— Что сказать Серафиму? Кого еще я должен убить?!
— Се… — икнул проскудник, — …бя.
Запихнул в рот пригоршню черных просвирок из кармана и забулькал горлом. Испугавшись, что тот сейчас блеванет, Влад разжал пальцы.
«Возвращать амнезированное стремновато, немного как убить себя, — сказала в голове мамка. — Но потом станет полегче».
Проскудник смотрел на него стеклянным взглядом, на неподвижных губах лопались черные пузыри.
Глава 8. Чертолье
К шлагбауму у дома Серафима подъехал затемно — забирая машину c Новой Басманной, не удержался и заглянул в сквот. Ни мамки, ни Провода, ни девочки по имени Кость там не было. Там, кажется, вообще давно никого не бывало, судя по слою мусора, из-за которого он даже не смог пробраться к лестнице. Но лестница была той же. На подоконнике стояла огромная чашка, а в ней, Влад знал это точно, остывший смородиновый чай.
Он ехал и думал об одноразовых людях. Разве могла такая живая девчонка с лисьими клыками просто испариться? Но она ведь думала о чем-то. Существовала. Бытийствовала. И Кость, получается, никогда не вырастет. Все они появились, только чтобы обслужить его договор с Серафимом. А на самом деле никогда не жили.
Он думал о них, чтобы не думать о Янке. О том, что найдет в пустой квартире только бесхвостого котенка. Котенок-то у него останется?..
Издали Владу показалось, что никакого дома в лесу нет — только темнота, загустевшая над опушкой, — не бывает в десяти километрах от МКАДа такой темноты. Но постепенно из мрака проступил конек крыши с трубой над ней, и сам дом вдруг оказался так близко, что Влад споткнулся о ступень крыльца. Собака не лаяла, даже не лязгнула цепью. Влад выставил перед собой руки и поднялся, медленно нащупывая опору. Дверь была заперта. Он глухо постучал и прислушался — внутри ни звука, и только по движению воздуха он понял, что ему открыли. Серафим стал как будто меньше и младше, Влад не видел его лица, только белые штаны, рубаху и волосы.
— Помоги мне! — прошептал он, и даже шепот в этой кромешной тишине звучал слишком громко. — Я сделаю что скажешь. Верни мне меня.
Серафим не ответил, только приглашающе махнул рукавом. Влад шел за ним, по-прежнему ощупывая руками пустоту вокруг. Он не решался прибавить шаг, и Серафим все удалялся и удалялся, как будто это была не изба, а подземный ход; кажется, где-то даже капала вода. Влад испугался, что потеряет Серафима из виду, и побежал.
Серафим ждал его. Обернулся — в его руках горела маленькая черная свеча, и Влад увидел, что у Серафима нет лица. Внезапно стало тяжело и тошно, как на похоронах той женщины с девочкой, которых сбила Янка. Влад лег на пол и закрыл глаза. Серафим сел над ним и склонился к лицу — белые волосы упали Владу на глаза. Тихонько заговорил на непонятном языке. Влад вслушивался, дышал, снова вслушивался — и вспомнил.
Он вспомнил, кто он такой.
«Лежи и делай вид, что ничего не происходит», — сказал в голове чужой голос.
«Мира?» — вздрогнул Влад.
«Правильно, продолжай мыслить о себе как о Владе. Я с самого начала тут был, контролил. Не пытайся с ним контактировать: вырубишься, как Ноа. Нужно подпалить его вместе с домом».
«Вы охренели? — в бешенстве думал Влад по мере того, как до него постепенно доходило. — Я чуть не сдох неделю бухать! Я реально без Янки страдал! Чуть кота не убил!»
«Вообще-то мы это обсуждали, и ты вызвался сам», — усмехнулся Мирон.
«А где ты сейчас?»
«Физически — у Калерии. Так как насчет огня?»
«Могу опрокинуть свечу. Он на нее плюнет, а меня грохнет».
«Увидеть скрытое», — напомнил Мирон, и Влад открыл глаза. Он лежал на земле: ни дома, ни Серафима — только за качающимися деревьями то появлялись, то исчезали фонари промзоны. Что-то крупное шелестело в траве. Влад посмотрел туда — из кустов, переваливаясь, выбрался енот.
— Эй, Фраппе! — обрадовался Влад, но енот, вместо того чтобы залезть на колени, как он обычно делал, цапнул его за руку. Влад зашипел от неожиданности, но сообразил и быстро коснулся прокушенной ладони. Увидеть скрытое.
— Прости, чая нет. — Проходя мимо, Провод хлопнул его по плечу. — Я Ваня, кстати.
— Ленка, — протянула ладошку Кость.
— Ануш, — улыбнулась мамка.
— Геннадий Петрович, — сипло представился проскудник.
«Это слуги бездуши, — подсказал голос Мирона. — Бездушь знает их имена».
Из темноты выступали, называя себя, всё новые люди. Третья мамка, пятый Провод, восьмая Кость, еще с десяток проскудников, Влад даже не пытался запомнить.
— А где Серафим?
— Да вот же он, в доме! — крикнула Ленка, и от ее крика тьма расползлась, как драная занавеска.
— Я шила пуховики, — тихо сказала Ануш. — И сама их продавала. Черные пуховики, но с бежевым воротом, чтобы, знаешь… — она провела тыльной стороной пальцев по скуле, — тональником не пачкать. Я сама все время пачкала — вот и придумала. Адрес этого дома был в доставке. Обычно я заказывала курьера, но в тот день доставка была всего одна, и я решила отвезти сама. Серафим спросил мое имя. Иди туда. Мы тебе поможем.
Влад вдохнул и выдохнул сквозь сжатые зубы. Немного огня.
— Зажигалка есть?
Ануш похлопала по карманам и покачала головой.
— Ладно.
Он шел к дому, а слуги бездуши собирались в круг и брались за руки. Влад замер перед дверью и оглянулся — Ануш и Ленка замкнули цепочку. Их лиц видно не было, но обе всхлипывали, и Влад понял — осознание наполнило страхом, — что они плачут. Кто-то зарыдал в голос — вой и причитания неслись уже отовсюду. Скорбный хоровод качнулся вправо — слуги бездуши шагали по траве и оплакивали нечто, известное только им.
Влад решился и переступил порог.
— Ты мне должен, — жалобно сообщил из темноты детский голос. — Я вернул тебе память, а ты меня кинул.
— Не кинул, я здесь. Что я тебе должен?
— Пригласи того, кто стоит за дверью. Без приглашения он не сможет войти.
«Проверь», — шепнул Мирон, и Влад провел рукавом по запотевшему окну. Вытянул шею, чтобы рассмотреть того, кто ждал снаружи…
«Не смей! Заткнись!» — крикнул Мирон. В ушах зазвенело, но было поздно.
С губ уже сорвалось совсем тихое:
— Ноа…
— Ноа! — возликовал голосок бездуши. Так близко, что дыханием качнуло волосы у виска.
Будто услышав, Ноа по ту сторону вскинул голову. Плачущий хоровод двигался все быстрее, уже неразличимы были люди, и Ноа, развернувшись, побежал туда, к ним. Он раскинул руки — слуги бездуши приняли его в круг, и Влад перестал его видеть.
Собственное тело будто сгинуло. Ни рук, ни ног — только голова, в которой еще оставались мысли. Влад попытался схватить бездушь, чтобы свернуть ей шею, но тощий, размером с девятилетнего ребенка, Серафим выскочил из пуховика и прыгнул на стену, со стены — на потолок, пробежал по нему и затаился в углу.
«Лампада», — убито подсказал Мирон, и в темноте Влад различил еле заметный красный уголек.
Чем бы это ни было, оно еще тлело, и Влад смахнул его вниз. Искры разлетелись по деревянным половицам и одна за другой погасли. Влад бросился на колени и начал дуть. Рука уткнулась в мягкое — ткань, ворс… Ковер! Едва уловимо запахло паленой синтетикой. Влад подул еще, прикрывая уголек ладонями. Бездушь в углу шипела и плевалась. Ворс затрещал — и по поверхности побежало пламя. Влад сдернул с окна ситцевую занавеску и скормил огню. Он хватал книги, выдирал страницы и раскидывал по комнате. Скатерть, ломкие сухоцветы, дрова из печи вспыхивали, острая тень твари скакала над головой, металась от стены к стене.
«Валим!» — напомнил Мирон, и Влад плечом ломанулся в горящую дверь, выкатился наружу, дымясь и откашливаясь — изба пылала. Он отполз на пару метров и смотрел, как детское лицо возникает то в одном, то в другом окне, а хоровод все кружил, захлебываясь плачем, еще более громким, чем треск огня. Когда жаром выбило стекла, искаженное страхом лицо ребенка скрылось, будто кто-то рывком утащил его в дом.
— Прощай! — крикнул проскудник Геннадий Петрович и с разбегу сиганул в огонь.
— Прощай! Прощай!
Один за другим слуги бездуши отталкивались от земли и прыгали. Небо сияло заревом.
— Прощай! — помахала Ленка.
— Спасибо, — улыбнулась Ануш. — Прощай!
За ее спиной, прикрыв глаза, оставался один только Ноа. Он сделал шаг, другой…
— Стой! — заорал Влад и бросился наперерез. — Ноа! Стой!
Он вцепился в него, казалось, намертво, однако Ноа снова и снова высвобождался — Влад словно пытался удержать пустоту.
— Прощай.
Камушки гравия разлетались из-под подошв, перед глазами мелькали утки на озере, спины и стаканы с напитками. Огибая фонтан, он влез во все кадры, наступил на подол невесте и толкнул ребенка с мороженым. Дорога пошла вверх, в затылок долбило солнце, из футболки можно было получить пару литров влаги, просто ее отжав.
По школьной привычке тасуя в уме уважительные причины, он поддал ходу. Наврать, что задержали электричку? Но не на час же… За час можно двадцать бабушек через дорогу перевести. Трубу прорвало, соседке скорую вызывал, котенка снимал с дерева. Не слышал будильник — честно и тупо. Да ёлы…
Парадная дверь, если это, конечно, была она, оказалась заперта. Мирон дважды подергал за витые ручки. В висках уже стучал солнечный удар, но он решительно рванул вокруг дворца. Закрыто, закрыто, закрыто…
— Молодой человек! — крикнул пожилой мужчина в форме охранника. — Вход там! — Он указал на стеклянный павильон во внутреннем дворике. Ну да, конечно, всем же понятно, подумал Мирон, а потом заметил огромные белые буквы «ВХОД» на красном фоне. — Только сегодня понедельник — музей не работает.
— Спсб! — выпалил Мирон и нырнул в кондиционированную прохладу павильона.
— Да неужто, — каркнула Калерия и усвистала вниз на эскалаторе. Мирон промолчал, что она могла бы подбросить его на машине без кучи дурацких пересадок, а заодно и разбудить: он задыхался.