посмотрел на дверь, и увидел Николая Чебыша, тракториста из Верхнего. Левая рука Николая была перевязана грязным бинтом. - Серафим, спасай! - Николай был простым мужиком, и всегда сразу переходил к делу. Я кивнул ему.- Что с рукой?Досадливо взмахнув здоровой рукой, Николай поморщился:- Да, собака, блин, укусила! Я бы и сам, а сосед сказал, что может, она бешеная. Собака не наша, незнакомая, а в нашем селе уже три собаки от бешенства подохли. Поможешь?- Давай, посмотрим сначала. Снимай повязку. Пока Николай разматывал покрытый масляными пятнами бинт, я достал с полки банку с порошком из корня кипарисового молочая. Помимо других свойств, это средство было надежнейшим лекарством от бешенства. Николай размотал бинт и, посмотрев на его опухшую руку, я подумал, что не так уж и неправ был его сосед.- Когда укусила-то? - Спросил я, осторожно поворачивая руку - под кожей виднелись синие разводы, что было нехорошим признаком.- Вчера! Прицепилась, зараза! Я на тракторе, а она гавкает и гавкает, и все на трактор пытается запрыгнуть! Никогда таких дур не видел! Ну, я ее отогнать хотел, чтобы под колеса не попала, а она как цапнет меня, и бежать. Так и не догнал, - сокрушенно вздохнул Николай, оставив меня в неведении, что больше его расстроило - то что "цапнула", или то, что не догнал.Я высыпал на лист порошок, взвесил на старинных аптекарских весах 4 грамма и, наполнив стакан водой, протянул Николаю.- На-ка, запей порошок водой. Я тебе с собой дам - дома тоже выпьешь перед сном. И завтра три раза - утром, днем и вечером. - Это чего? - Недоверчиво покосился на коричневатый порошок Николай.- Пей, давай.Николай осторожно поднес листочек с порошком к носу, принюхался.- Ты не нюхай, а пей, тебе говорят! - Строго повторил я. Николай всыпал в рот порошок и, скривившись, в ожидании горечи, быстро запил водой. - Придешь домой, рану промоешь, и свежую печенку куриную, приложишь, понял? - Понял, - ответил Николай, прислушиваясь к своим ощущениям.- Подержишь минут двадцать, потом снимешь и снова промоешь. Пусть жена тебе свежий бинт наложит, а то ходишь, будто на фронте. Утром выпьешь еще порошка, и еще раз печенку наложишь. Если к следующему утру лучше не станет, приедешь ко мне, я посмотрю, что еще можно сделать. Но должно помочь. - И все? - Удивленно спросил Николай.- А чего ты еще хотел? Рука на месте, хирургического вмешательства не требуется. - Чего я должен, Серафим? Николай был мужик работящи