Когда мамка и Влад остановились возле нее, девочка не глядя протянула руку ладонью вверх. Мамка достала из сумки позвонок в тонкой сеточке из волос и отдала ей.
— Ща. — Рация зашуршала громче. Сквозь помехи Влад различил: «какая-то хрень, на три полосы раскидало», и «принято», и «пострадавшие?» Кто-то еще неразборчиво бубнил на фоне, но, по мере того как затихал шум, озлобленное бормотание пьяного, похоже, мужика становилось все более отчетливым.
«Твари, твари вонючие, суки, о-от суки…»
— Похоже, наш! — обрадовалась девочка. Мамка скривилась.
— Хай! — Из комнаты, куда вела линялая ковровая дорожка, появился парнишка в рваной джинсовой куртке.
— Провод, это… Как там тебя?
— Влад, — подсказал Влад.
— А это Провод.
— Чай будешь?
Провод сунул Владу огромную кружку, в которой, судя по запаху, действительно был чай со смородиновым листом, и вопросительно посмотрел на мамку.
— Наш клиент, — пояснила та, вслушиваясь в матерщину по рации, как будто в этих словах действительно имелся смысл.
— А зачем ты его сюда притащила?
— Да он как-то сам притащился.
— «Красные Ворота»! — громко и отчетливо произнесла вдруг девочка в рацию, и бормотание стихло. На том конце ее слушали. — «Красные Ворота»!
И понеслось:
«От ты ж сучка, я тебя в твою…»
— Измельчал проскудник, — буднично сказала мамка. — Ладно, ребят. Я спать. Не скучайте.
Влад по привычке собирался пойти следом, но Провод хлопнул его по плечу, преграждая путь.
— Прикинь, тут сам Маяковский сидел.
Влад непроизвольно осмотрелся. То, что раньше здание было тюрьмой, и снаружи не вызывало сомнений, а уж отсюда, когда небо действительно в клеточку…
— Кто тут только не сидел! — вздохнула девочка и спрыгнула с подоконника. На ногах у нее были радужные легинсы и маленькие берцы. — Пойду. Другого проскудника все равно уже не будет.
— Сочувствую, Кость.
Та по-взрослому вскинула ладонь: мол, не надо, такая уж мне выпала доля. Влад поставил кружку с чаем на подоконник и потащился за ней.
Некоторое время они шли к метро молча. Девочка будто не замечала, что рядом кто-то есть.
— Тебе необязательно со мной. — Нет, все-таки замечала. — Я отдам ему, честно. Мне незачем врать.
— Да я… — не сразу нашелся Влад. — За тебя переживаю. Не понравился мне этот мужик.
— Обычный бездомный. Боярышника с газировкой выпил — ну и вот. Он мне ничего не сделает.
— А тебе не рано такое знать?
— А тебе не рано быть таким занудой?
Время от времени она подносила к уху рацию и прислушивалась к «твари, суки» — никакого разнообразия.
— Может, хватит? — не выдержал наконец Влад. — Он что, других слов не знает?
— Конечно, знает. Просто он несчастный человек. Постой-ка…
Она прибавила громкость. Слова остались теми же, но теперь говоривший стонал и задыхался — его будто тащили куда-то и время от времени били.
— Так нам, — осенило Влада, — теперь придется отнимать бомжа.
— Правильно говорить «бездомный». — Кость с прищуром смотрела вперед. — Бежим!
У южного вестибюля «Красных Ворот» она оказалась первой. Влад — тремя секундами позже. Ругань, которую он слышал по рации, доносилась теперь из перекошенного рта толстого избитого дядьки. Его волокли, скривившись, двое парней самого обычного, не бандитского вида. Даже на улице в нос шибануло вонью. Влад оценил выражения лиц зевак и замер, не решаясь подойти. Только Кость не спасовала.
— Деда! Деда!
Она с размаху впечаталась в необъятный живот мужика и обхватила его руками.
— Это мой деда! Не трогайте его! Он не бездомный, он болеет!
Парни отшатнулись. Мужик повалился на асфальт.
Кость голосила:
— Деда, вставай, вставай, а то тебя в тюрьму заберут!
Какая-то женщина вытирала слезы. Прежде чем зайти в метро, она сунула Кости сложенную купюру. Влад и сам почувствовал, как защипало веки. Однако ему по-прежнему не хотелось, чтобы его заподозрили в знакомстве с девочкой и ее «дедой».
Мужик тем временем добрался до скамейки и грузно на нее осел. Кость больше не причитала, и постепенно любопытствующие разошлись по своим делам. Позвонок перешел из ее рук в его черные от грязи ладони. Влад не слышал, о чем они говорили, но напоследок Кость широко улыбнулась и сунула случайную купюру бездомному в карман, а тот погладил ее по щеке.
Кость встала со скамейки, равнодушно глянула на Влада и, подпрыгивая, как самый обыкновенный ребенок, перебежала дорогу. Влад сосредоточился на проскуднике: тот посидел еще немного, держась за сердце, потом харкнул себе под ноги и потащился обратно в метро. Влад мысленно выругался. Если все повторится, впрягаться за бомжа он не собирался.
А тот, прежде чем налечь плечом на тяжелую деревянную дверь, сунул атлант за щеку. Хвостик волосяной сетки теперь свисал у него изо рта. Влад поблагодарил себя за то, что не позавтракал. Он держался чуть поодаль — впрочем, потерять проскудника в толпе все равно не получилось бы: вонь указывала на него безошибочно.
У турникета проскудник задержался. Принялся рыться в карманах, пока не извлек мятую карточку на одну поездку. Людей становилось все больше, но вокруг него постоянно сохранялось свободное пространство.
Как назло, вместо того чтобы сесть в более свободный сейчас поезд до Рокоссовского, проскудник поперся в тот, что до Саларьево. Тут Влад едва не упустил его: отвлекся, наблюдая, как люди в вагоне превращаются в жидкость и буквально затекают на стены, чтобы не соприкоснуться со смердящим пассажиром. Только когда объявили, что двери закрываются, он ввинтился между тесно стоящими спинами.
Крепко пахло проскудником. Влад закрыл глаза и поддался духоте и покачиванию. Затылок удобно лежал на чьем-то плече. В середине вагона бранились и явно планировали выкинуть проскудника на ближайшей станции, однако прямо сейчас им всем ничего не оставалось, кроме как стоять и терпеть, и Влад задремал, откинув голову. Спалось ему неожиданно славно. Люди вокруг перемещались, плечо исчезало, потом появлялось снова, затем оказалось, что это стена вагона. Затем — поручень. Сиденье…
«Саларьево», — объявил женский голос.
Влад вскочил, заозирался. И вовремя — проскудник уже выгреб на платформу и чалил к выходу. Последним, что Влад увидел, бросаясь вдогонку, были огромные, полные слез глаза незнакомой девушки, с облегчением убирающей от лица платок.
Самому ему повезло меньше: легче не стало даже на улице. Влад уже не боялся быть замеченным, тем более проскудник не оборачивался. Шаркая, пер и пер вперед, нескончаемо бормоча себе под нос, и содержание его монолога не менялось.
Все той же пенсионерской трусцой он достиг центрального входа на Хованское кладбище и ускорился, как будто некая сила тащила его вперед. Владу пришлось прибавить шаг. Наконец, они почти бежали.
Солнце алыми полосами рассвечивало небольшую рощицу. Там, под деревьями, проскудник упал на колени и зашарил в траве. Влад юркнул в приоткрытую калитку одной из оград, присел на низкую лавочку и наблюдал за ним из-за памятника. Можно подумать, по грибы мужик присел…
«Грибы» были мелкими и черными от земли. Проскудник нащупывал их мелкими движениями пальцев, какими обирает себя скорый покойник, и распихивал по карманам. Устал — повалился в траву. Влад испугался, что тот сейчас заснет — и сиди тут тогда до темноты, но проскудник воспрянул. Встряхнулся, пощупал карманы и вдруг уставился прямо на Влада — глаза его были пустыми и сонными.
Так он и стоял, покачиваясь, будто у него внезапно отшибло память. Влад растерянно обвел взглядом надгробия — как назло, никого. Если бомж на него бросится, лежачие на помощь не придут. Пастораль еще эта… Тишина, птицы поют. И как-то совсем не хочется…
По дороге вдоль кладбища пылил автомобиль. Влад сначала увидел песчаное облако, а потом уже услышал рев. Подумал: «Ничего себе разогнался скорбящий…» Подскакивая на ухабах, из-за поворота вынырнул черный «гелик».
Влад посмотрел на проскудника. Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг пошел в разбег.
— Мужик! — не выдержал Влад. — Ты чего, мужик?!
«Гелик» и проскудник неумолимо сближались. Мысли метались: «Увидит. Тормознет». Но водила не видел, а проскудник не тормозил. Влад оттолкнулся от лавочки, перепрыгнул ограду и всем собой ударился в обоссанную тушу проскудника. Тот выпустил воздух с шумным «Ых-х!». Когда Влад отползал, подергиваясь от отвращения, как покалеченный паук, то успел увидеть расползающееся по штанам проскудника мокрое пятно.
— Отстой, — стонал Влад, других слов не осталось, — отсто-ой…
— Да уж.
«Гелик» стоял шагах в десяти. Над Владом возвышалась дама в черном платке и очках. Она протягивала бутылку воды. Влад опустошил ее почти целиком, а недопитое размазал по лицу и рукам.
— Ты все испортил.
— Я человека спас, — огрызнулся он, поднимаясь.
— Это проскудник, придурок. Он одноразовый. Попрощайся теперь со своей Яной.
Дама развернулась и пошла к машине, Влад схватил ее за локоть и с силой развернул к себе.
— В смысле, попрощаться? У меня договор. Я все выполнил. Просто заберите у него эти… Что он там накопал. Они в карманах.
— Мне не нужны просвирки. Мне нужна смерть проскудника, набитого просвирками. Бывай, чудак!
— Да подождите вы! — крикнул Влад. — Давайте заново! Кость найдет другого, и вы его…
— Кость тоже одноразовая. И мамка. Все они. И даже я.
Влад на миг отвернулся — проверить, на месте ли проскудник, — и ни машины, ни дамы. Она не уехала. Ее просто не стало.
Влад подскочил к бомжу и пнул его в бок. Мужик забормотал громче и попытался отползти, но второй пинок опрокинул его навзничь.
— Как ее вернуть?! Как ее вернуть?! — захлебывался Влад и тряс мужика за воротник, уже не обращая внимания на запах. Все исчезло, ничто не имело значения, кроме чертовых правил, которые сам он не понимал, но наверняка отлично понимал этот.
— Ни… никак. Она… права.